— Прощай, Иналук! Землякам — салам!

Гайтов ускакал, оставляя за собой длинный шлейф пыли. Караев, задумавшись, шагал к лагерю. Там затрубил горнист сотни спешенное построение. Придерживая шашку, Дудар побежал на звук горна.

Дружина выстроилась в виде буквы «П», обратясь загнутыми флангами к Самарскому знамени, которое было укреплено на зарядных ящиках горной батареи. Рядом с древком стоял знаменосец Марченко в парадной форме ополченца. Справа и слева — ассистенты с саблями.

Раздалась команда дежурного офицера. Старший адъютант дружины, низенький, полный капитан в очках, зачитал по-болгарски и по-русски приказ командира ополчения. Это было короткое обращение к воинам о том, что час настал, и Родина надеется на своих сынов, которые призваны до конца выполнить святой долг. Капитан скомандовал «вольно» и продолжал говорить.

Получено «высочайшее» обращение к болгарскому народу. Прежде всего, этот призыв должны услышать ополченцы, чтобы всюду рассказывать населению о целях войны.

Вдруг капитан вытянулся и протяжно скомандовал:

— Сми-и-рна-а! Господа офицеры! — сделав паузу, добавил — Рр-авнение на знамя!..

Дружина замерла. Караев уловил взглядом, что только шеренга его друзей-охотников слегка покачивается. «Ну и разгильдяи», — подумал он.

Перед строем появился подполковник Калитин. Он начал читать обращение к болгарскому народу. Голос подполковника звучал взволнованно:

«Болгаре!

Мои войска перешли Дунай и вступают ныне на землю вашу, где они не раз сражались за облегчение бедственной участи христиан Балканского полуострова…»

Когда Калитин произнес слова о переходе Дуная, Караев легонько толкнул локтем рядом стоящего Тимофеева. Значит, наши солдаты уже на том берегу? Вот новость. Никто еще из воинов ополчения не видел, чтобы суда пересекли реку, служащую границей между Румынией и Болгарией. А это произошло на рассвете 17 июня. Под прикрытием тумана 14-я пехотная дивизия генерала М. И. Драгомирова форсировала Дунай у Зимницы и овладела небольшим плацдармом на том берегу, захватив город Систово.

«Неуклонно следуя древнему историческому преданию, — продолжал читать Калитин, — всегда черпая новые силы в заветном единомыслии… всего русского народа, мои прародители успели в былые годы своим влиянием и оружием последовательно обеспечить участь сербов и румын и вызвали эти народы к новой политической жизни. Время и обстоятельства не изменили того сочувствия, которое Россия питала к единоверцам на Востоке».

Дальше в обращении говорилось о том, что русская армия призвана утвердить за болгарами те священные права, без которых немыслимо мирное и правильное развитие гражданской жизни в стране. Эти права болгарцы приобрели не силой вооруженного отпора, а дорогой ценой вековых страданий и мученической крови.

«Жители болгарского края! — звучал голос командира дружины, — задача России создавать, а не разрушать. Она всевышним промыслом призвана согласить и умиротворить все народности и все исповедания в тех частях Болгарии, где совместно живут люди разного происхождения и разной веры. Отселе русское оружие оградит от всякого насилия каждого… Ни один волос не упадет с его головы, ни одна крупица его имущества не будет похищена без надлежащего возмездия. Но не месть будет руководить нами, а сознание строгой справедливости, стремление создать постепенно право и порядок там, где доселе господствовал лишь дикий произвол…»

В словах, обращенных к мусульманам Болгарии, не было ненависти. Но не были забыты жестокости и преступления, совершенные над беззащитным христианским населением Балканского полуострова.

«Мир не может позабыть этих ужасов, но русская власть не станет вымещать на всех совершенные вашими единоверцами преступления. Справедливому, правильному и беспристрастному суду подвергнутся лишь те немногие злодеи, имена которых известны были и вашему правительству, оставившему их без должного наказания…»

Калитин сделал паузу и продолжал читать. Правительство России заверяло мусульман, что их вера останется неприкосновенной, жизнь и честь их семейств будут свято охраняемы.

«Новые болгарские дружины послужат ядром местной болгарской силы, предназначенной к охранению всеобщего порядка и безопасности…»

Закончив чтение, подполковник сказал от себя бойцам — пусть они не поймут царское слово о роли болгарских дружин превратно. «Охрана всеобщего порядка» совсем не означает, что ополчение пойдет по следам русских солдат и, по мере продвижения их с боями в глубь страны, будет лишь закреплять успехи Дунайской армии, заменяя турецкую власть болгарской.

— Други-ополченцы! Мы будем бить врага плечом к плечу, рядом со своими русскими братьями. Я рад поздравить вас с тем, что все Болгарское ополчение назначено в передовой отряд Дунайской армии!

Раздалось могучее, тысячеголосое «ура!» Воины третьей дружины бросали шапки вверх.

— Поклянемся же исполнить свой священный долг на полях войны! Равнение — на знамя!

— Клянемся! Клянемся! — эхом ответил плотный строй ополченцев.

Калитин приказал выдать каждому на обед по чарке водки. Голосистый горн пропел отбой. Дружина рассыпалась по лагерю — кто в палатку, кто к походным кухням за пшенной кашей для своей команды.

Из разговора офицеров Фома Тимофеев случайно узнал, что в передовом отряде будет целая «туча» русских войск, главным образом, кавалерия, и что туда войдет Кавказская казачья бригада, которую так искал Дудар. Эту новость Фома сообщил Дудару, когда они, сидя на зеленой поляне, обедали в тесном солдатском кругу.

Дудар, вздохнув, сказал задумчиво:

— Это хорошо. Я увижу в бою близких мне людей. О переходе в дивизион пока не может быть и речи. Я только что поклялся воевать под знаменем третьей дружины моих названых братьев-болгар. Прежде я должен выполнить клятву — она священна. Клятва осетина! — Последние слова Караев произнес негромко, но с какой-то затаенной душевной силой.

Он долго смотрел в сторону Журжево, где дымился лагерь Владикавказско-осетинского полка. Там играл горнист, строились джигиты родной осетинской земли.

Дунай весело играл солнечными бликами, как будто неся их на своих могучих волнах в сторону моря. Но над мирной рекой рокотали отзвуки далекого боя. Это на том берегу хлопали орудийные залпы, и порой ветер доносил оттуда глухую пересыпь ружейной пальбы.

Батареи ополченцев подтягивались к лагерю, за ними колесили фуры с тяжелыми зарядными ящиками.

«Утром в поход» — подумал Дудар, поглаживая рукоять шашки.

Владикавказско-осетинский полк, вместе с другими войсками передового отряда, 21 июня переправился по понтонному мосту через Дунай и выслал сторожевые разъезды в сторону противника.

С каждым часом приближались значительные события. Штаб-квартира Главнокомандующего переехала на южный берег в Царевицы, императорская ставка расположилась в Зимнице.

Находящийся в очередном наряде Дудар Караев привез из полевого штаба армии приказ Болгарскому ополчению: «Под прикрытием кавалерийских полков передового отряда приступить к разработке проходов через Балканы с тем, чтобы армия могла быть двинута в долину реки Марицы».

В это же время прапорщик Созрыко Хоранов, в сопровождении двух всадников, доставил штабу передового отряда общую диспозицию.

Армия будет наступать в трех направлениях: в восточном — на город-крепость Рущук, в западном — Никополь — Плевна и в южном — на Тырново, с последующим переходом Балканских гор.

В главном направлении — южном, наступает передовой отряд. В приказе оговорено: «При первоначальном наступлении армии Кавказская казачья бригада полковника Тутолмина движется отдельно от отряда — сначала с 35-й пехотной дивизией, а потом с 9-м армейским корпусом. Когда этот корпус займет положение, обеспечивающее правый фланг армии, то часть его, имея Кавказскую бригаду впереди, двинется через Ловчу — за Балканы, чтобы выйти во фланг и тыл тем частям противника, которые будут занимать проходы через горы».