Грустно видеть, что всего несколько коробок понадобилось, чтобы завершить одну главу моей жизни и начать другую. Кажется, что «последней главы» и не было.

В прошлом году при переезде сюда я взял с собой немного вещей. А теперь возвращаюсь тоже налегке.

Я снова подумал о Кевине. Мысли были далеко не радостными. Лучше бы Майя его не вспоминала. Потому что, слыша его имя, я переживаю всё заново: отчаяние, несчастье, стыд.

Во время учёбы в старшей школе мы с Майей часто сидели на пушистом розовом покрывале у неё на кровати и болтали о парнях: об их привлекательности, об ощущениях, испытываемых при настоящем поцелуе, и о любви к кому-то.

Мы продолжали так делать, даже поступив вместе в колледж и поселившись в общежитии.

Майя очень красива. У неё было много поклонников, но она всегда находила в них какой-то изъян. Что касается меня, то для меня существовал только один парень. Кевин МакФерсон.

У меня была романтическая заморочка — наши имена начинались с Мак и я считал, что это знак нашего предназначения друг другу по судьбе. Кевин учился на последнем курсе и был на пять лет старше. Он был ответственным ассистентом преподавателя в моей биологической лаборатории.

Я помню, как следил за ним взглядом также, как и Роберт следил за мной, как я задерживался в классе после каждого урока: помогал убирать лабораторные материалы, выравнивал стулья и делал всё, чтобы остаться с ним наедине хотя бы на несколько минут.

Где-то через месяц после начала учебного года Кевин попросил меня помочь и донести до кабинета несколько лотков. Когда мы вошли, он закрыл дверь на замок, поставил лотки на стол и, прижав меня спиной к двери, положил руку мне на промежность. Я был сильно взволнован: Кевин обратил на меня внимание, и я наконец-то попробую секс. Я не почувствовал ничего подозрительного, когда он спустил свои джинсы до колен и, спросив: «Это то, чего ты хочешь?», толкнул меня в пропасть.

С этого момента ситуация становилась всё хуже. К концу семестра я уже раз пять побывал в университетской клинике — натёртости кровоточили и пугали меня до смерти, геморрой жёг и делал походы в туалет крайне болезненными — каждый мой визит был унизительнее прежнего.

Но по-настоящему мне стыдно по другому поводу: я реально считал, что он обо мне заботиться. Как же глупо! Я делал всё, что он говорил, и не важно о чём шла речь. Потом я убеждал себя: «Это происходит, потому что он меня отчаянно хочет».

Но Майя понимала, что что-то не так. Она умоляла меня перестать с ним встречаться. Но даже после окончания семестра, когда он оборвал со мной все связи, я продолжал звонить ему и писать, появлялся возле его квартиры, просил и умолял.

Я не понимал.

Однажды я постучался в дверь его квартиры. Мне отчаянно хотелось его увидеть и узнать, что не так. И он предложил мне войти. Я был полон надежд и думал, что у нас всё наладится ровно до того момента, пока не увидел сидящего на диване парня. На нём не было ничего, кроме сетчатой футболки. Его массивный член стоял колом. Он дрочил, пока Кевин представлял его, как своего нового друга Сэма. Потом Кевин мне как-то мутно улыбнулся, опустился на колени и взял его член в рот. Помню, как я застыл на месте, неспособный ни шевелиться, ни дышать.

На то, чтобы справиться с унижением и ненавистью к себе, у меня ушло больше года.

Помогла Кики.

Ставлю коробку в небольшой автоприцеп. Места достаточно для еще такой же порции моих пожитков, но есть только то, что есть.

Я старался не думать слишком много о переезде к Майе. Во-первых, самый большой его плюс — теперь я смогу быть с Кики ежедневно, а не только по вечерам среды и каждые вторые выходные. Во-вторых, мне не нужно больше притворяться, что хочу встречаться с Дженнифер.

Но я переживаю. Я люблю Майю. Правда. Но я знаю также, что ей тяжело разграничивать свои чувства ко мне. Друг? Любовник? Она хочет, чтобы я был и тем, и другим. Даже если притворяется, что первого ей достаточно. Но я взял на себя обязательство.

Этим утром мне понадобилось несколько минут, чтобы заполнить формуляры в офисе домоуправления, заплатить аренду за последний месяц, договориться о возврате ключей и проследить за вывозом мебели. С транспортной компанией получилось тоже легко. Похоже, в январе мало кто переезжает, и у меня даже был выбор автоприцепов. Я выбрал самый маленький: грузовой прицеп 4×8.

Провожу пальцами по гвоздикам, которые принёс Роберт. Они всё ещё лежат на кухонном столе — там, где я их оставил вчера вечером. Теперь сухие и увядшие. Жалко: их надо было поставить в воду.

Последний раз захожу в ванную комнату. Беру пустую коробку и ставлю её на столешницу. Потом снова смотрю на две фразы, оставленные Робертом. Он написал их на небольшой белой доске: после переезда я прицепил её присосками к зеркалу в ванной комнате для напоминаний о встречах и делах. Я никогда её не использовал.

А Роберт вот перед уходом прошлой ночью воспользовался.

Ты тоже врал.

Я не сожалею.

Всю ночь я думал, пытаясь понять, что он имел в виду, говоря о моей лжи. Но в основном я думал о том, что он чувствовал, и о том, что я чувствовал, когда наши тела соприкасалась кожей.

Я не хотел, чтобы так вышло. Жалею ли я о произошедшем? У меня нет ответа.

Снимаю доску с зеркала и осторожно кладу её поверх полотенец для рук, туалетной бумаги и принадлежностей. Потом закрываю клапаны картонной коробки, запечатываю лентой и пишу сверху маркером: «Личные вещи».

Сажусь на крышку унитаза и перечитываю заново все его сообщения. Их всего тридцать семь. Последнее отправлено в час ночи, когда я наконец заблокировал его номер. Читаю их и чувствую, как в груди сильно сжимается сердце. Затем удаляю одно за другим. Я знаю, это больно. Потому что сам чувствую эту боль.

Роберт

Привет, Ник. Мы можем поговорить?

Прости. У меня мои девочки.

Мне нужно с тобой поговорить. Я приду.

Хм, нет.

Чёрт, очень плохо. Но я всё равно приду.

— Почему ты пришёл? — спрашивает Ник, словно не верит, что ему пришлось оставить своих девочек, спуститься вниз и открыть мне чёртову дверь. Он стоит, прислонившись к дверному проёму. На нём — обрезанные джинсы и узкая, впитывающая пот футболка Nike без рукавов. Ник не потеет. И у него нет мускулов, которыми можно было бы покрасоваться. Но это его никак не останавливает.

Почему я пришёл? Может, я пытаюсь как-то спасти отношения с Эндрю: наладить отношения с Ником, чтобы Эндрю смог наконец-то расслабиться и перестал так сильно бояться. Или, может, мне хочется знать, почему наши отношения застряли на уровне «Я не приглашаю парней на свидание. Это они меня приглашают». Но сейчас, видя на его лице смесь раздражения и скуки, я злюсь на себя за всё зря потраченное на него время. И да: я просто зол.

— Мне нужно тебе кое-что сказать.

Он картинно закатывает глаза:

— Что?

— Ты — придурок. Ищи себе другого бойфренда, — поворачиваюсь уходить, но потом останавливаюсь: — Ах, да. И выглядишь ты в этих шортах, как идиот, — потом ухожу.

Почти на середине пешеходной дорожки Ник хватает меня за локоть:

— Ты что? Ревнуешь к моим девочкам?

— Ага. В точку.

Глава

25

Эндрю

Стивен Ньюмен передаёт какие-то записки. Он думает, что я не вижу. Но я вижу всё.

Дети не настолько скрытны, как им кажется. А учителя умеют наблюдать и выбирать нужный момент. Иногда поведение детей лучше игнорировать, пока «само не пройдёт». И если такой приём не срабатывает, то применяется обычное правило — озвучить нарушение и перенаправить действия в другое русло: «Ты разговариваешь. Возвращайся к работе».

Но я обнаружил, что учить дисциплине во время игры куда эффективней. Пока ты ведешь себя как взрослый. В любом случае, нельзя позволять детям увидеть твою слабость. Дашь слабину, и ты проиграл. Хотя иногда и нужно вступать в игру, и сразиться с нарушителем.