Вопреки всем моим ожиданиям и опасениям, Северус Снейп не стремится назначать мне отработку или читать нотации. Он долго перебирает документы, а после, не отрываясь от них, произносит:

– Надеюсь, в следующий раз вы будете подготовлены лучше.

– Да, сэр, – язык во рту деревенеет, перед глазами на секунду всё смазывается, и я против собственной воли тяжело опираюсь на стол. Снейп сверлит мою подрагивающую от напряжения руку долгим взглядом и произносит подчёркнуто отстранённо, как бы в никуда:

– Вы всегда можете обратиться ко мне.

Я проглатываю дрожь вместе с языком, смотрю на него растерянно и обескураженно. Северус Снейп, который, кажется, возненавидел меня с первых дней моего пребывания в университете, говорит такое! И – я ещё не могу его разгадать, но я чувствую его всеми фибрами души – прячет в эти слова подтекст. Мир сошёл с ума. Ты бредишь, Гарри, прямо сейчас ты лежишь на продавленной тахте, а это – твой новый слишком реальный сон…

– Свободны, – бросает Снейп, не дожидаясь моей реакции, и добавляет холоднее и настойчивее, недвусмысленно намекая на то, что я могу проваливать прямо сейчас:

– Идите.

Я иду – а что ещё мне остаётся?

Рон ждёт меня за дверью – с блестящими от нетерпения глазами и предвкушающей ухмылкой. Хватает меня за руку, буквально обжигая горячими пальцами, тянет в узкий закоулок коридора, передаёт мне мою сумку и спрашивает:

– У него что, день рождения сегодня?

– Что? – я пялюсь на друга несколько секунд, и мне далеко не сразу удаётся понять, о чём он говорит. Когда до меня доходит, я хрипло смеюсь и закрываю глаза. – Нет, Рон. Кажется, у него просто День Хорошего Настроения.

– У Снейпа таких не бывает, – с сомнением тянет друг, задумчиво морща лоб. – Чёрт, ну что ты за везунчик, Гарри! Единственная минута просветления пришлась именно на тебя!

– Придурок, – я улыбаюсь, и его нарочитое шутливое возмущение даёт мне силы шагать с ним в ногу дальше по этажу. – Думаю, его просто разжалобил мой вид.

– Да-а, видок у тебя тот ещё, дружище… но Снейпа не разжалобил бы и твой труп, – Рон играет бровями, становясь немного похожим на вечно подмигивающего Дамблдора, и я отвечаю легко и весело, игнорируя острое чувство противоречия, поднимающееся внутри от этих слов:

– Спорим, он бы станцевал на моих бренных останках джигу?

Очевидно, образ лихо отплясывающего на мне Снейпа оказывается слишком ярким, потому что друг хохочет даже тогда, когда к нам присоединяется вооружённая булочками Гермиона.

– Чего это он? – подруга растерянно и неловко улыбается, а я только машу рукой – что, мол, с него взять. В мою руку почти насильно впихивают булочку, и Герми Тоном Заботливой Мамочки командует:

– Ешь давай. Тощий, как смерть.

– Для Снейпа старается, – выдавливает Рон и снова уходит в безостановочное хихиканье. Гермиона закатывает глаза. Я давлюсь булочкой.

Мы ещё перешучиваемся по этому поводу, пока идём на латынь; странное дело – я с лёгкостью сдаю мини-зачёт строгой, но справедливой МакГонагалл, хотя более чем уверен, что не учил слова.

Если не считать сна.

В который раз за день меня бросает то в жар, то в холод, но это некому заметить – усевшийся рядом Рон, который получил заслуженную «пару», влюблённым взглядом гипнотизирует спину Гермионы, и ему нет дела до того, что я смотрю на учебник, как на ядовитую змею. И хорошо.

Я возвращаюсь в пустой холодный дом, с недавних пор вызывающий во мне отчётливое чувство страха, и снова ворочаюсь в постели до рассвета, пока измотанный организм не вырубается.

Первое, что я вижу, проснувшись, – жирный серый паук, угнездившийся в углу на потолке.

_________________________________________________________________________

1 – В апреле 1902 года вулкан Мон-Пеле, расположенный неподалеку от города Сен-Пьер, стал просыпаться. Пробуждение сопровождалось подземными толчками, выбросами пепла и сернистого газа. Спасаясь от мучительной жары, гигантские сороконожки, муравьи и другие членистоногие хлынули из почвы вулкана в Сен-Пьер и окрестности. Миллионы желтых муравьев атаковали плантации сахарного тростника, вытеснив рабочих. Вслед за насекомыми спустились тысячи ядовитых змей, от которых гибли люди и домашние животные. Эти страшные события туземцы окрестили «библейской чумой». Оставшихся в живых после атаки ядовитых насекомых и змей добило уже непосредственно извержение вулкана, которое случилось через неделю после атаки насекомых. Почти все население города — а это 28 тысяч человек — погибло.

2 – В Англии главу университета называют по-разному (chancellor, master, principal, president, warden, rector). Остановимся на наиболее привычном для русскоязычной аудитории варианте.

Кроме того, хотя это встречается довольно редко, здесь и ректор, и декан совмещают свои должности с должностями преподавателей.

========== Alea jacta est ==========

Он исчезает из поля зрения почти сразу же, будто был не живым существом, покачивающимся на ниточке паутины, а миражом или – что много хуже – галлюцинацией; я, полуслепой, верчу головой, но предметы вокруг расплываются, размазываются и стираются грани, и мне уже начинает казаться, что с моим зрением я не мог различить паука. Может быть, мне снова всё это просто приснилось… мотаю головой, ожесточённо сжимая зубы, одёргиваю себя. Думать о том, что мои сны годятся для пациента психбольницы, не хочется. Думать вообще не хочется. Я чувствую себя больным и разбитым, когда поднимаюсь с кровати, колени ноют, наливаясь холодом, словно я превращаюсь в дряхлого старика, одолеваемого артритом. Душ приводит меня в чувство, но ненадолго – в голове поселяется противный липкий морок, какой бывает после бессонной ночи, и мне приходится давиться ненавидимым мной кофе.

Я одним чудом не опаздываю на занятия – впадаю в прострацию прямо в коридоре, стоя на холодном полу в одном кроссовке, и прихожу в себя, когда времени остаётся впритык. Едва успеваю влететь в закрывающиеся двери вагона, и ленивый утренний поезд тащит меня в своём нутре до нужной станции, пока не замирает, выплёвывая галдящий рой людей.

А уже у ступенек университета я сталкиваюсь со своим врагом, беловолосым, белокожим и надменным Драко Малфоем. Меня подталкивают в спину, и я влетаю в него, замершего соляным столбом, по инерции хватаюсь за его плечи, Малфой крупно вздрагивает, поднимая на меня голову, на секунду на его лице – холодной восковой маске презрения – проступает почти животный ужас, но уже через мгновение он берёт себя в руки и цедит сквозь зубы:

– Смотри куда прёшь, Поттер.

Я хочу ответить ему колкостью, резкостью, ядом, хочу выплюнуть в него бессильную злость, копящуюся во мне день ото дня, но вместо этого зачем-то тихо спрашиваю, склоняясь к нему ближе, будто мы не стоим на виду у всех, окружённые людьми:

– Ты в порядке?

Один долгий, мучительно долгий миг мне кажется, что сейчас его плечи понуро опустятся, а строгий аристократический рот искривится в жалобной гримасе: «Нет». Но, конечно, этого не происходит; Малфой – каменное изваяние, ожившая скульптура, способная только на пренебрежение и безразличие – выпрямляется, вскидывает вверх острый подбородок и хмыкает:

– Поттер, ты наконец-то приложился обо что-то своей пустой головой и заработал сотрясение? Отвали от меня. И руки убери.

Мои щёки обжигает краской – я только сейчас понимаю, что всё это время продолжал сжимать его плечи. Отшатываюсь судорожно, почти нервно, он усмехается, но глаза – серые, как укрытый смогом Лондон – остаются равнодушными. Чеканя шаг, Малфой уходит прочь. Я смотрю на его идеально ровную узкую спину, и во мне зреет глупая уверенность в том, что он солгал.

В том, что он, возможно, мог бы понять меня.

В том, что с ним, возможно, тоже что-то происходит.

– Гарри! Ты чего тут торчишь? Пойдём быстрее, пара вот-вот начнётся! – Рон хватает меня за руку и тянет вверх по ступенькам. Я – безвольная кукла, переломанная надвое марионетка – тащусь за ним, растерянно морщась, и не слышу ни слова из радостной болтовни, сопровождающей его слова. Мне вспоминается Снейп: чёрные волосы, чёрные глаза, чёрный плащ. Насмешливый изгиб неуступчивого рта. Взгляд, способный испугать любого. Жалящий бич языка. И – «Вы всегда можете обратиться ко мне». Знание, прячущееся в этой фразе.