Они друг друга ненавидят. По-настоящему, искренне, от всей души.
Всё начинается, когда Джонни переводят в новую школу, и во время перерыва он видит, как какой-то парень пинает футбольный мяч на стадионе. Под дождём, на размокшем газоне, с такой силой, будто хочет вовсе снести ворота, в которые он попадает, ни разу не промазав или даже скользнув по штанге. Джонни смотрит на него из окна столовой, медленно пережёвывая сэндвич, и ему становится интересно.
— Это кто? — спрашивает он у Бонни Картер, приставленной к нему, чтобы показать школу в первый день. Бонни оборачивается к окну и как-то нервно передёргивает плечами.
Она симпатичная, даже очень. Джонни не может не отметить это. Не потому, что сразу же влюбляется, а просто констатирует факт, ставит галочку в своей голове и кивает собственным мыслям. Бонни заправляет белокурую прядь за ухо и роняет:
— Кевин Вэйнс. Не следует с ним близко общаться, от него одни проблемы.
Любопытство Джонни лишь сильнее вздёргивает нос, а сам Джонни не в силах сдержать задорные огоньки в глазах.
Не то чтобы он любит всё запретное, он никогда не нарушает правил демонстративно, но все вокруг всегда знают, что Джонни совсем не паинька, а его щедрая доброжелательность и широкая улыбка лишь поддерживают его образ, но не являются им.
— Меня зовут Джонни Берч, рад знакомству, — он протягивает руку Кевину и смотрит на него с таким дружелюбием, с такой искренней улыбкой, что заподозрить его в чём-то просто невозможно. К тому же Джонни совсем ничего не замышляет. Может быть, чуть-чуть.
Кевин немного выше, смуглый и мрачный. Он смотрит всего лишь несколько секунд — равнодушно, без намёка на оценку во взгляде. И внутри Джонни шевелится какое-то недоверие, но рука остаётся протянутой, а непоколебимое желание познакомиться с Кевином поближе таким же ясным.
Джонни привык, что его обаяние и харизма распространяются на всех вокруг. Что в этом мире нет ни одного человека, который смог бы отказаться от его общества, потому что Джонни — он отдаёт себе в этом отчёт — умело пользуется сильными сторонами собственного характера, поглощая всё и всех вокруг.
— Меня это не интересует, — бросает Кевин и проходит мимо, а Джонни так и остаётся с протянутой рукой.
Кевин — грёбаное исключение, исключение из всех людей. И это настолько выводит Джонни из себя, что он, расплываясь в оскале, провожает Кевина недобрым взглядом.
Школьные будни не сильно отличаются друг от друга у большинства старшеклассников: занятия, домашние задания, походы в кино и вечеринки у кого-то дома, когда родители уезжают на выходные. У Джонни к этому прибавляется масса других развлечений. Он не из тех среднестатистических подростков, которые смотрят с друзьями блокбастеры или напиваются дешёвым пивом, купленным кем-то из старших приятелей или по удачно сделанным поддельным правам.
У Джонни другие развлечения. Они бередят сознание и иногда ранят тело, но он раз за разом окунается в них глубже, теперь неспособный удовлетворить свои потребности обычным перепихом на родительской кровати.
— Тебе сколько лет-то? — спрашивает его высокий мужчина, насмешливо поглядывая на по-подростковому нескладного Джонни. Его зовут Уилл, и Джонни точно знает, что с ним будет весело.
— Девятнадцать, — уверенно отвечает он. И на его лице точно такая же усмешка.
— Через сколько лет? — Уилл кивает бугаю, стоящему за спиной Джонни, отпуская его. Джонни почти облегчённо выдыхает, потому что чувствовать буравящий спину взгляд не очень приятно. Гораздо приятнее осознавать, что Уилл позволяет ему остаться там, где и в двадцать один не каждому место.
Уилл Дормер — это тот, кого следует опасаться не только школьникам, но и вообще многим в их не то чтобы небольшом, но и не огромном городке: своя сеть подпольных казино, несколько баров и незаконный бордель. Джонни выходит на него через полгода, как переезжает сюда. Он в курсе, что не в его возрасте нужно соваться в такие авантюры, но с ровесниками нестерпимо скучно.
— Хочу работать на вас.
— Зачем? — Уилл приподнимает брови и поджигает сигарету. Запах табака никогда не нравился Джонни, и он старается незаметно поморщиться. — Тебе нужны деньги или неприятности?
— Мне скучно, — совершенно честно признаётся тот.
— Значит, неприятности, — кивает Уилл, выдыхая облако дыма прямо ему в лицо.
Уилл, конечно, важная шишка. К нему вряд ли даже полиция заявится просто так и нагло заявит о своих желаниях, хотя желание повязать Уилла Дормера у них — Джонни не сомневается — есть. Но нет ни единого доказательства его причастности хоть к чему-то противозаконному. Это Джонни знает из первых рук — его отец работает в полиции, и у Джонни хватает смекалки заглянуть в пару досье, случайно забытых на столе, когда отец приносит их домой, чтобы подробнее изучить.
— Займёшься сбытом вот этого.
Спустя месяц Джонни привозят к Уиллу, подбирая в каком-то переулке, где он шатается в поиске развлечений и, может быть, Кевина, чтобы в очередной раз с ним подраться, выводя из себя и доводя до белого каления. У них обоюдная ненависть друг к другу, которая постепенно уничтожает всё вокруг. Случайно — конечно, нет — пострадавший от взрыва реактивов класс химии тому самый яркий пример.
— Что это? — Джонни умело косит под дурачка и думает, что отец его убьёт, если узнает. Это не особо волнует. Потому что никто не узнает. Джонни только семнадцать, а он уже настолько скользкий и вёрткий, что ему может позавидовать любой аферист.
Уилл привычно курит и едва слышно барабанит пальцами по крышке стола. До объяснений, что лежит в прозрачном полиэтиленовом пакете, он не опускается. Джонни может ловко обманывать многих, но не прожжённого Уилла. Будь он так прост, он бы не заработал себе практически неприкосновенное место под солнцем.
— Это будет твоё пробное задание. Справишься — будут другие, — только и бросает он и кивает очередному громиле, который выводит Джонни из задымлённого кабинета и суёт ему в руки небольшой пакет.
Джонни сосредоточенно рассматривает порошок дома, осторожно пробует его на язык и прислушивается к собственным ощущениям и звукам вне комнаты, ожидая отца с минуты на минуту. Это здорово поднимает уровень адреналина, и Джонни просто не может противостоять: ни адреналину, ни соблазну сделать всё так, чтобы заслужить хвалебный смешок от Уилла.
Вкус порошка сладкий и что-то очень сильно напоминающий. По структуре и вкусу, даже по запаху. Джонни хмурится только мгновение, а потом зло закусывает внутренние стороны щёк — сахарная пудра, ну надо же! Уилл просто издевается!
— Эй, Кевин, как насчёт того, чтобы поцеловать эту лягушку? Может, хоть она станет твоей девушкой?! — громко, через весь класс кричит Джонни и ловко уворачивается от летящего в него учебника по биологии. Преподаватель — пожилой мистер Миллер — делает обоим замечание, а после отправляет к директору, когда Джонни вскакивает в конце урока, быстро проскальзывает между столами и прислоняет остатки препарированной лягушки к лицу Кевина, громко хохоча:
— Смотри, её разорвало от одного твоего вида!
Кевин не выдерживает, хватает Джонни за волосы и с силой ударяет лицом об парту, тот не теряется и скальпелем, зажатым в руке, пропарывает Кевину щёку. Их разнимают быстро, и у директора они сидят уже с наложенными повязками и пластырями.
Их наказывают на две недели и оставляют после уроков.
— Ты дал мне сахарную пудру! — Джонни так натурально разгневанно сверкает глазами, что ему можно почти поверить.
Уилл подпирает подбородок рукой и со скучающим видом листает документы. Конечно, наглые мальчишки — это отчасти весело, но не когда они становятся чересчур настырными и нахальными.
— Я разрешил тебя пропустить не для того, чтобы ты кричал на меня в моём же кабинете. Умерь пыл, — Уилл поднимает взгляд и обжигает им Джонни. — Ты ещё слишком мал, иди покатай машинки в песочнице.
Джонни несколько секунд смотрит в ответ, а после извлекает из кармана толстую пачку купюр и бросает её на стол. Уилл заинтересованно приподнимает брови и откладывает бумаги в сторону. Это уже любопытно.
