— Тебе идёт этот цвет глаз, — говорит Лукас, переворачивая Трэвиса на спину и раздвигая коленом его ноги. — Потерпи ещё немного, — он не про секс, потому что Трэвис любит секс. — Осталось немного.

— А потом что? — Трэвис невольно выгибается, когда умелые пальцы вторгаются в его тело, он сокращает мышцы, но через мгновение расслабляется и просто обхватывает Лукаса коленями за поясницу. — Долго и счастливо — не для нас, Лукас.

Лукас смотрит на него несколько секунд, а после делает толчок бёдрами и легко входит в ещё растянутое после прошлого раза тело.

— Я рад, что ты это понимаешь, — негромко хрипит он Трэвису в ухо и двигается резче.

У Трэвиса ни черта нет. Грёбаный Алан Швиммер забрал у него не только совесть, но и сердце, и хоть какие-то перспективы на нормальное будущее.

У Лукаса Галлахера есть всё: почти миллиард долларов на личном счёте в банке, власть и льдисто-серые глаза. Точно такие же, как и у его жены, Дороти Спенсер, с которой в следующем году он отметит десятилетие со дня их свадьбы.

И никакие лжесоулмэйты им не угрожают. Цвет глаз уже не изменить, как и настоящую связь не разрушить.

Глупо было бы не понимать, что его используют. Трэвис — не глупый. Он с лёгкостью пройдёт по трупам, воспитанный Лукасом лучше, чем собственными родителями, но вот против Лукаса идти не может. И отказать не может, ощущая себя дрессированной псиной, которая встаёт на задние лапы ради сахарной косточки за пятьдесят центов.

— И откуда ты? — Джозеф Беннет неспешно пьёт вино из хрустального бокала, и красный цвет неровно отпечатывается в уголках его губ.

Трэвис подаёт ему салфетку и лучезарно улыбается, отрезая от своего стейка большой ломоть.

— Из Орегона. Приехал учиться в Нью-Йорк. Это ведь указано в моём резюме.

— Я знаю, — Джозеф окидывает его взглядом, и Трэвису почему-то немного не по себе. Будто бы он что-то упускает, никак не может догадаться, что именно значит этот взгляд.

— Неужели ты думаешь, что в резюме я указал неправильные данные? Это же легко проверить. Гораздо сложнее выяснить, учился ли я в музыкальной школе или нет.

— И учился? Кажется, написано, что ты играешь на фортепиано.

— На скрипке, — поправляет Трэвис. — Как-нибудь продемонстрирую.

— Не стоит. Не люблю скрипку.

В лице Джозефа ничего не меняется, он так же спокойно доедает мясо, вновь пьёт вино и внимательно следит за Трэвисом. Будто бы на него и не распространяется вся магия соулмэйтов, которую столько раз видел в действии Трэвис своими собственными глазами.

Они выходят из ресторана ближе к десяти и едут в пентхаус Джозефа, Трэвис ещё в машине, которую ведёт водитель Беннета, кладёт свою руку на чужое колено и тянется вперёд, дразняще лизнув Джозефа в губы. Тот не отвечает взаимностью, зато ошпаривает его очередным колким взглядом.

Что-то идёт не так, и Трэвис почти готов попросить остановить машину, ссылаясь на плохое самочувствие. А завтра начать всё сначала.

Но он ведь такой упрямец, ни за что не умеет сдавать. И сейчас просто так не отступит, пока не растопит эту глыбу льда.

— Удивительный вид, — говорит он, когда оказывается в гостиной апартаментов Джозефа. Здесь тоже панорамное окно, и весь город как на ладони. Трэвис даже не лжёт, ему нравится.

Джозеф приносит ещё одну бутылку вина, Трэвису хватает бокала, чтобы окончательно настроиться. Но Джозеф сидит в глубоком кресле, курит сигару и, кажется, не слишком заинтересован в продолжении.

— Что-то не так? — спрашивает Трэвис, подбираясь ближе, почти вплотную, но не спеша снова прибегать к тесному контакту.

— Сколько он тебе заплатил?

— Что? — кажется, сердце на мгновение останавливается. Вопрос резкий и такой прямой сбивает с толку. Трэвис в смятении пытается придумать, что сказать, может, перевести в шутку, но Джозеф не даёт ему даже звука издать.

Он затягивается, выпускает едкий дым и барабанит пальцами по пустому бокалу.

— Сколько Галлахер платит тебе? Я ведь уже не первый, верно?

— Я не… — Трэвис медленно садится на диван и изо всех сил пытается изобразить непонимание, но его хвалённый актёрский талант даёт сбой в самый неподходящий момент.

— Давно ходили слухи о том, что Лукас нанял какого-то мальчишку-лжесоулмэйта, чтобы тот окручивал тех, кто ещё не нашёл своего ‘мэйта. И я ждал, когда кто-то подобный ко мне придёт. И вот, ты здесь. Можешь не пытаться мне солгать, я чувствую то же, что чувствуешь ты. В отличие от тебя. И сейчас ты до смерти напуган, — Джозеф вновь наполняет свой бокал.

Трэвис нервно чешет щёку и молчит.

— Удивительное дело, эти соулмэйты, да? — продолжает Джозеф. — Ты можешь встретить человека и стать самым счастливым человеком на земле, а можешь обмануться и умереть от того, что сам себе разодрал глотку из-за сводящего с ума одиночества, когда твой соулмэйт внезапно оказывается не им, а только лживой сукой, действующей по приказу своего хозяина.

— Как ты понял? — наконец возвращает способность говорить Трэвис. Он хватается пальцами за обивку дивана и часто дышит, облизывает пересохшие губы, но даже язык сейчас сухой и жёсткий, словно наждачка.

— Ты трахался в тот же день, когда встретил меня, я чувствовал это. Ни один настоящий ‘мэйт так делать не станет. И… знаешь, природа ведь предусмотрительна. Если бы моим ‘мэйтом был парень, у меня бы стояло на парней. А так… я считаю это омерзительным.

— Ты даже не представляешь, как часто я это слышал. И как часто эти же люди потом просили меня о продолжении, — усмехается Трэвис.

Джозеф молча допивает вино, идёт к окну и продолжает курить сигару. Она дымится и погружает комнату в тяжёлый аромат. У Трэвиса чешется в носу от желания чихнуть.

— Сколько у меня есть времени?

— Неделя, две… Не больше трёх, — Трэвис жмёт плечами. Отпираться бесполезно, он потерял этот шанс. — У всех по-разному.

— Тогда передай Лукасу, чтобы он не забывал оглядываться за спину.

В городе с каждым днём становится ещё холоднее. Ветер пробирается под одежду и пускает неприятные мурашки по спине, но Трэвис стоит на улице, смотрит на огромный электронный щит с рекламным роликом и не чувствует совершенно ничего.

Дефектный. Он думает, что он дефектный.

Когда человек встречает лжесоулмэйта, он навсегда теряет шанс встретить того, кто на самом деле предназначен ему судьбой. Когда человек теряет лжесоулмэйта, он испытывает то же самое, когда теряет и того, кто на самом деле предназначен ему судьбой. Только с той разницей, что глаза лжесоулмэйтов возвращаются в своё обычное прозрачно-белое состояние слишком быстро, всего за пару недель, а с по-настоящему родственной душой можно жить счастливо несколько десятилетий.

Многие лжесоулмэйты, зная о таком исходе, намеренно закрывают глаза масками, запираются дома и изо всех сил пытаются не испортить чью-то судьбу. Таких большинство. И они почти герои, потому что отказываются от собственного счастья и практически жизни.

Но Трэвис никогда не отличался высокой моралью. И, наверное, глупо винить в этом Алана Швиммера, который только и успел научить его играть в покер и делать минет. Наверное, из-за того, что он просто дефектный. Не как соулмэйт, а как человек.

Он думает об этом, смотрит на счастливую семью, которая читает какой-то журнал в ролике, который сейчас транслируется над площадью, и едва заметно усмехается — у него семьи не будет. Даже если он очень захочет. Или соседи вокруг него подохнут, как мухи, вешаясь на собственных простынях или разрезая кухонными ножами вены.

Так себе перспектива.

Телефон звонит в четвёртый раз. Лукас реагирует на сообщение о том, что Беннет всё знает, моментально и набирает Трэвиса раз за разом. На этот раз Трэвис ему отвечает.

— И как это понимать? — сразу же требует Лукас. — Откуда он узнал?

— Догадался, — Трэвис зажигает ещё одну сигарету и упирается спиной в стену дома. Мимо него идут люди, но до него никому нет дела, как и в любом другом большом городе. Сейчас Трэвис безопасен, пока его глаза цветные, он никому не в силах навредить.