Очутившись внутри, наши девы вновь сели на коней, однако, преследуя улепетывающие вражеские шайки, порой оказывались в тупике. Афиняне спасались от преследования известными только им узкими проходами, после чего из окон и из-за заборов осыпали наших всадниц, сбившихся в кучу в тесноте проулков, стрелами или забрасывали их с крыш градом камней.

Мы галопом помчались по Кольцевой дороге, но, как оказалось, защитники устроили там множество ловушек, от волчьих ям с кольями и канав, в которых ломались конские ноги, до натянутых поперёк дороги верёвок, сетей, петель, разбросанных по земле бобов и орехов, рассыпанного зерна и рыбных отходов. В ход шло всё, что могло хоть как-то помешать нашему продвижению. На моих глазах лошадь Гесионы, угодив на полном скаку в канаву, сломала обе передние ноги, сбросив всадницу наземь, словно куклу.

Повсюду, где стена Ликомеда была проломлена, в город хлынули сайи, фракийцы и амазонки. Однако защитники, в дополнение к прочим своим уловкам, соорудили под прямым углом к наружной стене множество дополнительных заграждений, оснащённых укрытиями для стрелков. Теперь, под натиском наступавших, они отходили туда, отбиваясь стрелами и камнями, так что нам приходилось брать с боем каждую улочку.

Теснота внутриквартального пространства, усугубленная баррикадами и завалами, не позволяла использовать все преимущества нашей великолепной конницы. Собравшись перед импровизированными заграждениями на улицах и площадях, мы становились уязвимыми для метательных машин, установленных на башнях Полукольца. В хорошо им знакомом городском лабиринте эллины имели явное преимущество, и нам пришлось бы худо, прояви они мужество и стойкость, хоть в малой мере соответствующие их изобретательности и хитрости. К счастью, панический страх лишил их возможности действовать согласованно.

Первым препятствием, на которое мы нарвались за основной стеной, оказалась двойная, плетённая из прутьев изгородь, засыпанная внутри камнями. Сгрудившиеся перед ней лошади и женщины представляли собой превосходную мишень, но когда сверху полетели тяжёлые камни, паника охватила не нас, а самих эллинов. Мы, напротив, стремились прижаться к плетёному заграждению так, чтобы, стреляя по нам, вражеские машины неизбежно поражали и своих, а заодно разрушали собственные же завалы. А вот защитники, когда с одной стороны на них стали наседать мы, а с другой — полетели метательные снаряды, не выдержали и обратились в паническое бегство, надеясь укрыться за следующей линией укреплений.

— Скальпов не снимать! — рявкнула я. — Не задерживаться! Рубить их — и вперёд!

Всюду, где мы прорывали преграды, враг пускался наутёк. Луки в тесноте проулков были бесполезны, и основным нашим оружием становились секиры и копыта наших коней. Лошади топтали бегущих с тем же неистовством, с каким мы опускали топоры на их головы. Впрочем, и наши враги не щадили бедных животных: из ям и канав они поражали их в животы копьями и заточенными кольями. Машины Полукольца безостановочно метали вниз здоровенные известняковые глыбы, разлетавшиеся при падении на множество острых, ранящих осколков. Даже ни в кого не попав, эти ядра пугали лошадей, заставляя их артачиться и брыкаться.

Трудно сказать, сколько завалов и укреплений пришлось нам преодолеть: этот проклятый улей казался нескончаемым. Для нашего подразделения решающий момент наступил на вершине очередной возвышенности, где дюжина противников засела в господствовавшем над поворотом здании бывшей бани, полуразрушенном и уже загоревшемся. Трое афинян забрались на крышу, остальные укрылись за стеной во дворе, в центре которого росла благородная олива. Хрисе, Антее, Барахлошке и мне удалось прорваться во двор, но засевшие там эллины встретили нас ударами своих сломанных копий, тогда как трое забравшихся на крышу швыряли кирпичи и куски черепицы.

Усатый малый метнул дубину в моего Рассвета, но промазал, а я загнала его под навес, где и снесла ему секирой полплеча. Его приятель, попытавшийся бросить что-то с крыши, при замахе поскользнулся на черепице, как ребёнок на льду, полетел вниз, задев круп моего коня, и грохнулся наземь. Встать бедолага не успел: Барахло с криком ударила его ногой в висок и бросилась на него с серповидным ножом, из тех, какие фракийцы именуют «потрошителями».

В это время на стену взобрались наши союзники, скифы и ликийцы, в результате чего афиняне, сами оказавшиеся в ловушке, попали под обстрел. У противостоявших нам эллинов метательные снаряды кончились: я сама видела, как один из них, судя по всему командир, от отчаяния швырнул в устремившуюся на него Гесиону сухую головку сыра. Другой отбивался от нас дубовым столом. Ясно, что ни то, ни другое успеха врагам не принесло. Все они полегли, после чего моим сёстрам пришлось выдержать ожесточённый спор со скифами из-за скальпов.

Ещё десять минут — и дневное сражение завершилось. Боевые машины Полукольца ещё продолжали стрелять, прикрывая отход уцелевших афинян, словно крысы бежавших под защиту внутренних ворот, но сопротивление в самом городе было подавлено.

Я собрала свою «ветку», внутренне содрогаясь при мысли о том, что в неразберихе штурма могла потерять одну или нескольких дев.

Моя сестра, встав в строй вместе со Скотией и Эвиппой, сообщила, что Барахлошка в азарте преследования устремилась пешей в погоню за улепетывавшими эллинами. Я пообещала наказать её, когда она вернётся, но к моменту появления девушки уже забыла об этом и со слезами прижала её к груди. Убедившись, что полученные моими подчинёнными раны не опасны для жизни, я восславила богов и отправила дев «собирать колосья», то есть обойти поле битвы и подобрать годное к использованию оружие. Копья, дротики, оперённые стрелы — всё это было сейчас дороже золота.

Сама я серьёзных ранений не получила, но нервы вымотала себе до крайности — причиной тому была боязнь за тех, за кого я была в ответе, — и даже мой конь устал больше других лошадей.

Афинян, оставшихся в живых, но не успевших удрать, вылавливали среди развалин. Из-за этого моим девам опять пришлось поспорить со скифами, на сей раз с Боргесовыми головорезами с Железных гор. Вопреки приказам Элевтеры и Ипполиты, требовавших, чтобы пленных сортировали и всех командиров доставляли для допроса, скифы, словно гуртовщики, накидывали найденным врагам на шеи арканы и, как скот, гнали их в своё становище, дабы обратить в рабство. Да и то сказать, когда это скифы исполняли приказы амазонок?

Наши замечательные союзнички тащили к себе кого попало. Когда мы отобрали у них нескольких пленных (остальные, воспользовавшись этим, попытались разбежаться), скифы, настигнув беглецов, принялись отрубать им руки, после чего погнали их к нам:

— Теперь они ваши!

Перепуганные афиняне принялись уверять, что в цитадели есть золото и за них заплатят богатый выкуп. На скифов, жадных до золота, это произвело сильное впечатление: они тут же стали требовать от нас возвращения тех пленных, которых мы забрали себе. Мы, естественно, никого отдавать не собирались, и спор грозил перерасти в кровавую резню.

Этого не случилось благодаря Элевтере, которая появилась как нельзя вовремя. Ещё на скаку оценив складывающуюся ситуацию, она спешилась и без предупреждения бросилась на скифов, осыпая их ударами плети. Наши сёстры поддержали её, и скифы, не ожидавшие такого напора, отступили. Элевтера вовремя смекнула, что эти дикари, привыкшие к насилию со стороны вождей, попятятся под ударами хлыста, тогда как нападение с оружием встретило бы с их стороны суровый отпор.

Как только заварушка со скифами улеглась, моё подразделение занялось лошадьми. В степи во время набегов и стычек гибнут в основном люди, тогда как потери среди коней составляют, как правило, не больше одного животного из ста. Здесь же, в этой проклятой душегубке, мы за час боя лишились четырёх прекрасных лошадей из одиннадцати, а пятая, Анара Гесионы, билась со сломанными передними ногами. Чтобы положить конец этим страшным мучениям, Гесионе пришлось, до последнего мгновения глядя умирающему животному в глаза, задушить его петлёй, сделанной из её пояса.