Гнетущее состояние и страх перед матерью не исчезли, но притупились, и я в кои-то веки почувствовала себя свободной.

На следующий день я опять пришла в тот подвал, теперь уже прогуливая курсы театрального мастерства. А потом еще и еще, попеременно пренебрегая теми занятиями, которые мама позволяла мне посещать без сопровождения. Удивительно, преподаватели на мои редкие, но систематические прогулы закрывали глаза, наверное, посчитав, что такая старательная и ответственная девочка без уважительной причины уроки бы не пропустила.

К четырнадцати годам я достигла довольно высокого уровня владения боевым самбо и межмирской борьбы, но ни в каких соревнованиях не участвовала, ограничиваясь ставшим уже родным подвальчиком. В глубине моей души всегда сидел страх, что мама узнает о моем увлечении. Если уж она флейту считала неинтеллигентной, то, что она могла подумать о борьбе?

Раскрылось все абсолютно неожиданно. Я уже училась в колледже, но дополнительные уроки естественно посещала. Преподаватель по ораторскому искусству позвонил маме, предупредил, что урок отменяется. Родительница, занятая своими делами, мне передать эту информацию забыла, и именно в этот день я прогуляла уже отмененный урок и отправилась на борьбу. Удивленная мама выслушала мой рассказ о том, что я хорошо провела день, и нет, раньше не освободилась. Она молчала, но с этой минуты, часы, оставшиеся до моего разоблачения, начали тикать. За мной проследили, обнаружили «этот жуткий разврат» и закатили скандал, который описывать нет никакого желания. Отстоять свое увлечение мне не хватило ни моральных сил, ни опыта манипулирования, поэтому на целый год мне пришлось забыть о любимом подвальчике и друзьях, оставшихся там. Зато, когда уж мне исполнилось 18 лет, я сбежала из дома, и обратилась за помощью к своему тренеру. Во многом благодаря ему, Оррах и принял меня на службу, хотя не имел на то права. И полностью его заслугой является то, что я удержалась на довольно сложной службе в СИБ так долго. Борьба мне пригодилась гораздо больше, чем скрипка.

Когда помимо приятных звуков природы послышался звонкий стук каблучков по плиточной дорожке, я подумала, что гортензию все-таки трогать не стоило, но на случай, если идущая ко мне девица реальна, затаилась. Поддерживать с кем-то бессмысленный разговор не хотелось. Сквозь густую листву брусники мне было видно, как девушка, одетая в обтягивающее белое, длиной до колена платье, остановилась рядом с моим укрытием, сняла с себя туфли, и, помедлив (по-видимому, огляделась, лицо от меня было сокрыто), двинулась дальше.

Несколько секунд я сомневалась – стоит ли обращать на девушку внимание, ведь вполне может быть, что просто горничная возвращаясь в свою комнату, решила сойти с неудобных ходулей, на которые по случайности поднялась, но чувство эйфории уже исчезло, а любопытство острой иглой жгло небезызвестное место, вынуждая встать.

Я осторожно выглянула из зарослей – девушка уже была в конце аллеи, хотя шла очень осторожно, беспрестанно посматривая по сторонам. Такое поведение было более чем странно – вряд ли прислуге запрещено появляться в какой-то из открытых галерей дворца.

Большие стеклянные двери, ведущие из сада, девушка открыла с трудом, нечаянно задев стекло туфельками, которые держала в руке. Раздался звон. Негромкий, но девушка вздрогнула и оглянулась, так что я еле успела спрятаться. Лицо ее разглядеть не удалось – приходилось довольствоваться знанием того, что преследуемая мной особа блондинка, а выдающаяся пятая точка и немаленький рост навевали мысли о том, что передо мной одна из невест принца.

Дверь и впрямь оказалась тяжелой. Я аккуратно проскользнула в небольшую щелку в тот момент, когда девушка уже пересекла следующую за садом картинную галерею. Помещение было почти не освещено – тусклые светильники на столах только лишь создавали причудливые тени, но если девица вдруг обернется, то не заметить меня не сможет. Приходилось уповать на удачу, и она меня не оставила. Я двигалась, прижимаясь к стене, и старалась приноровиться к чужому шагу, чтобы не приблизиться слишком близко, но и не потерять цель из вида.

Удивительно, но девушка будто бы знала куда идти – все быстрее мы проходили через многочисленные коридоры, галереи и лестницы, не теряя времени на раздумья. Несколько раз девушка останавливалась у очередного коридора, прислушиваясь, пережидая патрули и проходящую по своим делам прислугу, и, естественно, такая скрытность возбуждала мое любопытство еще сильнее.

Я не сразу поняла, что мы вернулись к Центральному павильону. Немного изменилась отделка коридоров – левое крыло строилось позже всех остальных и его стены в полной мере претерпели влияния новомодных дизайнерских тенденций. Об этом мне говорила мать – ей нравились классические мотивы в оформлении, и надругательство (именно это слово она применяла, хотя я в полосатых стенах ничего плохого не вижу) над важной частью дворцовых построек ее очень возмущало. Разумеется, в материнских мечтах присутствовал момент перестройки дворца, когда я стану его хозяйкой. И, конечно же, происходило бы это под чутким маминым руководством.

В общем, факт нарушения запрета свахи мне был известен, но сомнений насчет правильности такого поступка не возникало – преследуемая мной девушка уверенно двигалась вверх по витой лестнице, замирая на пролетах и опасливо оглядываясь, и упустить ее я не имела права.

В последний раз девушка оглянулась в полутемном коридоре, находящемся почти под скатной кровлей Центрального павильона, и не заметила меня по чистой случайности – как раз перед этим я слишком рьяно выглянула над перилами лестницы, ударилась носом и инстинктивно пригнулась, потирая пострадавшую часть тела и проклиная и собственное любопытство и задание руководства. Опять не удалось рассмотреть ее лицо, к тому же, пока я поднялась на этаж, девушка нырнула в одну из дверей.

Теперь прятаться не имело смысла – коридор был абсолютно пуст, и я медленно двинулась по нему, прислушиваясь к звукам, доносящимся из-за закрытых дверей. Тихо, опять тихо, и вдруг…злой шепот.

– Ты зачем пришла?

Я припала ухом к двери. Если бы девица решила выйти, уверена, избежать падения, как морального, так и физического, мне бы не удалось.

Что ответили мужчине (а шепот был явно мужской) слышно не было, но мне хватало и одностороннего участия в разговоре.

– Допрос неизбежен. Исполнитель это отлично понимал. Почему ты так волнуешься?!

О чем это они? Неужели о преступнике, задержанном сегодня на церемонии? Если бы была возможность, я бы еще глубже впечаталась в дверь, дабы выяснить подробности разговора, но увы.

– Все хорошо, твоя паника бес-по-лез-на. Думай о главном.

Главном? Что для этой парочки главное? Победа в Отборе? Может быть, смерть принца? Или я зря приписываю им заговор, возможно, устранение конкурентки единственное их злодеяние.

– Принца здесь нет! – увлеченная догадками и репликами из-за двери, я не сразу поняла, что мужской голос не шепчет, а достаточно громко доносится…из-за моей спины. Резко обернувшись, я увидела мужчину, одетого в темно-зеленый мундир и раздраженно взирающего на меня сверху вниз. Именно сверху вниз. Хотя с моим ростом я уже и забыла, когда это могла позволить себе такую роскошь, как смотреть на чистокровного человеческого мужчину, задрав голову вверх. Лицо мужчины показалось мне странно знакомым и пришлось даже встать на цыпочки, чтобы в тусклом свете настенных светильников рассмотреть его поближе. Темные глаза, нахмуренные брови, прямой нос, твердые губы, сжатые в упрямую полоску, и легкая седина на висках, удивительная оттого, что старым мужчина не выглядел… Вроде бы задерживать не приходилось, и тут меня словно током ударило, даже ноги подкосились. Этого человека я видела каждый день – на плакатах, в выпусках новостей, даже на портрете в кабинете Орраха. Передо мной стоял регент престола Ригарийской империи – Виктор Ригарин.

Я запоздало поклонилась, да так и застыла, боясь поднять глаза. Вопрос об изгнании меня с Отбора думаю был решенным, но существовал еще риск того, что меня в какой-нибудь разновидности шпионажа обвинят.