А. П. крикнул своему адъютанту:

- Стреляйте из револьвера! Адъютант приложил руку к козырьку:

- Прикажете сбегать за револьвером, я его оставил в купэ...

А. П. только крякнул. Около развороченного пакгауза было уже пусто.

Когда А. П. возвращался обратно, он нагнал седенького отставного генерала, который подобрал брошенный бочонок с виноградом и тихонько катил его к себе в вагон.

А. П. всего передернуло:

- Бросьте, бросьте, генерал, как вам не стыдно!

- Я хотел в дорогу провиантом запастись, - пролепетал старичок.

На всем пути отступления 1-го корпуса вся власть естественно переходила к генералу Кутепову. С yтpa до поздней ночи А. П. не знал ни минуты отдыха. То был на фронте среди войск, то объезжал покидаемые города, то принимал вереницы просителей. Пристально глядя карими глазами на своего собеседника, А. П. молча его выслушивал, задавал два-три допроса и никому не отказывал, если просьбу считал справедливой.

К А. П. раз пришел главный инженер большого завода, обслуживавшего Добровольческую армию, и сказал, что рабочим завода не уплачено жалованья за три месяца, казначейство эвакуировано, у администрации завода денег нет.

А. П. поблагодарил инженера за осведомление, вынул из денежного ящика требуемую сумму и дал ее инженеру.

Всеми силами А. П. боролся с злоупотреблениями власти на местах, нараставшими вместе с сознанием, что борьба с большевиками обречена на гибель. Всех виновных А. П. немедленно отдавал под военно-полевой суд.

Однажды, начальник штаба после своего доклада у А. П. обратился к трем офицерам и сказал, что приказом командира корпуса они назначены членами военно-полевого суда, и, добавил начальник штаба, генерал Кутепов уверен, что отданного под суд мерзавца военно-полевой суд повесит.

Один из офицеров тотчас ответил начальнику штаба:

- Прошу вас доложить командиру корпуса, что я категорически отказываюсь быть членом военно-полевого суда. Если, как вы передали, генерал Кутепов уже предрешил приговор суда, то это - прямое давление на нашу судейскую совесть.

Этого офицера поддержали двое других. Военно-полевой суд не состоялся, но своего отношения к этим трем офицерам А. П. нисколько не изменил. А. П. всегда говорил. что он высоко ценит гражданское мужество.

Перед самым Ростовом Деникин решил дать сражение наседавшему противнику. Фронт сузился до 80 верст. Добровольческий корпус прикрывал подступы к Ростову, а Донская армия должна была защищать Новочеркасск.

Добровольцы вместе со своей конницей генерала Варбовича отбивали все атаки красных и сами переходили в наступление. На этом участке большевики были даже отброшены верста на семь, но донцы сдали свою столицу, и колонны красных вышли в тыл добровольцам. Добровольческому корпусу было приказано отходить за Дон. Дроздовцы и Корниловцы после тяжелого боя прорвались через Ростов и Нахичевань, уже находившиеся в руках красных.

XVI.

Войска генерала Деникина укрепились за Доном. Добровольческая армия, которую после отхода от Харькова принял было генерал Врангель, теперь была свернута в Отдельный Добровольческий корпус под командой генерала Кутепова. Был, назначен новый начальник штаба, вместе с ним из расформированного штаба армии появились и новые офицеры Генерального Штаба. Количество штыков в корпусе сильно уменьшилось, а штаб разросся. Сразу в штабе начались новые веяния.

Прежний начальник штаба требовал от своих подчиненных самого внимательного отношения ко всем офицерам, приезжавшим с фронта за различными справками. Когда же теперь приехал в штаб командир одного полка, и по его просьбе дежурный офицер ознакомил его с обстановкой на фронте, то этому офицеру был сделан выговор за то, что он в оперативное отделение -"в святая святых штаба" - пускает "посторонних лиц".

Недалеко от штабного поезда были огромные склады фуража. Адъютант хозяйственной части всем проходившим командам разрешал брать необходимое им количество фуража под простую расписку старшего команды. Новый начальник штаба вызвал к себе адъютанта, и приказал, чтобы фураж выдавался только по предъявлению составленных по всей форме требовательных ведомостей. Проходившие наспех команды, конечно, таких ведомостей предъявлять не могли, и весь фураж в конце концов достался красным.

Зазвучали в штабе и совершенно непривычные речи. В штабном поезде у станции "Каял" офицеры встречали новый 1920-ый год. В полночь генерал Кутепов поздравил всех и вскоре ушел за ним разошлось и все высокое начальство. Младшие офицеры остались сидеть за столиками. Никакого оживления не было, у всех бродили невеселые думы.

Вдруг поднялся молодой капитан генерального штаба и начал речь.

- Господа, - сказал он, - мы встречаем новый год на берегу реки Каялы, где когда-то "сила русская потопла", а потом по Руси разнесся плач княгини Ярославны. Не здесь мы мечтали встретить этот год... Так неожиданно, так быстро рушились наши надежды... Почему же произошла такая роковая катастрофа? - Надо иметь мужество глядеть правде в глаза. На ошибках учатся, и нам надо понять наши ошибки. Их много, но вот, по моему, главнейшие из них:

- Беспощадной красной диктатуре Ленина мы, белые, не противопоставили такой же сильной власти. Там рубили с плеча, а мы самые насущные социальные и политические вопросы всегда откладывали до будущего Учредительного Собрания, в которое уже никто не верил. Национальная Россия ждала своего диктатора, а получила Особое Совещание - эту окрошку из либералов с черносотенцами.

- Неудачна была и вся наша политика на местах. Наш лозунг - Единая, Великая, Неделимая Россия - был органически чужд тем окраинам, откуда началась наша борьба. Не прельстишь казачество звоном Московских колоколов. Казачество поднялось против неслыханного гнета, который шел как раз из Москвы. Но эта борьба казаков была только борьбой за свои казачьи вольности, за свои станицы, борьбой за землячество, а не отечество.

На самом деле, казачества, которым Добровольческая армия помогла сбросить большевиков, признавали ее не как носительницу государственного национального начала, а только как вооруженную организацию сначала Алексеевскую, а потом Деникинскую, которая умеет воевать.

Мы, добровольцы, не сумели стать цементом, который спаял бы эти окраины в одно целое, родственное нам по духу, и поэтому в Вооруженных силах Юга России между добровольцами и казаками не было ни духовной скрепы, ни одинакового понимания своих задач. В них не было единого духа...

- Неправильная оценка настроений казачества повлекла за собой и ошибочный стратегически план. Нам, подняв казаков, надо было немедленно идти на соединение с восставшими русскими силами, которые вел Колчак. Вместо этого мы, опираясь на свою неустойчивую базу, пошли на Москву, да к тому же фронтом в вид изогнутой дуги и безо всякого сосредоточения своей кавалерии против Конной армии Буденного. И отступать от Харькова нам надо было не на Ростов, а на Крым и Hoвороссийск, где мы могли бы опять таки опереться на русские силы. Мы наказаны за ошибочную политику и ошибочную стратегию. Но я уверен, что наше белое движение, уже давшее столько героев, выдвинет, наконец, вождя, рожденного быть диктатором, который и приведет нас к полной победе...

Когда капитан кончил свою речь, наступило тягостное молчание. Все поняли скрытый смысл его слов.

Вдруг чей то голос затянул: Смело мы в бой пойдем, - и сразу все подхватили:

За Русь Святую

И, как один, прольем

Кровь молодую...

Запели ту старую песню, с которой шли по степям в Кубанских походах за своими вождями Корниловым и Деникиным.

Таков был ответ добровольцев на речь капитана.

XVII.

Откатившись от Орла до Ростова, ряды добровольцев сильно поредели.

За все время своего тысячеверстного отхода добровольцам приходилось пробиваться через Конную армию Буденного, вбившуюся клином между Добровольческим корпусом и Донской армией. Добровольцы таяли от боев, от болезней. Началось в полках и дезертирство прежних красноармейцев. Они бежали в повстанческие отряды - к "зеленым". В одном полку несколько солдат оставили записку: