- Откуда ты столько девок да жонок насобирал? - И подозрительно, исподлобья посмотрел на подьячего, покачав головой. Тот переминался с ноги на ногу, покраснел; видно, не знал, что ему ответить. Тогда забасил дьяк Иван:

- А на допросе те жонки...

Во время доношения дьяка в комнату на носках вошел сам рудоискатель Калмовский. Он раболепно поклонился Питириму и заискивающе, певучим голосом сказал:

- Ваше преосвященство, отец наш родной, обратите ваше внимание на покорного раба своего...

Безбровое, белобрысое лицо Калмовского глядело обиженно, и весь он, маленький, кривоногий, в зеленом кафтане, казался таким смиренным невинным страдальцем, что прямо хоть на икону. Он говорил о том, что царским указом торговые люди и промышленники поддержкою сугубою обнадежены, а гражданские власти, хотя бы и обер-ландрихтер Нестеров, никакого внимания к нему, Калмовскому, не проявляют, напротив - даже насмехаются. Одна надежда теперь на его преосвященство, на его суд скорый, правый и суровый.

Питирим приказал Калмовскому как человеку, дорожащему государевой правдой, написать ему, Питириму, о Нестерове без утайки и без прикрас все, что знает. После этого епископ отпустил рудоискателя домой с миром.

- А теперь пиши ты, - обратился он к дьяку Ивану:

"...приказным сторожам, приставам, хотя из них сторожа колодничьим караулом и не обязаны, однако ж, надлежало над приставами смотреть накрепко, чтобы они караул свой над колодниками имели неослабно и ежели что усмотрят непорядочное, о том надлежало им доносить приказным людям. А приставам, хотя которые при той колодничьей утечке на карауле и не были, но у которых за их караулом тюремные сидельцы имели у себя ножи и плели лапти и потому можно было признать причину, что они имеют ножи, а в тюрьмах нигде так не ведется, и, усмотря, надлежало те ножи у них отобрать, и о том донести приказным же людям. Они же при вышеописанном следовании показали, что к помянутым-де колодникам приходили многие девки и жонки, которых они, присмотря, чего ради - под караул не имали и приказным о том не доносили.

За те вины учинить им всем наказание, вместо торговой казни, - бить шелепами нещадно. Впредь сторожам над сторожами и над делами в приказе и над приставами, приставам над колодниками - иметь смотрение. О том обязать их сказками по приказному регулу. А над ними над всеми для достоверного смотрения определить в том приказе дневальных и подьячих, которым каждому свое дневание дневать и ночевать в том приказе неисходно. Обязать их в том сказками же. А над всеми теми сторожами и приставами и подьячими прилежно смотреть дьяку, а ежели из них кто в чем явится неисправным, докладывать преосвященному епископу".

По распоряжению Питирима Ржевский посадил своего помощника Ивана Михайловича на десять суток под арест: "Дабы впредь было таковое творить неповадно. Пей, а ума не теряй". Так было сказано и в губернаторском приказе.

После совещания с епископом Ржевский издал приказ: "Всех гулящих и слоняющихся по городу людей, а особливо которые под видом будто бы чем промышляли и торговали, хватать и допрашивать. Также накрепко смотреть приезжих, какие люди, и чтобы всякий хозяин тотчас объявил, кто к нему станет и какой человек.

На дьяка Ивана наложил Питирим строгую эпитимию: сто поклонов каждодневно в соборе утром и вечером, не вкушать вина в течение года.

- Настает пора, когда не до этого, - сказал ему Питирим. - И работы тебе будет немало.

Дьяк слушал епископа, подавляя в себе тяжелые, грустные вздохи.

Самым же большим событием этого дня была отправка Ржевским по приказу Питирима в Васильсурск семи стругов с гвардейцами для поимки Софрона и иных "воров".

IX

Филька примчался к Степаниде веселый, возбужденный; глаза его сияли таким торжеством, что Степанида подумала: уж не клад ли какой парень где-нибудь выкопал. А Филька - шапку об пол и на колени перед иконой, да за юбку Степаниду:

- Вставай, молись!

- О чем?

- Ватага под Лысковом разбила гвардейцев. Семь стругов на дно пустили. Благодари господа бога... благодари... Экая ты, право! Он подарок тебе прислал, Софрон, а мне десять рублей деньгами. Молись!

Степанида охотно стала на колени.

- Говори... Слава тебе, господи, потопившему в водах струги Питиримовы... пускай пожрет их на дне пучина окияна-моря, слопает колдун речной, а богатства несметные останутся народу голянскому и нам с тобой.

Степанида радостным голосом послушно, слово в слово, повторяла выдуманную Филькой молитву, а когда молитва кончилась (как показалось Степаниде - по случаю того, что Филька не знал, что дальше говорить), она поднялась с пола и стыдливо спросила:

- А подарок?

Филька достал из-за пазухи большой шелковый платок-ширинку с золотыми каймами и кистями и отдал ей.

- У княгини у одной отбил, - шепнул Филька.

Степанида и сама видела: кому же иначе такую нарядную ширинку с кистями носить? Глаза ее разгорелись, заиграли... Но Филька не велел долго любоваться:

- Убери, неровен час, соглядатай какой под окном.

Степанида упрятала ширинку в подполье, закрыла ставни на окнах. Потом оба пересчитывали, перекладывали с руки на руку серебряные рубли-крестовики. "Хитер царь-антихрист, чего придумал!" Чуть не сорвалось у Фильки: "Дай бог ему здоровья". На рубле был крест из четырех букв "П", отчего и рубль этот назывался в народе "крестовиком". Хоть и антихристова печать, а деньги... И любовались на эти рубли Филька и Степанида с большим удовольствием, забыв обо всем на свете.

- Польза большая народу будет от ватаги. Помогать ей надо... Богу за нее надо молиться, - говорил растроганным голосом Филька.

- Да хранит их всевышний... - набожно произнесла Степанида, сочувственно вздохнув. А потом с тоской спросила: - Почему ты не можешь найти клада?

Филька, как бы дразня ее, с горящими глазами стал рассказывать о том, какие у разбойников бывают большие богатства и как они зарывают их в землю... Таких кладов много в лесах и на горах Поволжья... "Вот бы нам с тобой!"

Степанида просила его рассказать что-нибудь о кладах. Любила она слушать такие рассказы. Да и не одна она. В народе везде мечтали о кладах, ибо "от трудов праведных не наживешь палат каменных, а вором быть не всякому доступно". Помечтаешь о кладе, на сердце как будто повеселее становится.

Фильке именно того и надо было. Толкнул он, шутя, Степаниду, та, конечно, взвизгнула, опустилась с томными глазами на постель так, что затрещали доски. Филька загоготал, устроившись на скамье против нее.

- Слушай...

Он вобрал в себя воздух, облизнулся с таким видом, будто собирается поведать что-то до крайности редкостное, какую-то из ряда вон выходящую историю, а сам ни с места.

Степанида от нетерпения и любопытства тяжело дышала, беспокойно шевелила коленями. Филька нарочно не торопился, чтобы больше раззадорить бабу.

- Были в смутные времена паны, - начал он не спеша. - И ходили те паны-ляхи по земле нашей и пригинали народ к земле, как былинку. И вот выбрали паны притон в одном месте, у нас в лесах. И стали из него наезжать и грабить. Всего чаще по праздникам, когда народ расходился по церквам и на базары. Заберут паны, что получше, а деревню зажгут. Этим они вывели народ изо всякого терпения. И вот согласились против них три волости. Окружили притон так, что разбойникам некуда деться. Стали они награбленное добро зарывать в землю в кадке, и не просто, а с приговорком, чтобы то добро никому не досталось. Атаман ударился о землю, сделался черным вороном и улетел. Товарищей же его всех захватили и "покоренили"*.

_______________

* Особая казнь. С одной стороны корни дерева подрубались, дерево

наклоняли и засовывали в образовавшуюся под деревом пустоту человека,

а дерево опять ставили прямиком.

- Улетел? - спросила Степанида.

- Да. Улетел, окаянный.

- А добро?

- Так и осталось в земле. Искали его, искали, да нешто найдешь? Вот откуда в землях неведомые богатства и кроются...