Нико Курку реки презрительно кривил губы. Мусаха-Задэ мрачно выкатывал глаза. В таком состоянии они долетели до гористой части Армении, и тут лицо Надувальяна расплылось в широчайшую улыбку, глазки сузились, волосики в усах и бороде закурчавились.

— Зангезур! — произнес он мягким голосом, тыкая в стекло пальцем. — Ширванское вино! Хороший пилав и ширванское вино!

Под ними лежали теперь дикие голые кручи песочного цвета с острыми конусами вершин. Между ними, как синие брильянты, сверкали озера и змеились реки. Скудная растительность запестрела но ребрам, рытвинам и ущельям. Дикие пропасти неслись вниз с отдыхающими на горячих каменных выступах змеями. Вот, наконец, сизые струйки дыма и тяжелый, сырой запах болотистых котловин… Синие полосы, сине-зеленые, сине-зелено-серые полосы развороченных недр, — стоп. Машина снизилась. Они были где-то на дне мрачной, зловещей воронки.

— Катарские медные рудники, карошее место! — весело произнес мосье Надувальян, раскрывая дверцу кабины. — Разбудите того молодого человека, нельзя спать на закате, иначе он схватит карошую зангезурскую лихорадку!

Последний совет относился к виконту де Монморанси, смежившему себе глаза с такою силой, как если б он задался целью опеленать их веками на манер младенцев кочевого племени. Лакей Поль занялся их распеленыванием. Банкир Вестингауз вкатил в глаз монокль. Грэс прижала к груди кота и выскочила из кабинки, любопытно оглядываясь по сторонам. Положительно во всем мире не было места страшнее, пустыннее, глуше, ужасней, душней, зловещей, чем Зангезурские Катарские рудники!

— Ну?

Этот вопрос задал высокий сероглазый человек только что прибывшему Лори.

— Все в порядке, Ребров! — ответил Лори. — Мы можем начать разработку. Идемте к ребятам.

Узкая вьючная тропка, доступная только пешеходам и мулам, привела их в знаменитые медные рудники. Вокруг теснились сизые, мрачные скалы, покрытые красной и синей плесенью. Внизу гудел плавильный завод. Оттуда неслось дружное на разных языках:

…Стократный удар молота бухнул в воздухе.

Ребята заколотили по металлу с такой прытью, что Реброву понадобилось крикнуть им дюжину-другую раз, прежде чем они заметили его и остановились.

— Братцы! — начал Лори: — здесь сейчас знаменитый химик, доктор Гнейс. Он нашел, что разработка металла возможна. Он должен поставить вас, от имени концессионеров, на секретную выработку, заплатив вам вдесятеро против цены. Но дело-то мы повернули в нашу сторону, и вы будете работать на наш союз, поняли?

— Ладно! — в один голос отозвались рабочие А как насчет его пользы?

— Проверена! Металл сделает войну навсегда невозможной. Только его разработка повлечет за собой смерть. Надобно выработать тысячу грамм сиропа, что может быть при нашем оборудовании достигнуто в три недели. Между тем трехнедельная работа ведет за собой паралич. Двухнедельная — разрушение костяной ткани. Недельная тяжелую форму известкового истощения. И ни одного дня нельзя проработать без вреда для своих костей. Что вы на это скажете?

Рабочие переглянулись. Самый старый выступил вперед:

— Какое число рабочих необходимо для работы?

— Самое меньшее — восемь душ.

— Ну, так мы дадим восемь душ на смерть, — это умней, чем двести на безнадежную болезнь, при постоянном перерыве в работе.

— Правильно! — хором поддержали рабочие. — Дайте нам день сроку, мы сговоримся, кого поставить.

— И знайте, ребятки, что я в том числе! — весело воскликнул Лори, — меня поставили еще в Зузеле, на нашей конференции. Я первый лягу костьми, да зато и металл-то назвали в честь меня лэнием.

Ребров, добросовестно переводивший беседу на русский язык, флегматически добавил:

— Скостите со счетов двоицу. Лори выбран, а мне придется начать собой линию технического персонала. Доктора Гнейса мы бережем. Он нужен.

Суровые лица рабочих выразили недовольство. Обречь такую двоицу, как Ребров и Лори, им было жальче, чем десяток своего брата. Но делать было нечего.

— А теперь, — сказал старый рабочий, поднимая инструмент, — за работу, ну-ка!

Лори зашагал рядом с Ребровым.

— Я должен узнать подробней, — проговорил Ребров, — каким образом дядя Гнейс показал им свои фокусы? Нет ли опасности снабдить их действительно разрушительным веществом? Проверено ли это, Лори, до самой что ни на есть точки?

Лори оглянулся вокруг, увидел тенистое местечко под огромным кустом кизила и сделал Реброву знак:

— Сядем, я вам скажу, в чем дело.

Они подошли к выступу скалы, нагретому до тридцати градусов, несмотря на то, что солнце было за облаками, сели и сунули головы под ветку кизила, кое-где усеянную крупными красными ягодами.

— Вы помните, Ребров, странные действия руды на металл? Доктор Гнейс выплавил из нее, как вы знаете, красный густой сплав, похожий на сироп. Природа этого сплава полярна. Он действует искажающе и ослабляюще, взятый в единственном числе, использованный односторонне, — и он разрушает, заключенный в двух контрагентах…

— Вам не кажется, что тут кто-то есть? — перебил его Ребров, прислушиваясь. Лори оглянулся во все стороны.

— Ветер! Где тут спрятаться?

— Может быть, — удивленно продолжал Ребров, — только мне почудился запах вина и чье-то дыханье. Продолжайте, Лори!

— Короче сказать, наш опыт у министра мы сделали с двумя контрагентами, лишь изменяя пропорции. Мы впустили по определенному количеству и в орудия нападения и в предметы обороны, то есть вооружили обе стороны. Отсюда — действие взрыва.

— А газ?

— То же самое. Мы кинули обезьянке, прежде чем впустить к ней газ, таблетку с сухим лэнием. В нем тотчас же развилась отрицательная магнитная сила по отношению к первой.

— Значит, они собственными руками обезвредят все свои орудия истребления?

— Да, поскольку эти орудия направятся против нас. Но если Лига передерется и начиненные жерла обратятся друг против друга…

— О! — выразительно свистнул Ребров: — это изумительно, Лори! Я не мог бы придумать ничего хитроумней!

Они встали и двинулись домой, задев густые ветки кизила. Солнце вылезло из-за туч и жарило немилосердно. Должно быть, поэтому ни Ребров, ни Лори не вздумали оборотиться еще раз и только ускорили шаги.

Когда они скрылись за поворотом, кизиловое дерево сильно чихнуло. Знаток запахов, принюхавшись к его чиханью, нашел бы, что оно ужасно как смахивает на ширванское вино.

— Гм! Гм! — произнесло кизиловое дерево: — драгоценный металл! Это-то я понял изо всей чепухи, что они мололи. Англичанин тоже говорил о драгоценном металле. Надо глядеть в оба. Этот дырявый старичок, доктор Гнейс, кажется, уже нацелился расторговать мое добро!

С этими словами дерево расшумелось, распахнулось, и из самой его середины, весь изодранный и выпачканный, выполз мосье Надувальян, только что хорошенько отдохнувший от первой встречи после многолетней разлуки — с ширванским вином.

Жилое здание, принадлежавшее французской компании и когда-то погребшее в своих стенах семь управляющих виконта Монморанси, было отдано доктору Гнейсу под лабораторию. Крытые галлереи Надувальян приспособил под склады. А для банкира, его жены и виконта на зеленых горных склонах разбили палатки.