Отец Иоанн и сам знал, где Авдей. А где Ванька – стал догадываться. Но к Мятлеву решил зайти, книгу все равно отдать нужно.

Лакей в ливрее с позументами доложил о приходе монаха.

Мятлев принял отца Иоанна в большой светлой комнате. Сам в халате, измазанном красками, палитру и кисти в руках держит. Малевал, значит. Ну, кто бы мог подумать, что боярин таким низким ремеслом занимается!..

– Мыслишь по старинке, монах, – усмехнулся в ответ Мятлев. – В Европе живопись низким ремеслом не считается. В знатных домах барышень даже специально рисовать учат. – И подвел отца Иоанна к мольберту. На треноге стоял портрет молодой женщины.

– Ну, оцени.

– Красивая, – ответил отец Иоанна.

– Невеста моя, – любовно глядя на портрет, сказал Мятлев. – Скоро домой привезу, семейным человеком стану.

– Бог в помощь! – пожелал отец Иоанна и достал из сумки книгу. – Твоя, боярин?

– А, нашлась, – равнодушно взглянув на книгу, сказал Мятлев. – Где взял?

– У Кремля на пожарище.

Боярин хмыкнул:

– Я думал, что Ванька врет.

– А где он, не знаешь?

– Думаю, отлеживается в холопской после порки.

– Нет там его. – Отец Иоанн подробно рассказал Мятлеву, что случилось вчера в пыточной.

– Считаешь, в бега подался?

– А что ему еще оставалось?

– Не бегать от наказания. Виноват – отвечай. – И тут Мятлев, заметив неточность в портрете своей невесты, тронул кистью краску и подправил портрет. – Так лучше, верно?

Отец Иоанн внимательно взглянул на боярина.

– Ты бы не подавал его в розыск, ваша милость. Поймают, вернут его тебе избитым до полусмерти. Жалко парня.

– Жалко, согласен, – откликнулся боярин. – Но в розыск подам; самовольства терпеть нельзя. К тому ж новый камердинер мне не меньше, чем в сто рублей обойдется. Большие деньги, отче, такими деньгами я не разбрасываюсь.

Часть вторая. Скоморох

1

Возле постоялого двора, расположенного на краю Москвы при почтовой станции, горел огонь в бочках, чтобы отгонять зверье. Эта мера была необходима – оголодавшие за зиму волки порой даже в саму Москву забегали. Вот и сейчас огонь отражался в блестящих глазах волков, мелькающих за деревьями.

Ванька сидел в большой комнате для постояльцев, думал куда податься. Решил идти в Тулу. Путь туда, конечно, не близкий, но зато там, в царском оружейном заводе, можно укрыться от розыска. Кроме Ваньки в комнате сидел какой-то барин и за другим столом еще трое хмурых мужиков. Из мешка, лежащего рядом с ними на лавке, торчал гриф балалайки.

С лестницы, ведущей на второй этаж в спальные комнаты, спустилась простоволосая женщина со свечей в руках, подошла к барину:

– Комната готова, ваша милость.

Барин встал.

– Хорошо. И скажи мужу, чтоб карета была готова к рассвету.

Барин поднялся на второй этаж, а женщина повернулась к мужикам:

– Гасите лампаду, ироды. Муж узнает, что я вас пустила, беда случится.

Набросив на голову платок, она вышла. Из окошка было видно, как она промчалась к дому смотрителя.

– Спим! – сказал один из мужиков, видимо, главный, и погасил лампаду.

В темноте мужики улеглись на лавки. Ванька тоже устроился.

Утром, когда Ванька проснулся, мужики уже сидели за столом. На столе лежала снедь: хлеб, соленые огурцы, чеснок, вареный картофель, стояли кружки, наполненные мутной белесой жидкостью.

Ванька, почти сутки не имевший во рту ни крошки, сглотнул набежавшую слюну. И невольно, повинуясь зову брюха, встал, приблизился к мужикам. Главный заметил Ванькин маневр:

– Голодный? – И, угадав по глазам ответ, протянул Ваньке краюху хлеба. – Ну, садись, выпей с нами за упокой души Иннокентия.

– Хороший мужик был, вчера помер, – добавил второй мужик, подвигая к Ваньке кружку с водкой.

Выпили молча, не чокаясь; закусили. По комнате разнесся чесночный дух. Ванька вгрызся зубами в хлеб.

– Отпели уже? – спросил он, жуя.

– Нас не отпевают, церковь не разрешает, – сказал главный. И, поймав удивленный взгляд Ваньки, объяснил: – Скоморохи мы. Попы нас сатанинским отродьем считают. Похоронили в лесу без отпевания.

Перезнакомились. Главного звали Демидом, двух других Афанасий и Архип.

– Ну, а сам-то ты кто? Куда идешь?

– Никто, просто Ванька. Иду в Тулу в заводе работать, – весело ответил Ванька, захмелевший от водки. И потянулся рукой к грифу, торчащему из мешка. – Можно?

Мужики переглянулись. Афанасий достал балалайку, вручил Ваньке.

– Попробуй.

Ванька бережно взял балалайку, тронул пальцами струны, прислушался к звуку, подкрутил немного колки и запел.

      Давайте-ка, други, еще поживем.

      А умрем – как и все остальные сгнием.

      У бояр и холопов там общий приют:

      Без чинов Богом данные черви сожрут…

Мужики одобрительно закивали, вразнобой заговорили:

– Идем с нами, парень. В Нижнем Новгороде большая ярмарка, потихоньку к весне поспеем. Песни свои споешь.

– Да я со всей душой! – радостно воскликнул Ванька. – Всё равно куда, лишь бы с компанией и от Москвы подальше.

– Я, значит, Петрушка, Афанасий – козел, Архип – медведь. А ты чертом у нас будешь. Как Иннокентий, земля ему пухом, – сказал Демид.

– Да хоть горшком,– улыбнулся Ванька и полез в печку, выгреб остывшие угли.

– Ты чего? – поинтересовался Афанасий.

– Буду черта из себя рисовать. – Ванька завернул угли в тряпицу. – Мне только еще рога нужны.

– Рога есть, – сказал Архип.

Посидели задумчиво, как всегда бывает с людьми перед неизведанной дальней дорогой.

– Ну, тронулись, – сказал Демид и встал.

Пошли. Снежная, укатанная почтовыми каретами и санями дорога вела через черный лес. Издалека доносился волчий вой. Ванька шел, содрогаясь от страха. Мужики поняли его состояние, успокоили, показав ножи и два пистолета:

– Отобьемся!

Так и шли день за днем. Останавливались в деревнях, развлекая песнями и плясками деревенских и кормясь их дарами. Большие села старались обходить стороной, чтоб лишний раз с попами не сталкиваться.

2

Пришла весна. И не по времени теплая. Солнце пригрело; осел и почернел снег. В деревнях стало голодно, кормиться трудно, – крестьянам самим не хватает. А тут, ко всему, разверзлись, как говорят, хляби небесные – пошли весенние дожди и грозы. Дороги развезло. От деревни к деревне едва тащились, выдирая ноги из дорожной грязи. В последней деревне пришлось задержаться, дальше путь преграждала река, которую уже не перейти – местами лед истончился.

– Пойдем вниз по реке Пекше в вотчину князя Ямского. Там село большое, богатое, – предложил Архип. – Ям, называется. И князь там чудной, сказывают.

– Так там, наверняка, и поп есть, – сказал Афанасий.

– Говорю же, князь чудной, с попами не ладит.

Что делать, рискнули. Взвалили на плечи потяжелевшие мешки с зимней одеждой и нужными для представления причиндалами и тронулись в путь. Ночью развели костер, грелись. Для прокорма удалось застрелить двух токующих глухарей.

На третий день дошли. Поднялись на пригорок. Перед ними раскинулось вдоль реки большое село Ям, дворов сто, наверное. Виден был княжий дом с башенками, купол церкви и колокольня. Для осторожности решили не переодеваться, войти в село мужиками, бродящими в поисках заработка. А там видно будет.

– Ну, с Богом! – сказал Демид.

Спустились с пригорка. Мужиков на улице не было, одни бабы да босота малая. Мальчишки обручи катают; бабы – кто белье во дворах развешивает, кто ведра с коромыслами от реки тащит. Одна из баб указала им избу старосты.

– Насчет работы, это не ко мне, – сказал староста. – Это к управителю. У нас тут всё заведено, как положено.

Дом у управителя был знатный, в два этажа, первый этаж каменный. Староста велел мужикам ждать, а сам пошел в дом.

      Управитель вышел к ним на крыльцо. В добротном кафтане, в сапогах – прямо барин. Скоморохи сбросили шапки.