А седня выяснила, здесь ведь море рядом - Индийский окиян. И солнце! Много-много солнца. Уж больно жарко, а так ничего. Я от жары спасаюсь у себя, но все равно невыносимо потею. Хожу в сарафане, но даже в нем мокрушенька. Раздеться бы и выкупаться, да стыдно. Купальника нету, да и как на меня люди посмотрят, на мои телеса? Скажут: "Вот дура старая! Гляньте! Совсем совесть потеряла! В воду лезет!"
И вот все ж таки решилася. Разделася, и бултых в воду. Вода - как парное молоко, токма я молочное как-то не очень, больше мучное. А когда вылезла, все зырят вокруг и скалятся, неруси. "Чегой уставилися, а?" Конечно, у них специальные трусы особые, а у меня простые рейтузы, ну и чем я их хужее буду? Ты ведб давеча сказывал, чтоб не комплектовала.
А еще устала я от того, что балаболят все на своем. Седня, правда, услыхала и наше, как какой-то цуцик - он перешагивал через меня, - сказал: "Не пляж, а выставка натюрмортов!" Что такое натюрморт, не знаешь?..
Дома у них какие-то из веток, похожих на солому. Только на крупную. Говорят, сахарное дерево, но разве сахар на деревьях ростят? Дороги здеся узкие и петляют. Ехать по острову полтора часа. Токма кому это нужно, ведь приедешь к другому берегу? Есть и гора Вулкан, у нас же, помнишь, пес был, Вулкан, издох два года как...
Возили на водопад. Вода изо всех щелее хлещет, а они и рады-радехоньки, щербатятся аж, робинзоны эти, борягены. А еще говорят, русские не экономят. Свезли на базар. Зачем, ведь у нас свой есть? Пущай без корзин, шляп там и бус, зато инвентарь есть для огорода.
Нужно быть осторожнее. Здеся опасно! В прошлом году изнасиловали двух цесарок. Правда, они сами дали, мне наша сказала. Но со мной они так просто не совладают! Ношу с собой вилку. Это, конечно, не нож, но тоже оружие, чтоб защищаться, если что. Воткну куда надо, и все! Но пока спокойно.
А еще эти борягены, чурки - как ты их называешь, сплавали нас на другой остров. Насильно заставляли пить водку ( ром называется ) и кормили рыбой на убой. Глазищи у чурок сверкают. Ты бы заступился, а то пришлось пить и есть. Рыба хочь и свежая - щас поймали и сготовили, - но уже испорченная перцем и специями всякими. Острая и невкусная. Выживу ли я? Не ведаю. Доживу ли до возвращения?
А вечером концерт как по телевизору - "Танцы народов мира", токма без помех. Поили молоком из огромадных орехов цвета дерьма. Апосля сидела на балкончике, смотрела на закат и грустила.
Ой да зачем же мне энто все надо? Да не лучше ли у нас во сто крат? И солнце у нас желтое, а не красное, и не печет так кожу, а греет, и люди-то у нас потому вовсе не черные, а белые, и ходют они по травке зеленой, а не по раскаленному песку, и музыка-то у нас больше не визгливая веселая, а спокойная и тихая такая. Душевная, значится.
А тута известие: "Антошеньку посадили!" Я в слезы, и давай метаться на самолет... Но завтра... Завтра!
За что его? За что на сей-то раз? Набил Павлухе морду? Зинку Кобылину подкараулил у клуба? Что он на нее-то все скоко девок кругом бегает. Видать, попал в любовный треугольник, как вякала Ниловна.
Горюю я, не знаю, что делать. Да что ж энто такое? Думала, приеду - умру спокойно, ан нет!.. Придется дожидаться сыночка мово неразумного... И верно, опять долгонько! Ну, может, скосят чуток, та нет - я его знаю...
...что делать? Буду ждать...
Эффект разорвавшейся бомбы.
1.
Стереотипы американского образа жизни, несомненно, были чужды Роберту Ивановичу Гессеру, губернатору крупного российского города, входившего в десятку самых густонаселенных в стране, однако, оставаясь в одиночестве, он запирал дверь, чтобы невзначай не быть увиденным подчиненными, закидывал ноги, обутые в добротно сработанные "саламандеры", на стол с аккуратно уложенными документами и вставлял в зубы сигарету. И какую? Конечно, "Мальборо". В такие минуты ему безумно нравилось ощущение свободы, свободы выразить свой внутренний протест против рамок условностей, вынудивших его считаться с мнением каждого встречного.
В такие минуты он был самодостаточен и отдыхал от лести и заискивания множества людей, льющих на его уши елей в тайной надежде заручиться симпатией "великого мира сего", в несчастных душах которых светилась радость от возможности соприкоснуться с человеком влиятельным и значительным, способным разрешить в одночасье их мелкие проблемы. Если бы знали они, как он смеялся над ними! С серьезным видом обещал выполнить просьбу, а сам внутри загибался от гомерического смеха. Эти люди явно переоценивали его возможности, но в том-то и состояло умение крупного политика - изображать из себя фигуру сильную, пытаться служить воплощением их мечты об идеальном правителе. Разве простили бы они ему проявление такой маленькой и вместе с тем такой естественной человеческой слабости, как любовь к красивой жизни?
Так думал он, раскинувшись в вольной позе и созерцая блестящую черную кожу на носках своих ботинок. Нет, придется играть и дальше, скоро выборы, и необходимо, чтобы он прошел на второй срок, иначе он просто-напросто не сможет жить дальше с такими непомерно возросшими амбициями своих родственников. Рейтинг, высокий рейтинг - любой ценой! Он должен будет поднапрячься и выиграть эту гонку. Пускай и здоровье уже ни к черту, несмотря на усилия лучших врачей. Но лучше умереть, будучи первым человеком в городе, нежели чем скромно доживать свой век обычным заслуженным пенсионером. А все-таки пить действительно надо бы поменьше - сердечко уже барахлит... Опять, опять добиваться популярности любой ценой, опять угождать избирателям... Как это, в сущности, мерзко и противно...
Его размышления были прерваны настойчивым стуком в дверь. Все знали, что в такое время его лучше не беспокоить, и если, несмотря на это, ему помешали, значит, случилось что-то из ряда вон выходящее. Секретарша Юленька со знанием английского языка и персонального компьютера ( увы, только на уровне пользователя ), прошедшая тройной отбор и принятая накануне, снова забарабанила в дверь своим изящным кулачком и очаровательным голоском запела: "Роберт Иванович! Звонят из Кремля! Роберт Иванович!" Эта дура, видимо, еще не знала, что звонок из Кремля не такое уж и редкое событие в стенах его кабинета... Ну да ладно...
"Слышу, слышу",- недовольно пробормотал губернатор, еще не совсем выйдя из образа свободного мыслителя, но все его недовольство как рукой сняло, когда он поднял трубку правительственного телефона, на крышке которого до сих пор сиял герб давно не существующего государства - СССР... Это не приемная, так что играть здесь в демократа было не перед кем, к тому же, сей образчик геральдики приводил Гессера в состояние светлой печали и грусти о безвозвратно прошедшем времени... Но сейчас было не до этого. Звонил САМ.
Его рот против воли расплылся в улыбке: "Ах, Леонид Петрович! Рады Вас слышать!" Но выражение его лица быстро изменилось - сморщилась складка на переносице, появились морщины на лбу, уголки губ опустились вниз, образовав складки. "Ничего не произошло, Леонид Петрович, ничего, - начал он настороженно, затем покраснел и стал оправдываться. - Так, небольшой инцидент ! Я не в курсе...Я не знал... Но мы примем меры... Леонид Петрович, мы примем меры..." И уже полностью войдя в привычную роль, заговорил уверенным голосом: "Конечно, выплатим денежные компенсации... Конечно, Леонид Петрович! Сделаем все возможное. Все, что в наших силах..." Потом снова смутился и побагровел: "Леонид Петрович! Ну что вы? Можете на меня положиться! Не подведу, не подведу..."
Бросив трубку, он несколько минут стоял в задумчивости. Хорошего настроения как ни бывало. Проклятые школяры! Еще один такой случай, и с мечтой о переизбрании придется распростится. А может быть, уже и все! Вдруг начнется шумиха в средствах массовой дезинформации, нежелательный общественный резонанс, и все - ему крышка! Он достал из потайного шкафчика бутылку водки "Абсолют", налил полстакана и, не моргнув глазом, выпил. Приятная жаркая волна накатилась на него и захлестнула тупое чувство тревоги, но досадная тяжесть продолжала давить где-то внутри живота. "Роберт Иванович! Что с вами?", - услышал он пение Юленьки, увидел ее саму, стоящую в нерешительности рядом с собой, ее чудные ножки в выразительно подчеркивающих стройность черных колготках, немалые груди под пиджачком аккуратного серого делового костюма, широко раскрытые подведенные глаза с выражением собачьей преданности, и подумал: "А неплохо бы было сегодня же затащить ее в постель..."
