И вытащила-таки его в круг. Двое парней — МакКартни и, кажется, Дрозд начали дуэтом…
…We Can Work it Out…
Ритм, легкий, ускоряющий сердцебиение, ведущий за собой, заставляющий двигаться — он сделал шаг, другой — теплые сильные пальцы взяли его за руку, повернув, подтолкнули, и он, как в первый раз в общий круг, влился в этот ритм и эту музыку. И это опять оказалось легко.
Ритм ускорился, движущиеся гибкие молодые тела позолотило заходящее солнце. Пряно-влажные запахи трав и реки перемешались, разгоряченная кожа так близко. Она касается его рук, приникает к самой груди, отчего внутри поднимается жар, но, ведомая ритмом, отстраняется, чтобы вернуться через несколько ударов обратно, к нему, ей… кажется… понравилось. В кругу две пары почти сливаются друг с другом — как танец может быть таким откровенным? Как вообще можно так, при всех? Он чувствует, что краснеет, и больше старается не смотреть в их сторону.
Ветерок… Вернувшись с очередной волной танца, она привстает на носочки и целует его в… нос. Фыркает, хихикает, видя его замешательство и… больше не отходит. Как будто специально музыканты замедляют ритм, сменяя песню.
— Don’t Let Me Down… — Дрозд будто обращается к нему… Хотя, конечно, это обман — парень смотрит совсем в другую сторону, на ту, что пела… Малиновка, да.
И Ветерок, теплая, гибкая, между двух его ладоней, лежащих на ее талии — когда он успел? Дыхание перехватывает, ладони влажнеют, внизу… начинается.
— Don’t Let Me Down… — она начинает тихо подпевать.
Он тихо офигевает от содержания песенки… Ну, если… Он не подведет. Кажется, он никогда не дышал так глубоко. Закатное солнце уже не золотит, а обнимает красными бликами пару легких облаков на западе, и красным отсвечивает горячая и нежная кожа рядом. Она прижимается к… Что ты делаешь со мной, что ты делаешь?!
Почему-то они оказываются на берегу в стороне ото всех — до них почти не долетают звуки, а костер совсем далеко… Юбка-платок становится их ложем. Этой ночью он узнает, что значит небо в алмазах. Они были разной величины и яркости, узнать и ощутить их все было невозможно, но они старались. Ему даже показалось, что у нее возникла еще одна пара рук, и он тут же пожалел, что не может отрастить и себе. Едва удерживаясь, чтобы не провалиться в сон на волнах отступающего острого наслаждения, он успел подумать, что повторить стоит, а еще надо будет сварить Филиусу целый котел Феликса…
Да, сколько бы ни было сил у молодых и здоровых, они тоже когда-то заканчиваются. Они уснули еще до рассвета, завернувшись в тот самый платок — его хватило на двоих…
Солнечный луч… нет, Джентл сидит рядом с ним с маленьким зеркальцем в руках и играет солнечным зайчиком… Она убирает его сразу, как только он, морщась, открывает глаза.
— Привет. Как дела? — прохладные губы целуют его в нос.
Дела… Он улыбается и понимает, что ничего говорить не надо. Вот так все просто…
Она не одета, только прикрыта своими длинными черными волосами, отливающими на солнце. Так красиво… Он приподнимается, чтобы отдать ей юбку. Она смеется и опять целует его. Снова в нос. Нежно и щекотно, будто мотылек садится.
Его природа уже требует свое, но он находит силы спросить, самому непонятно, зачем, но вот захотелось узнать, и все тут.
— Зачем ты целуешь его?
— Кого его? Тебя!
— Мой нос…
— А что? Нельзя?
Он усмехается:
— Никогда не считал, что этот клюв годится для поцелуев.
Звонкий хохот — куда там колокольчикам, они вообще ни о чем, — становится ему ответом.
А потом она ложится прямо ему на грудь своей чудесной грудью. Да что ты творишь, ненормальная, утром! — хочет воскликнуть он, но стискивает зубы, потому что она хочет что-то сказать…
— Дурачок, — жаркий шепот в ухо заставляет пробежать мурашки. — Он просто создан для поцелуев.
Он уже тяжело дышит, глядя в ее такие близкие лучистые глаза. И она шепчет прямо ему в губы:
— Ты создан для любви. Мы все созданы для любви.
Потом, все остальное будет потом… Учитель оставит его здесь — на неделю. И будет прав. За это время не остынут чувства, но с глаз спадет пелена.
Он еще узнает горечь их «свободной любви». Он еще увидит и грязь, и сминающую чувства и сознание тяжесть после эйфории с косячком… Щедрость и убожество, смешанные так, что уже не различить… Бессильный протест — и силы жить так, не как все. Все потом. Непротивление злу ему будет понять труднее всего, но он поймет, зная уже точно, что это — не его. Он — боец. А потому…
Он поймет, но не примет и уйдет своей дорогой. Но он научится многому. Прощать. Чувствовать. Понимать. И даже петь.
А пока — несколько дней он просто будет любимым и желанным. Просто так. Несколько дней. Иногда это вовсе не мало.
Let it be…
====== 10. Перевоплощение ======
Комментарий к 10. Перевоплощение Глава десятая. Дерьмовенькая такая... ;)
Гарри лежал на пузе и смотрел телевизор. Он раздумывал о том, что недавно выдала его магия — о яйце из одеяла. Рядом пристроился дожевывающий яблоко брат.
— Ого! — он огрызком показал на экран, где в этот момент крупным планом показывали процесс питания личинки стрекозы. — Такое бы в ужастик! Покруче «Чужого» будет!
Гарри оценил. А потом представил, что вместо яйца он сделал из себя личинку такого вот… и содрогнулся от ужаса и восторга. К нему пришла еще одна идея, которую захотелось немедленно обсудить с миссис Филдс, и он поскакал было к телефону… Однако по пути ему попалась тетя, и он не преминул спросить у нее, насколько реален внеплановый выезд в Манчестер.
Обломали его прямо на лету: вне уже устоявшегося расписания везти его было некому и некогда. А отпускать одного… Нет уж. Живым он тете нравится больше. Это было приятно и еще не совсем привычно. Зато Гарри наконец успокоился и осознал, что торопиться-то особенно некуда. Послезавтра поедет и обо всем поговорит. А поделиться он и с Дадли может. Втихаря.
Старшие Дурсли ужастики не одобряли: Гарри смотрел их только у психолога, а потом в красках пересказывал брату. Тот завидовал и мечтал увидеть сам, но стоило ему заикнуться о том, чтобы купить кассету с мини-сериалом «Оно»... последовавшую за этим сцену лучше не вспоминать. Благо, Дад не выдал ни его, ни психолога… или как ее, психотерпе… миссис Филдс, короче. Сказал, что слышал, как ребята в школе рассказывали.
Но живое воображение не отпускало. «А если вместо яйца сделать куколку, интересно, как Дадли заорет, если зайдет и увидит меня таким? Он же хотел посмотреть… Главное, я знаю, как выбираться из куколки, по телевизору показывали — через спину: значит, сгорбиться, надавить спиной, и сзади все порвется. Это попробовать уже не так страшно! Интересно, а про вылупление из яйца передача есть?»
Гарри еле дождался вечера, и хотя брат с рогатками, тетя с книгами, а потом и дядя со своими выкладками о «Гринготтсе» не давали ему особо задумываться о будущем эксперименте, тот все равно присутствовал где-то на заднем плане его мыслей, занимая его, как дальние горы — горизонт. И когда Гарри сразу после вечернего чая направился прямиком в свою спальню, тетя Петунья даже лоб его потрогала, не приболел ли. А он только и ждал, когда наконец можно будет замотаться в одеяло и… попробовать! Ведь если что, Дадли снова ка-ак даст кулаком…
Закутавшись в одеяло, Гарри представил, что он — личинка стрекозы. Во всех подробностях, почему-то начиная с хвоста но, когда он дошел до того, что считалось ртом, ему стало страшно: а что, если Дадли убежит? А он не сможет выбраться? Он подумал, что из яйца, наверное, тоже можно будет вылезти, как из кокона личинки… А если бы у него были еще острые зубы… Уплывая в сон, он вспомнил Чужого и похолодел. Нет, он не хочет быть таким. Норберт у Хагрида и то был куда симпатичнее… но тупой. Интересно, умные драконы бывают? А анимаги, когда превращаются, становятся по уму, как животные или остаются, как люди? Эх, надо было дочитать ту главу… В голове промелькнула недавно прочитанная страница с заклинанием, и это было последним, что он вспомнил перед тем, как уснуть.
