— Ты продал сахар по цене кокаина?
Джонни удовлетворённо выдыхает, и на его лице появляется ухмылка:
— Может, теперь тебе стоит отнестись ко мне всерьёз? — упоротая алкоголем и наркотиками молодёжь к утру мало разбирается в том, что им подсовывают в туалетных кабинках. Джонни не идиот, чтобы успокаиваться и отступать из-за какой-то сахарной пудры.
— Забавно, — Уилл медленно кивает и манит Джонни пальцем. — Ну-ка, иди сюда, — а когда тот подходит практически вплотную, то заставляет наклониться и, видя вызов в глазах, силой опускает на колени у своих ног. — Если ещё покажешь, на что способен, я подумаю.
Джонни достаточно нескольких секунд, чтобы осознать, чего от него хотят. И он быстро расправляется с ширинкой Уилла, поглядывая на него снизу вверх. Потому что Джонни не идиот — он не будет отступать назад из-за какого-то минета, когда ему удалось здорово навариться на сахарной пудре.
К тому же Уилл не так уж плох. Он приятно выглядит, взрослый и опытный, направляет его голову так, чтобы было удобнее, и не толкается слишком сильно в рот. А ещё он оказывается совершенно таким же, как и все остальные — неспособным противостоять Джонни.
На вечеринке у одного из школьных приятелей — Джонни даже толком не помнит, у кого именно — он появляется неожиданно даже для самого себя. И сразу встречает Кевина, которого увидеть тут ещё страннее, чем себя.
— Кто тебя позвал, оглобля? Ты же обязательно всё тут разнесёшь, — Джонни сразу же цепляется к нему. Слишком соблазнительно близко Кевин, а Джонни никогда не любил вечеринки.
— Это мой дом, — Кевин почти рычит, а Джонни разрывает от смеха:
— И когда ты стал королём праздников нашей школы?
Он вспоминает, что вечеринку устраивала сестра Кевина, учившаяся на год младше, и, наверное, Кевин просто заложник обстоятельств, не успевший уйти из дома вовремя. Впрочем, его взгляды на сестру, внимательно следившие за тем, кто и зачем возле неё трётся, говорят и о другой причине, почему он остался.
Джонни глупо и по-дурацки напивается каким-то пойлом, которое только по недоразумению назвали джином. На его «работе» не всё так гладко, как хочется, но напивается Джонни не из-за этого, а потому что ему слишком хочется хоть немного потерять контроль над ситуацией. И он теряет его настолько, что в какой-то момент обнаруживает себя прижатым к продавленной кровати в тёмной комнате, чувствуя сбитое дыхание на своей шее. И запах парфюма слишком знакомый, чтобы обманываться и не понять, кого именно он утащил в койку. Именно он утащил, потому что вряд ли бы Кевин, напившись того же джина, сам его позвал в собственную комнату, чтобы искусать шею до багровых синяков.
Они трахаются быстро и грубо, у Джонни всё тело ломит, а внутри разливается только удовлетворение. Ещё один барьер сломан. Теперь и Кевин присоединяется к остальным. К миру, где никто не может сопротивляться Джонни.
— Ты отвратителен, — с утра, когда Джонни едва открывает глаза и морщится от головной боли и громкости чужого голоса, говорит ему Кевин и с силой тянет за лодыжку на пол. — Проваливай.
Джонни хрипло смеётся и сползает с постели, едва передвигая ногами. Первый опыт у всех ведь болезненный, если в тебя вставляют член, верно? Джонни принимает это как данность. И ещё больше ненавидит Кевина, потому что тот не сдаётся и продолжает стоять по ту сторону. Это до бесконечности бесит и выводит из себя. Но Джонни сладко улыбается и даже целует на прощанье в горящую алым щёку, а потом получает удар под дых.
После выпускного Джонни решает пропустить год и поступить в колледж позже, оправдываясь перед недовольными родителями, что просто не решил, с чем свяжет свою жизнь. Но решение есть давно, и Уилл теперь доверяет ему достаточно, чтобы теперь не пудрить мозги сахарной пудрой. Проходит ещё год, а колледж так и остаётся в будущем, зато у Джонни есть возможность снять собственную квартиру и за месяц получать почти столько же, как его отец в год. Зачем снова умирать от скуки во время учёбы, если есть вещи гораздо интереснее и прибыльнее? Впрочем, деньги до сих пор не слишком волнуют его, а вот Кевин во внезапной полицейской форме, встреченный на улице — очень.
— Как тебя взяли на эту работу? — Джонни остро чувствует, как при виде бывшего одноклассника, спустя уже почти четыре года, внутри поднимается уже почти давно забытое бешенство от невозможности с такой же лёгкостью перекинуть Кевина в касту всех остальных людей. — Ты же полный псих.
Кевин смотрит на него несколько секунд, и желваки на его лице подрагивают, как и руки, которые он тут же сжимает в кулаки.
— Свали отсюда, пока я не арестовал тебя за оскорбление полицейского.
— О, а ты и так можешь? — Джонни не отстаёт, идёт за ним и даже забегает немного вперёд, чтобы рассмотреть такое же мрачное, практически не изменившееся со школы лицо. — А наручники у тебя есть?
Он только чувствует, как его с силой пихают в какой-то узкий проулок, из которого несёт разлагающимся мусором, и прижимают к стене, удерживая за горло так сильно, что кислорода перестаёт хватать через несколько секунд.
— Не смей приближаться ко мне, — хрипло говорит Кевин. — Думаешь, я не в курсе твоих дел? Ещё со школы ты путаешься со всякой швалью. И если тебе удаётся до сих пор лгать всем, включая отца, то меня ты не проведёшь. Пустоголовая шавка Дормера. Я найду способ посадить тебя, как это следовало сделать ещё в школе.
Он отпускает горло и быстро отходит, а Джонни, упавший на колени и едва отдышавшийся, тихо хмыкает:
— У вас ничего нет на Уилла, неужели ты думаешь, что что-то найдёшь на меня?
Кевин оборачивается и недобро смотрит, но уходит молча. А Джонни громко хохочет, запрокинув голову и глядя в серое небо. Кажется, становится немного веселей, раз в город вновь вернулся Кевин.
Джонни теперь уже гораздо опаснее Уилла: у него много связей, много знаний и всё такая же скользкая вёрткость. Джонни только двадцать два, и он просто даёт иллюзию, что до сих пор подчиняется Уиллу, хотя давно ведёт свою игру — не из жажды власти, всё так же от бесконечной скуки. Ему хочется просто расшевелить этот город, заставить его испытывать что-то больше привычных и банальных каждодневных вещей, от одного вида которых Джонни тошнит.
Уилл опасается его, щурится чаще, пока Джонни отчитывается, держит крепче, пока трахает, задаёт всё более проникновенные вопросы и пытается загнать в угол. Джонни мысленно только умирает со смеху. Он думает, что это так трогательно и наивно, что у него почти сердце щемит, но под руку Уилла он обманчиво ластится и ждёт, когда можно откусить — всю сразу, чтобы невозможно было восстановить даже с помощью протеза.
Пока рано. Джонни ещё недостаточно опытен, и он осознаёт это. Прямо сейчас осознаёт ещё острее, потому что его вылавливают на тёмных улицах, когда он возвращается домой, и везут с мешком на голове на пристань. И это так банально и по-киношному, что Джонни разрывает от смеха даже, когда с него сдёргивают мешок и направляют пистолет, ставя на самом краю, прямо над водой, чтобы его тело с разорванной от пули головой свалилось сразу в залив.
— Неужели Уилл не придёт сам, чтобы убедиться в моей смерти? — вскидывает брови Джонни, разглядывая пистолет. — Как непродуманно с его стороны, — и он быстро пригибается и со всей силы ударяет головой грозившего ему оружием парня под рёбра, сваливается с ним на землю и катится кубарем. Оставшиеся два парня бросаются за ними, беспорядочно стреляют, и плечо Джонни обжигает боль, но пока адреналина в крови слишком много, чтобы он обратил на это внимание.
Руки, связанные верёвкой, кое-как удаётся освободить, но его уже прижимают щекой к асфальту, придавливая сверху. Джонни морщится и ненавидит себя за предательскую мысль, что вот и всё — пришёл его конец. Но внезапно тяжесть сверху исчезает, слышатся звуки ударов и несколько выстрелов. И всё происходит так стремительно, ровно за то время, пока Джонни поднимается на дрожащих руках и недоуменно оглядывается, а после снова с трудом проглатывает нездорово-громкий для ситуации смех.
