Я нашла Антиопу на ристалище, где она, в отдалении от других занимающихся воинскими упражнениями сестёр, отрабатывала мгновенную остановку. Приём заключается в том, что всадница скачет во весь опор прямо на кол или столб и лишь в последний миг резко осаживает коня. Это приучает скакуна не бояться преград и не артачиться при виде препятствия. Необходимый в конном бою навык отрабатывается ещё в детстве, когда девочке не исполнилось и шести лет. То, что Антиопе приходилось заново заниматься этим с Хлебокрадом, говорило об одном: вернуть гиппею ей так и не удалось. Обращало на себя внимание и то, что она выбрала для занятий ту часть ристалища, которая была наиболее удалена от стана тал Кирте: дальше расстилалась только вольная степь. Здесь воительницу нельзя было застать врасплох, и отсюда при появлении опасности она могла беспрепятственно убежать.

Подъезжать к Антиопе вплотную было бы неучтиво, поэтому я сначала остановилась у неё на виду, а потом лёгкой рысцой продвинулась вперёд. Антиопа, не заставляя меня ждать, выехала навстречу.

Она подъехала на Хлебокраде, ведя за собой двух лошадей: одну вьючную, другую в боевом снаряжении. Взгляд бывшей царицы обшаривал окрестности, выискивая признаки вероломства.

— Тебя прислала Элевтера? — спросила она на языке знаков.

Я подтвердила это.

— Для того, чтобы ты привела меня к ней? Ради моей безопасности?

Мне ничего не оставалось, как снова кивнуть.

Антиопа грустно улыбнулась.

— Теперь, Селена, пришла пора нам с тобой перейти рубеж.

Я не решилась спросить её, что за рубеж она имеет в виду, хотя сердцем понимала: речь идёт о рубеже, разделяющем невинность и неизбежность. За его границей и сама любовь может обернуться чем-то постыдным.

— Скажи мне, подруга, — промолвила бывшая царица, — весь мой народ настроен против меня?

— Не все, но...

Она улыбнулась снова.

— Ах, Селена! Ты неспособна на вероломство. Не знаю только, убережёт ли это тебя от опасности.

От волнений и забот последнего времени на лице Антиопы появились морщинки. Выглядела она смертельно усталой.

— Не удивляйся, дитя, — продолжила Антиопа, — что я обращаюсь к тебе так просто, как будто мы всегда были самыми близкими подругами. Что поделаешь, если волей судьбы мы с тобой обе оказались в затруднительном положении! Ты ведь боишься меня, не так ли? Боишься, что любая связь с женщиной, павшей столь низко, опорочит тебя и помешает воплощению в жизнь твоих планов?

Я промолчала, но, должно быть, мой взгляд сказал правду. Антиопа грустно кивнула.

— Мне двадцать семь лет, — промолвила она. — По меркам нашего народа это уже старость. Многие из нас к двадцати обзаводятся потомством, а к тридцати откладывают в сторону воинские пояса. Я же всё это время оставалась «анандрос», не знавшей мужчины. Знаешь почему?

— Потому что не находила достойного себя, — предположила я.

Она рассмеялась.

— В этом, Селена, ты меня опередила. Тебе не пришлось ждать так долго.

Я поняла её, поскольку, как и она, оказалась во власти любви, в то время как для других всё происходящее в её сердце было непостижимо.

— Ты помнишь, как мы вонзили в землю кинжалы и принесли нерушимую клятву — отнять жизнь у другой, если та, поддавшись безумию любви к мужчине, поставит эту любовь выше блага своего народа? — спросила я.

Бывшая царица посмотрела на меня очень серьёзно.

— Селена, Тесей — великий человек. Воистину великий. И не только благодаря победам и подвигам, делающим его вторым после самого Геракла, но ещё и потому, что в его душе пылает неугасимое пламя. Сама судьба определила ему быть первым — и на поле сражения, и в Совете. Ты понимаешь это, мой друг? Тесей взвалил на себя бремя надежд и чаяний всего своего народа. И какого народа! Не одного из тех грубых, диких племён, что окружают нас в степи, но эллинов, афинян, взявшихся воплотить в жизнь то, что доселе считалось невозможным. Демократия, истинная власть народа — вот тот свет, который Тесей зажёг собственной рукой и которому он, глашатай нового порядка, не позволит угаснуть. Он не имеет права допустить это! И в этом, Селена, он действует совместно с богами. Возможно, он и вправду сын Посейдона и за его плечом незримо стоят бессмертные, возложившие на него сию ношу и обязавшие нести её к вящей их славе. Но среди людей у Тесея нет друзей и союзников, в полной мере осознающих величие его миссии и благородство его цели. Ему приходится бороться, страдать и вершить свой великий труд в одиночку, одолевая сопротивление множества врагов. Врагов, ненавидящих его и дело всей его жизни исключительно по причине собственной косности и страха перед всем прекрасным и новым. Кто знает, вдруг я была создана для него? Потому что я тоже знаю, каково это — чувствовать на своих плечах бремя ответственности за весь народ, пожертвовать всеми личными желаниями и всецело посвятить себя служению великой цели. Так или иначе, волей случая я оказалась вовлечённой в его судьбу. Я не напугала тебя, Селена? Тебе ведь было поручено лишь передать сообщение. Хочешь уехать?

Что я могла ответить? В тот час я постигла — и по сей день пребываю в убеждении, — что та, чья судьба пересеклась с моей, имела благороднейшую душу, возвышеннейшую из всех, когда-либо порождённых нашим племенем. Воистину, она во всём соответствовала своему воинскому имени «Ом Кирте нас» — «Оплот Народа».

Удержав меня взглядом, бывшая царица добавила:

— Воин, собравшийся на битву, где может расстаться с жизнью, преступает рубеж, который тал Кирте именуют «ахора пата» — «отрицание обычного». Разве мы не чтим это действо столь высоко, что всё связанное с ним удостаивается особого имени? Перейдя на ту сторону, мы присваиваем новые имена лошадям, оружию, даже самим себе. Мы называем всё по-новому, ибо близость смерти делает всё иным. То же самое справедливо и в отношении любви. В любви мы тоже пересекаем границу, и на противоположной её стороне всё меняется. Включая нас самих. По ту сторону любви я уже не Антиопа, а некое невиданное существо, рождённое заново, ибо так же нова и моя любовь. Я — существо, преображённое моей любовью к нему и его любовью ко мне. Ты должна понять это, Селена. Не можешь не понять, ибо любовь преобразила и тебя. Поэтому я прошу тебя стать той дочерью нашего народа, которая посмеет свидетельствовать о моей правде. Не отвергай меня из-за того, что я больше не являюсь той Антиопой, которую ты знала!

В этот миг она оборвала свою речь. Я услышала приближающийся грохот копыт — из лагеря галопом прискакал Дамон.

Если он бросил своих, это могло означать одно: беду!

— Две сотни мчатся сюда за тобой! — на всём скаку крикнул он Антиопе по-эллински.

Изгнанница поняла его, но при этом, похоже, не испытала ни малейшего страха. Кивнув Дамону в знак благодарности, она велела ему уезжать поскорее, пока он сам не оказался в опасности. Его глаза метнулись к моим, и я услышала, как позади меня Антиопа прошептала:

— Ступай с ним, дитя.

Наверное, мне следовало прислушаться и бежать со своим возлюбленным. Тогда — и никогда больше — у меня была такая возможность. Но я не решалась снова бросить Антиопу, пусть даже и с её разрешения.

На горизонте заклубилась пыль — две сотни всадниц приближались. Меня охватил ужас, ведь Дамон предупредил бывшую царицу об их намерениях, и попадись он им в руки, его разорвут в клочья.

— Уезжай! — услышала я собственный крик, полный отчаяния и страха.

Пятки мои сами собой ударили в конские бока, и я направила лошадь к его коню, дабы заставить животное, независимо от желания всадника, умчаться прочь.

Антиопа держала узду своего коня железной хваткой, и, обернувшись к ней, я поразилась её спокойствию. Мир снизошёл на бывшую царицу, как бывает с человеком, уставшим дожидаться самого страшного и оказавшимся наконец лицом к лицу со своей судьбой. Измученный, он вздыхает с облегчением, ибо нет хуже пытки, чем пытка ожиданием.

— Это рок удержал тебя подле меня, Селена, — промолвила Антиопа, провожая вместе со мной взглядом удалявшегося Дамона, уносимого конём вопреки желанию всадника. — Да сохранит бог нас обеих!