– Олечка, звонила Инесса. – Он замолчал на несколько секунд. – Нет, я лучше начну с другого, Олечка, произнес он мое имя вдохновенно.

«Чего он тянет кота за хвост, – раздраженно подумала я про себя, – я не такая уж маленькая, чтобы услышать, что меня увольняют с работы и ударится в плач. И без того понимаю, что с завтрашнего дня, мне здесь делать будет нечего, – но услышанное мною, меня шокировало».

– Не хотела бы ты работать у нас постоянно?

В ответ на его вопрос, я открыла в удивлении рот.

– Я знаю, что ты начала поиск новой работы, и надеюсь, ты еще не определилась с ней. Понимаю, что ты после того случая с Олегом, не горишь желанием остаться под его началом. Я прошу прощения за его поведение, хотя до сих пор не знаю, что Вы не смогли поделить, из-за чего возникло у вас с ним непонимание друг друга. От него я ничего не добился, может, ты расскажешь?

Я представила, как он себя будет чувствовать неудобно в моем обществе, когда я расскажу, в чем нас подозревает его сын. Поэтому тоже решила отмолчаться, и решительно покачала головой.

– Ну, вот, и ты туда же, – вздохнул он. – Но я прошу забыть тебя эту размолвку между вами, и начать работать у нас постоянно. Олег, хорошо отозвался о твоей проделанной работе, – подлил он меда в свою речь.

Я засмеялась.

– Лесть Вам не к лицу, – смеясь, сказала я, но в голове у меня шла серьезная борьба между «за» и «против» работе в фирме Шубиных.

Я мгновенно представила, как мы вновь встретимся с Олегом Петровичем, и, скорее всего, поубиваем друг друга. Нет, не пистолетами, а взглядами. Но какая это будет жизнь. Она будет полна энергии. А что меня ожидает, если я уйду на другое место работы? Скучное прозябание. Но тут мне опять вспомнился он. Его красивое лицо, крепкое высокое тело. В душе я с первого взгляда влюбилась в него. Как он мне нравится! Я чуть не простонала эти слова вслух. Вот этого я и боялась. В конце концов, я выдам себя однажды своим взглядом, свое преклонение перед ним, и в итоге получу в ответ его презрительный взгляд. Он, точно, жил не для того, чтобы однажды достаться мне. Романтичной невезучей провинциалке. Нет, оставаться нельзя.

– Не могу, Петр Григорьевич, – выдавила я из себя, потому что мое желание в душе было прямо противоположное сказанному.

– А может, стоит хорошенько подумать? Мы платим тебе здесь зарплату больше, чем где бы ты ни было.

– Но общение с вашим сыном обходиться мне дороже, – неожиданно вырвалось из меня. Я понимала, что это откровенная грубость, но, кроме извинения, простите, – не смогла больше ничего сказать.

Минуты две мы молчали, как два нахохлившихся попугая. Петр Григорьевич, сильно нервничал, судя по его резким движениям, он то перекладывал книгу с одного края стола на другой край, то, не знай зачем поднял телефонную трубку, и, услышав резкий гудок, тут же ее бросил, то принялся листать городской телефонный справочник. Я уже собралась подняться с кресла и уйти, когда он с жалобной гримасой сказал:

– Неужели тебе, не жаль меня, такого мягкотелого и снисходительного. И где мне теперь искать секретаршу, которая не будет ездить на мне?

Это было правдой. Петр Григорьевич знал свои слабости, знал, что это знаю и я, поэтому теперь открыто играл на моем одном неплохом качестве для него. Я не была врединой по отношению к нему. Этот факт очень хорошо сыграл на моей струне жалости, и я пошла на попятный шаг. Но без условий это была бы не я, и потому сделала первое заявление на постоянном месте работы.

– А Вы оградите меня от посещений вашего сына?

Петр Григорьевич посмотрел с недоумением на меня. Потом громко рассмеялся.

– Тебе не кажется, что ты уж слишком овечкой прикидываешься? Я знаю, что в последнюю вашу встречу с Олегом, ты настолько вывела его из себя, что он только и мог бормотать в явном бешенстве: « Во, нахалка!».

– Значит, он будет недоволен, увидев меня вновь здесь, – прикусив нижнюю губу, резюмировала я.

– Против твоей профессиональности он ничего не имеет против. Тебе бы только твой язычок иногда придерживать в общении с молодыми людьми, – с сарказмом проговорил шеф, намекая под молодыми людьми своего сына, – со мной ты никогда себе такого не позволяешь.

– Так Вы же и не молодой, – ударила я его тем же концом, невинно улыбаясь, – да и не придираетесь по пустякам.

– Значит, тебя все это устраивает?

– Да, как будто бы, – промямлила я, поняв, что мой мягкотелый шеф в своих мягких руках опытного сталевара поставил крест на моих предубеждениях против работы у них.

– Ну все, тогда иди, работай. С сегодняшнего дня ты у нас постоянный работник, секретарь-референт.

Я театрально тяжко вздохнула, показывая всем видом, что до чего я несчастна и замучена, и направилась к двери. Я уже дошла до нее, когда меня посетила гениальная, но в той же мере и бредовая идея.

– Петр Григорьевич, а нельзя мне на время приезда вашего сына брать отгулы?

– Сумасшедшая, – скривив губы и округлив глаза, выдавил он. – Такого чуши за все годы моей работы мне ни разу не доводилось слышать. С тобой не соскучишься. Иди, – тяжко вздохнул он, – работай. Окунись в рабочую атмосферу. Может, твои мозги вновь примут правильное направление, когда ты сядешь за компьютер.

«Благие намерения, но верится с трудом, – пробормотала я про себя, усиленно вдавливая кнопки на клавиатуре, что набрать ответное письмо в далекую страну – солнечную Италию, где говорилось, что визит к ним обсуждается. – Везет же Шубину, не только деньги делает, но и путешествует по странам, о которых я могу лишь мечтать, – уже без всякой театральности вздохнула я, и погрузилась в перевод текста письма».

Моя постоянная работа ничем не отличалась от временной, поэтому переход для меня был безболезненным. Меня лишь преследовали неотступно думы о моем молодом боссе. Я страшилась новой встречи с ним, как черт ладана. Усиленно наделяя его всеми мерзкими качествами новых русских, я старалась его очернить в своих глазах, в своем сердце. Но через несколько дней поняла, что это безуспешно. Молодой Шубин меня притягивал, как магнит, все сильнее и сильнее. Разумом я понимала, что никаких серьезных отношений между ним и мной никогда не будет, разве что, только с его стороны могли быть – несерьезные. Это в том случае, если я сама из-за своей глупой влюбленности в него, преподнесу себя ему на блюдечке. Ни один холостой мужчина в трезвом уме и памяти, никогда не откажется от женского внимания. Но, каково придется мне после окончания легкого романчика? Я буду себя так презирать и ненавидеть, что впору закончить свою жизнь самоубийством, что, конечно, я никогда не сделаю, а значит, придется нести на себе крест отвергнутой, и чувствовать себя униженной, и вывалянной в грязи. Я понимала, что он высокомерен, спесив, но как говорят, «любовь зла полюбишь и козла». Конечно, молодого Шубина с большой натяжкой можно было назвать козлом, но для меня это слово было в самый раз, чтобы мое сердце не тянулось к нему.

Утром следующего дня Петр Григорьевич объявил, что завтра приезжает его сын.

– Постарайся быть вежливой с ним, – попросил он меня.

– Конечно, – коротко и кротко ответила я, мысленно намечая план своего поведения с московским начальством.

Конечно, я буду при нем нема, как рыба, ласкова, как кошка. Но при случае, не откажусь укусить его, как акула, или оцарапать, выпустив коготки, как тигрица.

Как назло, утро следующего дня выдалось хмурым. Мерзкий мокрый снег валил так, что не было видно соседних домов. Но видимость меня мало волновала, сырой снег залепил бы мне лицо и смыл мне макияж, уже при выходе из дома. Это значило, что мне вновь пришлось бы поправлять макияж на работе.

«А может, вообще, не краситься, – мрачно глядя в окно своей спальни, размышляла я, сидя перед зеркальцем, держа тушь в руках. Я тяжко вздохнула, – может снег прекратит валить, когда я соберусь выйти из дома? – мечты наивные, сказала я сама себе, и еще раз вдохнув, стала накладывать тушь на ресницы».