Я знаю, что у меня нет шансов. Знаю, что вероятность получить роль так же велика, как и вероятность досчитать до самого большого в мире числа, но перед любым кастингом я чувствую одно и тоже. Будто во мне живет надежда. Надежда на то, что в этот раз все изменится. Что в этот раз все пройдет по-другому.

Войдя домой, я сразу же слышу плач моей племянницы Аннабель. Я не знаю, что не так с этим ребенком, но она постоянно ревет. Упорство, с каким она добивается внимания, если честно, даже восхищает. Ей еще нет двух, но она, кажется, уже поняла – чтобы выжить в этом доме, нужно уметь заявить о себе, и пока у нее всё под контролем.

– Кто-нибудь дома? – Я оставляю свой рюкзак на табурете в кухне.

– Пэй! – кричит Аннабель.

Моя сестра Джоанна спускается по лестнице, держа Аннабель под мышкой, как футбольный мяч.

– Ты маму не видела? – спрашивает Джоанна. Ее лицо раскраснелось, а волосы, похоже, мокрые.

– Нет, я только пришла. – Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на Аннабель. – Приветик.

Аннабель улыбается своей дурашливой улыбкой и протягивает мне крохотные пухлые ручки. Я забираю ее у Джоанны.

Как только я забираю Аннабель, плечи моей сестры устало опускаются и все тело расслабляется.

– Что случилось, Джо? Все хорошо?

– Хорошо! – повторяет Аннабель.

Старшие братья – их двое – живут отдельно, так что мы с Джоанной остались с родителями вдвоем. Идут разговоры о том, что Билл, парень моей сестры и отец Аннабель, собирается переехать к нам, но он только поступил в колледж, и ему ближе добираться туда из дома своих родителей. Его семья не позволяет Джоанне переехать к ним, так что пока он посещает ее и Аннабель только на выходных. Забавный факт: когда тебе девятнадцать и у тебя есть ребенок, но нет денег, родители контролируют тебя больше, чем тебе хотелось бы.

Моя сестра игнорирует вопрос и осматривает меня с головы до ног.

– Где ты была?

С тех пор как она забеременела, она считает себя совсем взрослой. К ее выпускному у нее уже был огромный живот, но она не переставала обучать меня тому, как надо убирать в своей комнате и что нельзя приходить домой после комендантского часа. Можно подумать, что из-за материнства она считает себя и моей мамочкой.

– На работе. – Я пожимаю плечами.

– И что ты делала? – Джоанна разглядывает меня.

– Продавала наркотики через черный ход.

Она закатывает глаза и плюхается на диван.

– Мама должна была прийти домой час назад.

– Не знаю, что тебе на это сказать.

Я глажу спинку Аннабель по кругу, но она пару раз моргает и снова начинает плакать. Джоанна поднимается с дивана и выхватывает Аннабель из моих рук.

Она вздыхает.

– Ладно, просто скажи маме, что я ушла.

Джоанна вешает на руку сумку, поудобнее берет Аннабель и направляется к двери. Аннабель машет мне, складывая ладошку, словно утиный клювик, а по ее щеке скатывается слеза.

После их ухода в доме наступает мертвая тишина. Я к такому не привыкла. Когда я была маленькой, наш дом был полон детей, и чем старше я становилась, тем больше народу меня окружало. К братьям всегда приходили друзья, а когда я была в пятом классе, Джоанна уже прикипела к Биллу.

Я вешаю рюкзак на плечо и тащусь наверх. Как только оказываюсь в своей комнате, достаю из своего кармана флаер, разглаживаю его края на ковре и начинаю разглядывать.

На переднем плане – черно-белый силуэт девушки, ее черты рассмотреть невозможно. В самом верху напечатаны слова: ПРОВОДИТСЯ КАСТИНГ НА РОЛИ В «ЗАПЕРТЫХ». У меня мурашки по коже. Так всегда происходит, когда я оказываюсь в зале театра или кинотеатра перед тем, как гаснет свет. Я ведь могла бы быть там, на сцене или экране. Люди могли бы знать мое имя, даже узнавать меня. Я бы уже не была маленькой Пэйдж, последней из Таунсенов. Я была бы единственной и неповторимой Пэйдж Таунсен. О, это предвкушение. Предвкушение того, что именно здесь и именно сейчас все может измениться.

У меня практически нет шанса получить эту роль, я знаю, но ведь кто-то должен. Почему не я?

Экран моего мобильника загорается. Кассандра. Она начинает говорить еще до того, как я успеваю сказать «алло».

– Мне кажется, я заснула уже на середине.

– Ты о фильме?

Она фыркает, типа «ясен пень».

– Что ты делаешь сегодня вечером?

Я сворачиваю листовку в руке, стыдясь того, что вообще держу ее. Сегодня вечером я репетирую. Сегодня вечером я читаю книгу от корки до корки.

– Я устала, – отвечаю я.

– Лори заставила тебя расставлять товары?

– Да. – Вранье. Все, что я сегодня делала, – это играла в войнушку своими пальцами за кассой. У нас сегодня были только два посетителя, и ни один из них ничего не купил.

– Здесь Джейк, – говорит Кассандра. Я слышу шорох и шепот, а потом она продолжает в трубку: – Может, нам попозже к тебе заехать?

Я представляю, как Джейк отказывается брать телефон. Он до жути боится облучения и не хочет носить с собой собственный мобильник, так что с ним сложно договориться о встрече. К счастью, он всегда с кем-то из нас.

– Отличная идея, – отвечаю я.

Джейк кричит «пока» – Кассандра, наверное, направила телефон на него – а затем разговор прекращается.

Я слышу шум отцовского автомобиля на подъездной дорожке. Не нужно смотреть в окно, чтобы знать, что сейчас он откроет дверцу, обойдет машину, возьмет свой портфель, проверит зеркала заднего вида и шины, дважды нажмет на блокировку и затем пойдет в дом. Он повторяет одни и те же действия с тех пор, как начал водить. Я представляю, как он делал все это, даже когда привозил маму в больницу рожать моих братьев, сестру и меня. Интересно, она кричала на него? За все свои годы я ни разу не слышала, чтобы мама торопила его, когда он осматривал автомобиль.

Я выхожу на лестницу и вижу, как он заходит домой. Папа каждый день носит галстук-бабочку. У него даже есть те твидовые пиджаки с заплатками на локтях.

– Ты выглядишь прямо как учитель, – говорю я ему.

Он поднимает голову и улыбается.

– Забавно, что ты заметила. Я как раз пришел из школы.

– Сейчас летние каникулы, – отвечаю я, спускаясь к нему. – Ты слышал о них?

– Учебные планы не дадут отдохнуть.

Папа – единственный, кто понимает меня в этой семье. И еще он самый тихий человек из всех, кого я знаю. Я даже не представляла, как рано он встает, до того, как в мой второй год в старшей школе записалась в команду по плаванью и начала вставать на тренировки чуть ли не на рассвете. Однажды я спустилась вниз в пять утра, а он уже сидел там и пил кофе. Он сидел так спокойно, что если бы воздух вокруг него был водой, на ней бы даже рябь не появилась.

Когда я наконец оказываюсь внизу, он снова улыбается мне.

– Где твоя сестра?

Я пытаюсь вспомнить, куда, по ее словам, она собралась. Пожимаю плечами и иду за ним в кухню.

– Не знаю.

В отличие от остальных членов семьи, папа не препятствует моим актерским стремлениям. Сестра думает, что я слишком увлечена собой, а братья способны оценить только командный спорт. Мама думает, что актерство лучше оставить для мечтаний и любительских выступлений в городском театре, а не для «реальной жизни».

Мой папа не такой. Он никогда не говорил мне прямо, что об этом думает, но я чувствую его поддержку. Он любит повторять, что быть родителем – это как строить: один родитель должен быть самим зданием, а другой – фундаментом. Папа не отличается высоким ростом, но он надежный и крепкий. Если ты фундамент и у тебя четверо детей – ты действительно неплохо забетонировался.

Он кивает мне в ответ и направляется в спальню. Теперь он проведет вечер за починкой чего-нибудь сломанного. Папа всегда чинит все сам.

Я вытягиваю шею и выглядываю в окно – не подъехала ли моя сестра, а затем подхожу к ее книжному шкафу и провожу рукой по корешкам книг, пока не натыкаюсь на «Запертых». Не знаю, почему я делаю это тайком, она в любом случае разрешила бы мне взять книгу. Просто мне кажется, что если она увидит меня с книгой, она каким-то образом все поймет. Она узнает про фильм, и когда я не получу роль, все убедятся в том, что мои мечты пусты и безнадежны. С меня хватит такого отношения. И все же…