И будем, пусть только кто попробует прокрасться незаметно в арочный склад и выкрасть задвижки трубопроводов.

Как мой знакомый талыш слегка подправил нашу присказку "не украсть, не покараулить" на "не покрасить, не покараулить".

И покрасим ещё немало.

А пока развод караула. И очередной инструктаж. А мы в это время будем принимать ванны. Солнечные.

Хотя с ними уже, наверное, хватит, потому что и так время для отдыха перед караулом не стали использовать для сна, а попёрли загорать на лавочки за территорией лагеря.

Монотонный перечитатив псаломным голосом прервался резко и веско стуком об асфальт.

Из второй шеренги, из-за наших спин, вывалился и по-пластунски направился в сторону начальника наш боец.

Ты куда, Мартын? Вспомнил сборы в Тюмени, когда мы на занятиях по тактике отрабатывали команду майора Касаткина "ЛОЖИСЬ" в полной выкладке, а дальше по-пластунски.

У многих это получалось по-ребячьи. И Игорь Сергеевич смазал увиденное солдатской сальностью:

Вы как на бабу ложитесь. Плохо.

А Мартын снизу, из амбразуры между ушанкой и воротником, пальнул комментарием-вопросом: на бабе, что ли? И в смех, как в пляс: прямо танец живота, и смеялись, и извивались, и насытились, и другим осталось, потому что скоро побегут пересказывать. И доставят до других ушей точную версию, как копию с картины мастера-художника. А он и был у нас один из самых юморных.

Нет, извини, брат, это первый удар нанесла нам жара, естественно, солнечный.

Первые потери. Просто потеря сознания.

А вот теперь полная концентрация. Политрук в актовом зале прихватил всё наше внимание речью.

Своему голосу он хозяин. Умело расставляет акценты, где-то понижая его до трагических нот, а по большей части уводит в зоны патетики.

Где-то, доводя до словесной паркетики, видимо, речь отшлифована и отлакирована была не в один год.

Он накачивал зал в течение часа. Стройный, видно, что сухожилия прикреплены к костям надёжно, как в авионике. Ладно подогнаны и внутренние органы друг к другу, и эту начинку, как правильно сложенный парашют, пакует почти новенький, точно в размер китель в обруче офицерского ремня.

Хромовые сапожки резво снуют по сцене, изображая танец умирающего лебедя, таким образом передавая картину последних метров кросса в исполнении наших курсантов в самом хвосте колонны, и весь зал высыпается в смех.

А вот он громовым голосом обличает империалистов.

Яркость ярости вспыхивает там, где морским узлом слова затягиваются на шеях наших врагов.

…Тэтчер – Гитлер в юбке…

…Рейган – американский третьесортный актёришка…

…И я после такой речи готов был схватить автомат и гнать воображаемый взвод солдат навстречу врагу. Но где он в уже темнеющей казахстанской степи?

Стэп бай стэп. А каждый шаг тяжестью кольчужного веса отдаётся в башке сотрясением мозга, и кровь заменена потом.

Сердце попёрло железнодорожными цистернами через узловую станцию всех чувств на передовую, в режиме военной мобилизации, с возрастающим напором: тыдын-тыдын… тыдын-тыдын…

Полустанки клапанов мелких сосудов превращены в непрестанки с постоянно поднятым зеленым флажком.

И неважно, где он: порву я в макраме пасть врагу и насажу я его, как бабочку в гербарий, на свой штык-нож, как суворовец когда-то крушил врагов.

ЗА РОДИНУ!!!

И местные пусть прячутся по своим норам, как суслики, а то не дай бог под горячую руку…

Ну ладно, остынь чуток. Покури.

Да уже бросил я к тому времени. Ну тогда иди лучше дальше исполнять свой солдатский долг служения отечеству.

Не пришел ещё твой час на поле брани.

А пока на кухню – чистить картошку. Сегодня мы в наряде.

Надо же, и политрук почти следом за нами. Решил проверить своими зубами, насколько хорошо курсанты питаются?

Ну просто отец родной. Да за таким в огонь и воду.

А он, пройдя по территории кухни, которая находилась под открытым небом, только огороженная забором, заглянул прямо в котлопункт, под навес.

И вынес через некоторое время оттуда завёрнутый в газету свёрток и направился в офицерский городок.

Мой друг, который оказался свидетелем происшедшего, чуть позже рассказал, что видел то, что потом было завёрнуто в газету. Комиссар прихватил из солдатского котла несколько банок тушёнки. И, прикрываясь газеткой, как фиговым листом, презумпился до последнего.

Э-Э-Э!!! Ваше благородие!

Мы не поняли… вы случайно не попутали свою шерсть с государственной?

Не вместе с нами кашу из одного котла, а мясо, причём наше и отдельно.

Не солдатский формат, как бы сказали сейчас.

Вы же нам только что о высоком, о морали, самопожертвовании, долге и чести, о беззаветном служении Родине. Ах ты …арас…Тараса Бульбы нет на тебя. Он бы тебя, чем породил своего сына, тем и…

Значит, водочку, наверно, решил придавить сверху мяском где-нибудь со своими друзьями?

Ведь дома, тушёнкой закусывать не будешь. Ну что? Приятного аппетита, значит.

А пили офицеры этой кадрированной части трубопроводных войск до зеленых… человечков, иногда даже преступая закон.

Однажды, вернувшись из районного центра поздно ночью, они подъехали на "УАЗе" к воротам контрольно-пропускного пункта. И на сигнал открыть ворота наши ребята, которые стояли там в наряде, немного замешкались. А когда курсант уже двигался к ним, прозвучал пистолетный выстрел… Пуля попала в ворота.

Наутро весь лагерь пришёл в движение… Наши офицеры сновали в расположение штаба, местные тоже куда-то постоянно перемещались. По лагерю ходили разные версии случившегося. В конце концов через некоторое время всё успокоилось. Чуть позже, когда мы уже грузились в обратный путь, наши парни помогали затаскивать в вагон офицерам тяжёлые ящики из-под какого-то оборудования или боеприпасов.

Возможно, это и были те самые плоды дипломатических переговоров.

В расположение нашего лагеря, правда, уже чуть позже, прибыла ещё одна комиссия. Но это уже был десант из округа по медицинской части, потому что в доблестной Красной Армии, в наших рядах, завелись неблагонадёжные. Воинской клятве они остались верны, но присягнули тайно и горшкам. И посвящали им всё больше времени. Дизентерия уже размечталась масштабом, мечштабелируя каждый день всё больше бойцов к себе в кровать.

И высокое медицинское начальство решило оценить эту опасность на глазок. Вся наша, еще жилая, сила была выстроена в степи в несколько шеренг, и каждому было приказано вырыть себе яму. Ну, конечно, не ростовой окоп для погребения, а просто углубление каблуком сапога.

Приказали снять портки и, сидя над лункой, тужиться.

А потом медицинское светило, прося наклонить поклон до земли, как солнышко ясное, заглянуло каждому в воронку.

Наш остряк Ося, когда пристальный взор опытного начальника был устремлён в его потроха, спросил у него, как у опытной гадалки: а не видна ли уже там Тюмень?

И он оказался провидцем.

Чуть позже проверки, но раньше отведённого срока, прозвучала команда "в ружье".

Вернее, ружье это у нас отняли в связи с временной недееспособностью и, спешно поздравив с обретением погонов, растолкали по вагонам и ТЮ-ТЮ …ТУ-ТУУУУУ.

И только что и хватило сил перепотеть на погрузке и попрощаться с армией насовсем…

И наш бесславный путь отступления был с конкретной дискретностью помечен вдоль всей железной дороги пунктирами пункций мочевых пузырей и вонючей дриснёй.

А тут, несколько лет назад, посмотрел документальный фильм о Суворове, где рассказано было простенько о том, почему имел успех наш полководец на полях сражений.

Все же помнят его крылатое выражение: пуля – дура, штык – молодец!

Так вот, эта присказка, оказывается, на деле означала следующее: в связи с тем, что точность боя стрелкового оружия была низкой, а стоимость зарядов была высокой, наши солдаты по приказу фельдмаршала порох экономили и изо всех сил старались сократить дистанцию для ближнего боя, где и полагались на остроту холодного оружия.