· — Ты монах... Из далекой обители Долгор...

Мерриз улыбнулся в ответ.

— Ты обвиняешь меня в святости?

— Ты за мной через пустоши...

— Угу… А до этого, шел за тобой до Тарра. Я думаю, что нам обоим есть что скрывать…

Аттон обернулся и посмотрел на Файю.

— Он знает, что ты монах. Но знает ли он, откуда ты?

— Для того, чтобы верить, знание не обязательно, порою, даже вредно... Файя платит долги. Мне. Тебе... Скажи, Птица-Лезвие, а огры, они какие?

Аттон потемневшим взглядом уставился на Мерриза, но тот смотрел на него чистыми мальчи­шескими глазами, так, как сам Аттон смотрел когда-то на своего отца, вернувшегося из очеред­ного путешествия. Он задумался.

— Они... Они сильные, честные, глубокие... Не такие, как мы... В них нет коварства, озлоб­ленности. Они другие...

Мерриз, совсем как мальчишка, смотрел на него широко раскрытыми зелеными глазами.

— А других нелюдей ты видел?

Аттон кивнул:

— Видел… Эльфов. Гремлинов. Тварей Холода... Неужели, ты, странствую по Лаоре, не встре­чал никого?

Мерриз помрачнел.

— Да нет. Как-то не довелось. Людей вот повидал всяких, и таких, что покажутся страшнее любого огра.

— И такое бывает... — Аттон встал, прошел к костру, и натянул на себя сырые штаны и рубаху. Потом вернулся к Мерризу.

— Ну ладно, монах... Ты спас мне жизнь. Если позволят духи Иллара, я верну тебе долг... Но теперь скажи мне, не моей ли дорогой ты идешь?

Мерриз встал, поправил висящие по бокам мечи в ножнах из черного дерева, накинул плащ и расправил плечи. Перед Аттоном стоял суровый и жестокий монах из далекой загадочной обители.

— Наши дороги пересекались, Птица-Лезвие... Дороги людей пересекаются не по их воле, а по воле Всевышнего. Ибо только ему ведомо, куда вьётся спираль Бытия. Я подставил тебе плечо помощи. Может, в какой-то точке пересечения, ты выдернешь мою голову из грязи...

— Ты святой... Я знаю, монахов Долгора выпускают в мир только, после того как они свершат подвиг во имя Иллара, и обретут святость... Если ты скрываешься, значит тому есть повод. Но я не хотел бы, чтобы ты становился у меня на дороге…

Мерриз промолчал. Он вытащил серебряную цепь и заплел волосы в толстую косу. Потом дос­тал из своего мешка моток суровой нитки и огромный ржавый крючок.

— Хочешь рыбки? Здесь должна быть замечательная рыбалка!

Аттон улыбнулся и покачал головой. Суровый монах исчез. Перед ним стоял азартный маль­чишка, с горящими от возбуждения глазами.

— Лови. Надоела солонина, подавись ею джайлларские свиньи... — он заметил, приближа­ющегося к ним по берегу озера человека, и, махнув рукой Файе, пошел на встречу.

Рыбак стоял перед голым Крабом, и сокрушенно качая головой, не отводил взгляда от черного лезвия секиры. Файя неистовствовал:

— Что ты несешь, Джайллар тебя забери! Какие, к свиньям, Ваши Превосходительства? Я подданный Великого Герцога Аведжийского Фердинанда, и срать хотел на всех ландграфов с маркизами, вместе взятых... Я Арукан Бодиус Виктор Анжелика Файя! Я все ихние регалии у себя в нужни­ке вешал! К моему батюшке сам банкир Сигизмунд Монтесса, со своим братом Соломоном за­хаживали, пропустить стаканчик. Да я...

— Подожди, Старый. — Аттон прервал поток ругательств и обратился к старику. — Повтори еще раз, почтенный, что велел тебе передать тот самый, на коне?

Рыбак потупился, морщинистое лицо его подергивалось от страха.

— Господин велел передать господам купцам, что бы они оставили свой товар и ... — Он взглянул на побелевшие пальцы Краба, сжимающие секиру, и замолчал.

— Продолжай, почтенный, не бойся. — Аттон ободряюще похлопал его по плечу.

— Чтобы господа купцы, значить, бросили свой товар и катились в свою Аведжию, пока целы. — Старик выпалил все одним духом и вжал голову в плечи, словно, ожидая неминуемой страшной смерти. Аттон спокойно посмотрел на взбешенного Краба.

— И что же, господа эти — разбойники?

Старик, осознавший, что убивать его сейчас не собираются, бодро замахал головой.

— Нет, что вы, господин купец... Я же говорю. Войско это, ландграфа нашего... Все в форме, с гербами, и рыцарь, тот что передать велел, на коне, важный такой... В латах... Маркиз, гово­рит.

— А что, старик. Может война, какая началась? Мы долго в пути уже...

— Нет, господин купец... Не было войны. Вот змей вчерась прошел, небесный. Рыбы из озер вымыло, страсть как много. А про войну не слыхали ничего...

Аттон посмотрел на Файю.

— Нет разбойников, нет войны... Обнаглел, видать, молодой ландграф, если такое себе позво­ляет. Может, в Зиффе арионы стали Имперские, как думаешь, Краб?

Файя уже взял себя в руки, и косясь злым глазом на рыбака, напяливал штаны.

— Не знаю, Птица-Лезвие, не знаю… Кто там, Император ли, ландграф… Пусть хоть сам архиепископ сунется. Не было такого, что бы Старый Краб Файя товар свой добровольно от­дал. И не будет! — Застряв в штанине, он запрыгал на одной ноге, — что встали, остолопы! К обо­роне готовьтесь!

Молодой аведжиец, почесав грязную шевелюру, проворчал:

— Слышь, это... Краб... Там солдаты, рыцари, мать их. Слышал, что старый пердун гово­рил. Десятка три...

Файя подскакал к нему на одной ноге и с размаху залепил в ухо.

— Я свои караваны из Штикларна выводил! Из Забринии! Из Бриуля! А здесь... На пороге дома! Да пусть хоть три сотни рыцарей!

Аттон сунул рыбаку медный карат.

— Иди, почтенный! Да не к солдатам иди, а домой… Где ты говоришь, они стоят?

— В три стрелы на восток, у развилки, господин купец.

— Никак не обойти… Хорошо, почтенный, теперь иди.

Аттон подошел к Мерризу, когда тот выуживал крупного окуня. Оглянувшись, через плечо, мо­нах поинтересовался:

— Что, плохи дела?

Окунь сделал свечу и натянул нитку так, что она зазвенела.

— Красавец! — Аттон причмокнул, представив себе, как такая рыба будет выглядеть на сково­роде. — Да, солдаты ландграфа изымают имущество аведжийских купцов.

— Что-то здесь не то... — Мерриз подтянул рыбу ближе и оглушил палкой. — У нас сегодня бу­дет воистину прекрасный обед. У тех, конечно, кто доживет... — Он подмигнул Аттону, и выб­росил рыбу на берег.

51.

У всадника было темное лицо аведжийца и мятые доспехи с грубо намалеванной на груди трехцветной белкой, гербом Прассии. Вокруг него стояла толпа вооруженных чем попало солдат. На солдатах были белые накидки с тем же корявым изображением белки. Всадник поднял руку, приказывая остановится. Караванщики, с угрюмыми лицами, выстроились за спиной Файи, сжимая оружие. Никого из них не прельщала возможность сразиться с солдатами ландграфа. Одно дело разбойники, другое дело, когда на хвост тебе сядет регулярная армия. Аттон с Мерризом подошли поближе. Аттон внимательно всматривался в солдат противника. Мерриз, с необычайной ловкостью крутил в пальцах земляной орех, и что-то, едва слышно, напевал.

— Я маркиз Им-Декр! — начал всадник глухим, пропитым голосом — Волею правители своего, ландграфа Прассии Отто Четвертого, приказываю вам, оставить имущество и убираться. Иму­щество купцов аведжийских изымается в пользу казны... В случае, оказания сопротивления, ве­лено всех вас перебить. — Закончил он одним духом и махнул рукой. Солдаты подняли копья и арбалеты.

Пожилой данлонец, стоявший впереди Аттона, прошипел:

— Слушай, Старый... Маркиза Им-Декра утопили в выгребной яме холопы, два года назад. Точно знаю. Да и не похожи оборванцы эти на ландграфовых солдат...

Аттон зажал пальцами стрелу и приподнял ук. Файя сделал шаг вперед и махнул секирой.

— Что-то несет от тебя, братец маркиз. И чего, спрашивается, не сиделось в выгребной яме?

Тренькнули арбалеты. Краб нырнул в сторону, и издав боевой клич бросился вперед. Аттон, продырявив ближайшего арбалетчика, бросил лук, и выхватив меч, отбил стрелу перед самым носом у седого данлонца. Караванщики бросились в бой. Аттон, сходу рассек горло здоровен­ному латнику, и отбивая посыпавшиеся со всех сторон удары, двинулся туда, где ревел, слов­но вол, Файя. Рядом с ним рухнул, с разрубленной головой, молодой аведжиец, один из помощ­ников Краба. Аттон зарубил еще троих, и бросился на вооруженных топорами бритоголовых молодцов, у ног которых уже истекали кровью два изувеченных караванщика. Поднырнув под выпад, он резанул ближнего в пах, и перехватив руку с топором, рванул меч вверх, и тут же, развернувшись, с хрустом вогнал захваченный топор в грудь стоявшего сзади солдата. Перед ним, темноволосый Карл, хозяин заветной бочки с данлонским, проткнул мечом латника, и сам упал, дико завывая, с перерубленными ногами. Аттон выхватил нож и завертелся, как юла, от­ражая атаки сразу с четырех сторон. Где-то рядом бился Мерриз, оттуда летели, словно со ско­тобойни, вырванные куски мяса. Аттон пнул ногой щит ближайшего солдата, и крутанув ме­чом, отрубил руку, сжимающую топор. Развернувшись, отвел ножом направленное ему в грудь острие копья, и скользнув клинком по древку, ударил копейщика лбом в лицо. Тут же, от­бивая атаку меча слева, вогнал, падающему солдату, нож под кадык. Заржала лошадь. Аттон повернулся и увидел, как седой данлонец, срубив топором латника, с ходу подхватил копье и метнул его в наездника, но попал коню в шею. Животное завалилось набок, погребя под собою рыцаря.