– Так… сразу… неожиданно.

– Почему неожиданно? – возразил грузчик Тимур. – Мы ведь тебе ко дню рождения пижаму полосатую подарили, чтобы привыкал. Решётки на окна поставили.

– Я в институт геронтологии ложусь, – продолжал канючить Перловый. – Мне уже палату приготовили, двухместную.

– Мы тебе лучшие условия создадим: будешь в одиночке сидеть!

Видя, что Перловый уже окончательно покорился, завбазой заговорил по-деловому:

– Значит так, зарплата тебе будет по-прежнему начисляться – мы тебя объявим почётным членом нашей бригады. Часть денег – семье, часть – на книжку, как в заграничной командировке. Плюс двадцать процентов северных.

– А за выслугу лет?

– Это будет зависеть от срока.

– Сын у меня весной на юридический поступать собирается.

– О семье не беспокойся, ею займутся Тимур и его команда. Сына – в институт, жене – путёвку в Цхалтубо, дочку в «Артек», маме – персональную пенсию. Но ты тоже время не теряй. Пересчитай все свои сберкнижки и сдай их на хранение в нашу общую библиотеку. Шубы – в ломбард, хрусталь по родичам развези.

– Я его ещё с прошлого раза не забрал.

– Вот и ладушки. И ни о чем не тужи. Это раньше было страшно сидеть, а теперь… Спутники запускаем, реки перекрыли, БАМ построили. В какое время сидеть будешь, а?

Завбазой открыл сейф и стал перекладывать его содержимое в подставленный Ханыгиным рюкзак.

– Вот твоя амуниция: тёплое финское бельё, две пары, для тюрьмы. Канадская дублёнка – для Севера. Меховые унты. А это. – Он раскрыл холодильник и вытащил оттуда кошёлку, набитую снедью. – Это тоже для тюрьмы: тюрпаёк. Здесь кетовая икра, астраханский балычок, испанские маслинки. Споём на посошок.

Негромко затянули:

Перловый растрогался.

– Хорошие вы друзья. Трудно мне будет без вас.

– Через годик к тебе Ханыгин приедет, его очередь.

Снова продолжали:

– На кого доносит? – испуганно спросил Тимур.

Наступила пауза. Все задумались.

В этот момент дверь распахнулась, вошёл ревизор. Сотрудники базы замерли в ожидании приговора.

– Ревизия окончена! – Ревизор обвёл всех грозным взглядом, углядел рюкзак и кошёлку, подошёл, заглянул, остался доволен. – Уношу из вашей базы самые хорошие впечатления!

Надел рюкзак, взял кошёлку и пошёл к выходу.

Все, стоя навытяжку, молча провожали его глазами. Только завбазой растерянно пролепетал:

– Так кто же все-таки в этом году будет сидеть?

Кабинет. За письменным столом – директор. В кабинете трое посетителей. Директор категорически заявляет:

– Не могу!

– Но Пал Петрович!.. – пытается повлиять на него один из посетителей. Директор рубит ладонью воздух.

– Не хочу! Не могу я этого, не имею права!

Опечаленные посетители покидают кабинет. Секретарша передаёт ему какое-то письмо. Он внимательно читает, и на лице у него появляется счастливая улыбка.

– Наконец-то!.. – радостно выдыхает и решительно приказывает: – Всех тех троих зовите сюда, зовите!

Секретарша выбегает в приёмную. Кричит:

– Товарищи!.. Товарищи!.. Заходите!.. И вы заходите! И вы!..

Трое уже знакомых нам посетителей входят в кабинет. Директор обращается к первому:

– Итак, вы просите деньги на строительство Дома культуры?..

Тот поспешно поясняет:

– Пал Петрович, молодёжи просто некуда деваться, а смета до сих пор не согласована с управлением!

– А зачем согласовывать? Я её сам сейчас утверждаю. И даю дополнительные средства на строительство стадиона.

Решительно подписывает бумаги. Ошеломлённый проситель только и может благодарно произнести:

– Пал Петрович!..

– О молодёжи нужно заботиться!..

– Спасибо, Павел Петрович!

Счастливец покидает кабинет.

– Что у вас? – спрашивает директор у следующего. Тот умоляюще:

– Разрешите хотя бы в лабораторных условиях проверить мой метод.

– Нет, нет. Мы его внедрим сразу по всем цехам! Иначе задержится. Если не рисковать, будем топтаться на месте.

Подписывает распоряжение. Обращается к оставшемуся третьему:

– Что у вас?

– Павел Петрович, поговорите с технологом, пусть хамить перестанет, он людей травмирует.

– А здесь разговоры не помогают. – Поворачивается к секретарше. – Тамарочка, подготовьте приказ об увольнении главного технолога…

Секретарша в растерянности разводит руками.

– Но…

Директор сурово прерывает её.

– Что «но», что «но»?.. У него что, дядя в министерстве?.. Мне на это наплевать!

Третий счастливый посетитель покидает кабинет. Секретарша подходит к столу, садится напротив шефа.

– Павел Петрович! Я вас сегодня не узнаю! Я вас просто не понимаю. Что с вами происходит?

Радостно улыбаясь, директор произносит монолог:

– Двадцать лет я сидел в этом кресле и ни разу не принял самостоятельного решения. Всё ответственности боялся. Всё ждал своего часа и вот, наконец, дождался! Зовите ко мне всех, кому я отказывал, – всё разрешу, всё подпишу, всё санкционирую. Полжизни руки были связаны – хоть полдня поработаю по-настоящему… – Объясняет: – На пенсию меня отпускают, с завтрашнего числа!.. Поэтому за всё, что я сделаю сегодня, завтра отвечать будет другой!..

Встаёт, указывает на пустое кресло, как бы освобождая его для своего преемника.

Квартира. Прихожая. Звонок в дверь. Появляется хозяйка квартиры: пожилая блондинка, вся голова – в бигуди. Открывает дверь. Входит деловой мужчина в шляпе, с портфелем. Представляется.

– Здравствуйте! – приподнимает шляпу. – Я из домоуправления. Это вы писали жалобу на гражданку Воробьёву?

– Я.

– Мне поручено уточнить некоторые факты, изложенные в вашем заявлении. – Достаёт из портфеля её заявление, читает: – Первое: правда ли, что Воробьёва систематически сыплет в ваш борщ стакан соли?

Хозяйка со вздохом отвечает:

– Правда. Она мне из борща рассольник делает.

– Так. – Мужчина ставит птичку на заявлении. – Второе: верно ли, что она отравила вашу кошку?

– Кота, – уточняет хозяйка. – Мурзиком звали.

– Так. – Посетитель делает вторую пометку на заявлении. – И, наконец, третье: правда ли, что гражданка Воробьёва заперла вас в ванной комнате и не выпускала до вечера?

– Было такое. Даже в туалет не выпускала.

– Ну что ж, картина ясна. – Посетитель сделал третью пометку и спрятал заявление в портфель. – С таким человеком, конечно, жить невозможно.

– Сплошная мука! – уточнила хозяйка.

– Согласен. Остаётся только увидеть гражданку Воробьёву. Она дома?

– Дома, дома.

– Попросите её, пожалуйста, сюда.

Хозяйка удивилась:

– А чего просить? Я же здесь.

– Вы-то здесь, но для полной ясности нужна ещё и Воробьёва.

– Так ведь Воробьёва – это я.

– Вы?! – Посетитель явно ошарашен.

– Ну да. Я – Воробьёва.

– По-по-погодите… Я не понимаю. Вы – Воробьёва?

– Ну да, я – Воробьёва.

– А жалобу писали на… на Воробьёву?

– На неё, подлую.

– Выходит, вы сами на себя писали?

– Ага.

Он всё ещё в лёгком шоке.

– Но зачем?

Удивляясь его непониманию, она объясняет:

– А на кого мне ещё писать?.. Квартира-то отдельная, соседей нет. Надо как-то выходить из положения.

– И всё-таки, отчего вы на себя такое наговорили?

– С горя. Ведь как я раньше жила!.. Да у нас не квартира была, а коммунальный рай! Выйдешь, бывало, на кухню, душа радуется: четыре плиты, восемь столиков, шестнадцать хозяек! Вот это размах! С одной поссоришься, другой насолишь, третьей чайник перевернёшь!.. И от жизни не отстаёшь, всегда в курсе: кто любится, кто судится, кто где бывает, кому что пишут!.. Жила бы так двести лет, если бы дом не снесли, а меня не изолировали…