"Мне вспоминается день, когда я, то есть когда меня ну назначили в 9 "б"... Я была в отчаянии. Один Чурбанов вызывал у меня заряд отрицательных эмоций... Когда я пришла в эту школу четыре года назад, Чурбанов учился третий год в одном классе. Класс был живой, подвижный. Особенно выделялся Чурбанов. Это был ну не очень способный, но очень подвижный ребенок, который комментировал ну каждое мое слово и жест. Ко дню учителя брали интервью, и спросили "Что вам мешает жить?" Я ответила: "Чурбанов!" И вот, представьте, этот самый Чурбанов в моем классе. А сегодня я с грустью смотрю на эти, ставшие такими дорогими, лица..." От наплыва чувств она поперхнулась. Чурбанов - король шпаны - скорчился в кресле и ржал как лошадь. Галкина неудачно попыталась изобразить на лице проникновенную печать. "До грусти ли ей щас? У них ведь банкет! Нажрется как скотина!" - вещал рядом Томин.
Следующей по порядку процедурой стало вручение аттестатов. Выпускников по одному вызывали на сцену и вместе с документами выдавали книгу Ричарда Пилферера "Как украсть триллион". Поначалу раздавались аплодисменты, но через минуту-другую они стали довольно жиденькими, а затем и вовсе заглохли.
"А сейчас концерт, подготовленный силами учащихся",обьявила Обезьяна. В концерте ничего из ряда вон выходящего не было. Все было слишком непрофессионально. Без души. Играли на пианине, исполняли какой-то непонятный танец с приплясыванием и притоптыванием, и все были страшно рады, когда эта кичуха закончилась. Затем всех пригласили на вечерний ленч в нашу честь. Желудочный сок начал выделяться. Стадо бывших учеников ринулось в столовую - на кормежку. Если бы на пути попалось несколько учителей, их бы смяли.
Салаты, котлеты, куски мяса, конфеты, пирожные, апельсины, вафли и многое-многое другое сыпалось в наши чрева, как из рога изобилия. Все так торопились насытиться, что не обращали друг на друга никакого внимания. Я был удивлен, потому что меня сегодня никто не трогал. Толстенький крепыш-дзюдоист Женя Труфенков по кличке Вазелин опрокинул на себя ящики с газировкой. Он потом долго стонал, что испортил брюки нового немецкого костюма. "До трусов ведь даже!"- сокрушался Вазелин. "Так! Сходи-ка в туалет! Отожми!"- посоветовала Ираида.
Несмотря на чинимые Обезьяной преграды, алкоголь был пронесен и распит в общественном туалете. Две парочки продвинутые ребятенки, уже знающие секс - Гриша Дундукович и Маша Синих, Степан Целиков и Соня Лекарская, распили бутылку водяры, но этого им было мало. Они бегали по школе в поисках Петрухи Пекарева, которому удалось пронести бутыль домашнего коньяка и который укрылся в одном из туалетов, не желая ни с кем делиться... Однако, поделиться ему пришлось...
Изрядно захмелев, они наехали на меня. "Эй, Лошарик! ( Такая кличка была у меня.) Ну-ка гони в ларек ! Купишь литровую, "Черная смерть"..." Я наотрез отказался: "Еще чего?" "Ты что-то припух, малый!"- сказал Дундукович и врезал мне по лицу. Я не сопротивлялся. От природы я хилый, слабый и в таких ситуациях беспомощный. Мог бы заниматься собой, но когда-то подумал, что сильнее орангутанга все равно не стану. Вот и страдал от издевательств.
После сверхсытного ужина трудно было дергаться под музыку приглашенного ансам-бля пожарного училища. Это был квинтет бесталанных музыкантов, которые бренчали на своих расстроенных гитарах устаревшие попсовые шлягеры. К четырем утра их репертуар иссяк и они начали повторятся. Тогда изрыгающий яркий свет организаторского таланта Вася Королев принес фирменный мафон "PIONEAR" Его подключили к уселку и начали танцевать под свеженькие хиты.
Я стоял в стороне и наблюдал. Я был здесь лишним. Судорожные движения. Это не люди. Это самцы и самки. И это не дискотека. Это полигон для сексуальных упражнений, как справедливо заметил социолог Лебединский. Абсолютно никакой эстетики в движениях! Особенно изощрялась Тритонова, нескладная долговязая девка, облаченная в зеленый комбез. Она отбрасывала свои длинные руки во все стороны и они чудом возвращались назад. Видимо, она сама балдела от грации своего зеленого тела. Я не мог больше терпеть такого изощренного надругательства над своим вкусом и пошел прочь из этой вонючей столовой.
Возле школы околачивалась местная шпана. Они пытались прорваться в здание, но дорогу им перекрыли люди в милицейской форме. Среди шпаны был неукротимый Желтик - гроза всего района, и он пытался запрыгнуть в окно на втором этаже, лишь бы попасть на дискотеку. Уж очень хотелось ему похвастаться своими достижениями в области хореографии. Не удалось...
Я бродил по второму этажу и шарахался от пьяных, боясь насмешек и новых унижений. Услышал телефонный звонок. Долго стоял и вслушивался в жалобные трели. Никто не брал трубку. Осторожно заглянул за приоткрытую дверь. В учительской никого не было! Кто мог звонить в такое время? Может, разве что чей-то родитель? Я боязливо поднял трубку...
"Алло! Алло! - услышал я неприятный дрожащий голос. - В школе вашей то есть заложена бомба..." И тут же, не успев прийти в себя от неожиданности, услышал длинные гудки. Блин, ну как им не надоест заниматься такой фигней! Ну кто сейчас верит в эти звонки с предупреждениями о бомбах, особенно в школы. Я положил трубку, вышел из учительской и плотно закрыл дверь. Посмотрел по сторонам. Проверил, видел ли меня кто-нибудь. Нет. Никого. Я был единственным человеком, кто знал о звонке. Ощущение причастности к тайне подняло меня в своих же собственных глазах. По-прежнему болела скула от удара Дундуковича, но я уже не чувствовал боли.
Я думал, стоит ли говорить о звонке. Если я подойду к кабинету информатики, в котором проходит учительский банкет, вызову Обезьяну и сообщу ей об этом, она может спьяну не поверить, а если и поверит, то наверняка свяжет это предупреждение о бомбе со мной, а у меня и так репутация нерадивого ученика. Допустим даже, что она и поверит, - тогда начнется такой бардак и переполох, все срочно будут эвакуированы из школы, вызовут саперов, оцепят здание, будут искать, конечно же, как обычно, ничего не найдут, и во всей этой безумной шумихе буду виноват я, один я. Все будут валить на меня. Меня будут допрашивать в милиции, таскать моих родителей по конторам, может даже, присудят заплатить гигантский штраф за ущерб. Всплывет удар Дундуковича, они подумают, что я, неуравновешенный тип, решил отомстить обидчикам, соврал, что слышал звонок, чтобы сорвать прощальный бал. Ну уж, нет!
Я попытался забыть о звонке, однако, не мог. Во рту пересохло. Я ругал себя последними словами, называл слюнтяем, слизняком, но уже не мог решиться даже на то, чтобы зайти в столовую попить. Пусть это ерунда, пусть! Все равно лучше домой, скорее домой! Мне стало страшно. Паника охватила меня и я стал торопливо пробираться к выходу. Все были слишком возбуждены, и никто не обращал на меня внимания. Милиционеры по-прежнему как ни в чем не бывало стояли у дверей и разговаривали. Один из них, с рыжими усами, спросил у меня: "Что, насовсем? Так рано?" Я так тяжело дышал, что не смог ничего ответить, только закивал головой, как болванчик.
На крыльце Дундукович стоял вместе с Желтиком и курил травку. Увидев меня, он передал ему папиросину и встал передо мной. "Ну что, Лошарик, сгоняй за водкой!" Я кивал головой и тяжело дышал. Мне было страшно. Мне показалось, он удивился странности моего поведения, потому что, протягивая деньги, предупредил: "Если через десять минут не будет, я тебя потом убью...Понял, да?" И уже вдогонку крикнул: "Только "Черную смерть"! Понял?"
Я побежал домой, проклиная себя за малодушие. Какой же я слабак, какой слабак! Он же меня потом изобьет как боксерскую грушу. Ведь ничего же не случится! И тогда, признаюсь, мне сильно захотелось, чтобы взрыв произошел, потому что только после него Дундукович оставит меня в покое, но я сам прекрасно понимал, что это нереально, что я обманываю самого себя этой робкой надеждой... Погода стояла мерзкая: было сыро, серо, неуютно, моросил дождь. Я бежал и ежился от холода в своем стареньком светло коричневом пиджачке.
