— Я и не наезжаю. Я просто хочу, чтобы они немного потеснились. Разве тут мало земли? И деньги мы им дадим приличные…
— Джерри, Джерри, угомонись. Куда им уходить? В Мексику? Поставь себя на место фермера…
— Сайрус, не надо демагогии, мы не на предвыборном митинге. Чтобы встать на место фермера, мне надо было в юности не учиться, не работать над собой, не отказывать себе во всем, а тупо плыть по течению, как все вокруг, которые стали фермерами, шахтерами и официантами. А я стал Джеральдом Хезелтайном, и теперь мне цена — три миллиона долларов, если считать только недвижимость и акции. Ну, и как я встану на место фермера?
— Ты никогда не будешь удачливым политиком, — смеясь, заключил полковник Тирби. — Не дано тебе уловить чаяния избирателя. Думаешь только о себе. Обещай мне хотя бы ничего не предпринимать, пока я не вернусь с гарантиями.
— Или без них, — сказал Хезелтайн.
Полковник отправился в свои охотничьи угодья, а Хезелтайн вызвал к себе человека по кличке Мутноглазый.
Это был выходец с Юга. Возможно, из Луизианы, потому что имя у него было французское — Джон Лагранж. Хезелтайн не знал о нем почти ничего и не хотел знать. Мутноглазый не задавал лишних вопросов, работу выполнял добросовестно, а заработанные деньги тут же спускал в одном из игорных домов — то есть попросту возвращал их Хезелтайну.
Кличка приклеилась к нему из-за особенностей глаз. Они были светло-серыми, почти бесцветными, что на фоне смуглого лица и густой черной шевелюры производило жутковатое впечатление.
— Ты давно был в Нижнем городе? — спросил Хезелтайн.
— Что мне там делать?
— Там есть замечательная таверна.
— Ну да, в которой собираются свинопасы, курощупы и прочие говнодавы. Нет, сэр. Спасибо, сэр. Я уж лучше в «Парнасе» посижу.
— «Парнас» никуда не денется. Завтра вечером в таверне будет собрание фермеров. Их предводитель, Пит Виллис, любит после выпивки хвататься за кольт. Запомни имя — Пит Виллис. Он подбивает фермеров на войну против меня. Мне это надоело. С ним давно пора разобраться.
— Понимаю… — Мутноглазый принялся теребить длинный ус. — Значит, собрание? Много их съедется туда?
— Думаю, человек десять-двенадцать.
— И обратно, конечно, поедут кучей. Так-так… Извиняюсь, я не расслышал — где, ты сказал, находится ферма этого Виллиса?
— По-твоему, я должен знать адрес каждого ублюдка в Аризоне?
— Извиняюсь, босс. Значит, собрание? Ладно, пусть будет собрание…
Проще всего убить человека по дороге к дому. Он может плутать где угодно, но всегда вернется к родному порогу. Значит, здесь его и надо поджидать.
Однако на этот раз Мутноглазому пришлось отказаться от самого простого решения.
Джон Лагранж, как всегда, тщательно подобрал одежду для работы. Вязаный галстук на резинке, желтые ботинки и шляпа, похожая на паровозную трубу, — все это придавало ему вид прощелыги-горожанина, какого-нибудь агента по продаже лотерейных билетов. Такие фигуры довольно часто заезжали в Нижний город — так назывался район Тирби, расположенный на северном склоне Медного холма. Там располагались продовольственные склады, лавки и постоялые дворы для деревенщины. Фермеры со всей округи съезжались туда, чтобы купить дрожжи, табак или фургонные шины, а также узнать и обсудить последние новости.
Собрание фермеров проходило за длинным столом. Участники потягивали пиво, дымили самокрутками и мрачно слушали речи своего председателя. Однако его призывы к совместным действиям вызывали у слушателей только усмешку — у кого сочувственную, у кого скептическую. «Каждый сам за себя» — вот что могли бы написать фермеры на своем знамени. Если бы только они ухитрились собрать несколько долларов, чтобы скроить себе знамя.
Лагранж устроился у стойки бара и заказал бутылку виски и большой стакан. Его напарник, Бингл, топтался в другом углу таверны, увлеченно следя за сражением на бильярдном столе. Сходка фермеров подходила к концу. Они вяло перебрасывались замечаниями о ценах на лес и стройматериалы.
— Черт его знает, — проговорил один из фермеров, — а надо ли строиться дальше? Нужен новый сарай, позарез нужен. Ну, а вдруг придется съезжать? Оставить все под снос?
— Не горюй. Чем больше ты вложишь в хозяйство, тем дороже сможешь его продать.
— Да? У компании твердая цена. Пять тысяч — и весь разговор. И куда мы денемся с такими деньгами? Обратно на Восток?
— Даже и не думай о продаже, — раздался густой бас Пита Виллиса. — Сами видите, люди, у нас нет иного выхода. Если мы уйдем со своей земли, нас ждут разорение и голод.
— Если не уйдем, то же самое…
Лагранжу нравился этот Виллис. Такие люди обычно становятся вожаками в любой человеческой стае. В нем было слишком много жизненной силы, чтобы оставаться гордым одиночкой, к каким причислял себя Мутноглазый. Нет, если бы Пит Виллис оказался вне закона, он не стал бы наемным убийцей. Он создал бы грозную и неуловимую шайку, и не одна шерифская звезда была бы прострелена его пулями, и негритянки пугали бы его именем своих негритят.
Пит Виллис был худой и высокий. Даже сидя он был выше всех. Его лицо было как лошадиная морда — вытянутое, с крупными зубами и чуть вывернутыми ноздрями, с широко расставленными черными глазами под высоким лбом, на который падала густая русая челка. Ну, просто вылитый конь. Породистый конь, своенравный и неукротимый.
— Хорошо тебе говорить, Питер. У тебя только жена да сын, а у нас в семьях по шесть-семь ртов.
— Нам-то что, а вот за детей страшно. Может, пока не поздно, перебраться отсюда?
— Да поймите вы! Стоит только одному продать свой участок, как рудник вклинится в наши поля! И тогда остальным придется гораздо хуже, чем сейчас.
— Вот то-то и оно, Виллис, то-то и оно…
Лагранж понял, что сейчас самый подходящий момент для того, чтобы вступить в дело. Он обернулся к столу фермеров и сказал:
— Извините, господа, что я вмешиваюсь, но мне послышалось что-то знакомое. Кто-то из вас назвал имя Питера Виллиса. Он здесь?
— Да. Я здесь.
— Виллис? Питер Виллис из Колорадо? Тот самый? Не может быть!
Пит Виллис с недоумением разглядывал Лагранжа, а тот подхватил бутылку со стаканом и, пьяно пошатываясь, направился к фермерскому столу.
— Питер Виллис, какая встреча! Давай выпьем за то, что ты воскрес из мертвых!
— Ты, друг, меня с кем-то путаешь. — Виллис вышел из-за стола. — Я тебя знать не знаю и пить с тобой не собираюсь. Ты уж извини.
— Ты меня не знаешь? Ну конечно, откуда такая важная птица, как Питер Виллис, может знать простого телеграфиста!
Фермеры тоже стали подниматься из-за стола, собираясь уходить. Виллис уже стоял у самого порога, когда Лагранж выкрикнул с пьяной ухмылкой:
— Ты всегда так быстро сматываешь удочки, Виллис! Куда ты бежишь? Не хочешь узнать новости с нашей шахты?
— Какой шахты? — Виллис смотрел на него с отвращением. — Что может знать о шахте человек с такими белыми руками? Ты держал в руках что-нибудь тяжелее ложки? Зря ты так много выпил сегодня.
— Извините, мистер, я обознался. — Лагранж шаркнул ногой и нелепо поклонился, расплескав виски из стакана. — Тот Виллис, которого я знал по шахте Стоунбридж, не стал бы убегать. Хотя он все-таки страшно похож на тебя. Такой же длинный. Когда его вымазали дегтем, обваляли в перьях, а потом подвесили к шесту, чтобы пронести по всему поселку, он все время цеплялся спиной за дорогу. Вот смеху-то было! Извините, мистер, я обознался!
В таверне повисла напряженная тишина. Бингл, стоя в притихшей толпе у бильярда, выдал свою реплику:
— Что-то такое я слышал. Вроде говорили люди про шахту Стоунбридж. Кажется, там поймали вора?
— Да, вора! Он крал у своих! У таких же бедняков, каким сам прикидывался! — Лагранж обличительно ткнул пальцем в сторону Виллиса. — А под тюфяком у него нашли пару тысяч долларов и все часы, что пропали в поселке!
Виллис стоял один на пороге таверны, все его друзья почему-то отодвинулись в стороны. Он тяжело дышал, и рука его тянулась к кобуре. Заметив это, Лагранж решил ускорить развязку. Он наполнил стакан и протянул его окаменевшему фермеру: