Выяснилось, что у Эми такой же большой аппетит на занимательные истории, как и на холодную говядину, и, чтобы утолить этот голод, Кейти начала что-то вроде океанской повести в ежедневных выпусках под названием «История Виолетты и Эммы», которую она намеревалась продолжать до прибытия парохода в Ливерпуль, но которая на самом деле не кончалась гораздо дольше. Кейти могла бы дать своей повести и другое, вполне подходящее, название — «Приключение двух маленьких девочек, у которых не было никаких приключений», так как на протяжении всего этого затянувшегося повествования ни с Эммой, ни с Виолеттой не происходило ничего необыкновенного. Эми тем не менее нашла их совершенно очаровательными девочками и не уставала слушать о том, как они ходили в школу и возвращались домой, как попадали по легкомыслию в неприятные ситуации и выходили из них, как принимали хорошие решения и не следовали им, и о рождественских подарках и угощении в дни рождения, и о том, что они обе говорили и что чувствовали. Первая часть этого не слишком захватывающего романа появилась в тот день на палубе, а потом Эми ежедневно требовала новой главы, и эта история стала главной составляющей ее развлечений во время путешествия.

На третье утро Кейти проснулась и оделась так рано, что поднялась наверх прежде, чем матросы кончили драить палубу. Она присела на верхней ступеньке лестницы в ожидании, пока высохнут мокрые, скользкие доски палубы. Там ее заметил капитан и подошел, чтобы поговорить.

Капитан Брайс был именно таким капитаном, каких обычно находишь в книжках, но далеко не всегда в настоящей жизни. Он был полный, с проседью, смуглый и доброжелательный. Колючие голубые глаза, весело поблескивавшие, когда он бывал доволен, оживляли грубоватое, обветренное лицо. Что же до его манер, то, хоть в них и чувствовалась привычка командовать, они были очень сдержанными и приятными. На своем корабле он был придирчивым начальником, и никто из матросов, находившихся под его командой, ни на миг не осмелился бы поставить под сомнение необходимость исполнять любой его приказ. И все же они любили своего капитана — любили не менее сильно, чем боялись, так как знали, что в случае болезни или иных неприятностей им не найти лучшего друга, чем он.

Кейти и капитан довольно близко познакомились за время своего долгого утреннего разговора. Капитан любил девочек; у него были свои дочки, одна из них в возрасте Кейти, и он охотно рассказывал о ней. Люси, по его словам, была его главной опорой в доме. Ее мать уже давно «хворала», а Бесс и Ненни были еще детьми, так что, когда отец был в плавании, Люси приходилось принимать на себя командование и держать все в полном порядке, не хуже, чем на корабле.

— Она будет на своем наблюдательном посту, когда пароход войдет в гавань, — сказал капитан. — У нас есть сигнал, который, как мы с ней условились, означает «Все в порядке», — это полотенце, вывешенное в определенном окне. И всякий раз, когда пароход немного поднимается вверх по реке, я смотрю в подзорную трубу, развевается ли это полотенце, и, когда вижу его, говорю себе: «Ну, слава Богу! Еще одно плавание закончилось благополучно, и дома ничего страшного не произошло». Невеселая это работа — уходить на двадцать четыре дня в плавание, если приходится оставлять на берегу больную жену. Если б не Люси, на которую я могу положиться, мне давно пришлось бы бросить мою профессию.

— Я так рада, что у вас есть Люси; это, должно быть, большая поддержка для вас, — сказала Кейти сочувственно, так как ласковый голос капитана чуть дрогнул, когда он произносил последние слова. Кейти расспросила его о том, какого цвета волосы и глаза у его дочери, и какого она роста, и чему она учится, и какие книги любит. Люси показалась ей очень милой девушкой, и Кейти подумала, что хотела бы познакомиться с ней.

Свежий морской ветер довольно скоро высушил палубу, и, как раз в ту минуту, когда капитан, усадив Кейти на ее стул, с отеческой заботливостью укутывал ей ноги пледом, снизу появилась миссис Баррет, расплывшаяся в улыбке.

— А, вот вы где, мисс. Не могла догадаться, куда это вы пропали в такую-то рань. И как вы снова хорошо выглядите, прямо не нарадуюсь. А тут вот вам посылочка, мисс, только что пришла по почте.

— Как?! — воскликнула простодушная Кейти, а затем, смеясь над собственной недогадливостью, взяла «посылочку», надписанную характерным почерком Розы.

В посылке был томик стихов Эмерсонаnote 95 в красивом зеленом переплете; на форзаце было написано имя Кейти и указание: «Прочесть в море». Этот маленький подарок каким-то удивительным образом вдруг перебросил мост через туманную даль, разделяющую корму корабля и бостонскую гавань, и сделал друзей и родной дом гораздо ближе.

С удовлетворением, одновременно и радостным и печальным, Кейти осознала, что расстояние имеет мало значения, если люди любят друг друга, и что у сердец есть свой собственный телеграф, передающий сообщения не менее надежно и быстро, чем те кабельные линии, что связывают континент с континентом, берег с берегом.

В то же утро, спускаясь за чем-то в свою каюту, она случайно бросила взгляд в одну из открытых дверей, выходящих в коридор, и увидела бледную, измученного вида женщину, которая лежала на длинном диване. Она держала младенца, а в ногах у нее сидела совершенно неподвижно, сложив на коленях маленькие ручки, девочка лет четырех, не старше. На плечах у девочки лежали две толстые соломенного цвета косички, а при приближении Кейти на нее устремились серьезные голубые глаза, в которых была такая мольба, что, хотя девочка не произнесла ни слова, Кейти тут же остановилась.

— Не могу ли я чем-нибудь помочь вам? — спросила она. — Боюсь, вам было очень плохо.

При звуке ее голоса лежавшая на диване дама открыла глаза и попыталась заговорить, но вместо этого, к ужасу Кейти, начала плакать, а прозвучавшие затем слова почти терялись в рыданиях.

— Вы так до-бры, что спрашиваете. Если бы вы покормили мою девочку! Она ничего не ела со вчерашнего дня, а мне было так плохо. И ни-кто даже не за-шел к нам!

— Что? — воскликнула Кейти в ужасе. — Ничего не ели со вчерашнего дня! Да как же это случилось?

— В соседних каютах все чувствовали себя очень плохо, — объяснила несчастная дама, — и, как я полагаю, стюардша сочла, что нужна мне меньше, чем другим, поскольку я еду с горничной. Но моей горничной тоже стало плохо, и она думала только о себе! Она даже не захотела взять моего малютку в свою койку, и мне пришлось самой справляться с ним, когда я и головы-то поднять не могла! А маленькой Гретхен пришлось сидеть голодной, но она была такой послушной и терпеливой!

Кейти, не теряя времени, привела миссис Баррет, чье негодование не знало границ, когда она услышала о том, как беспомощное семейство оказалось лишенным заботы.

— Она новенькая, мэм, эта стюардша, — объясняла миссис Баррет, — и ужасно неумелая! Я говорила капитану, как только она появилась на судне, что я о ней невысокого мнения. Теперь он сам в этом убедится. Мне стыдно, мэм, что такое случилось на «Спартаке», стыдно, да. При Элизе, мэм, ничего подобного никогда бы не произошло. Элиза — та стюардша, которая ушла с корабля и вышла замуж перед прошлым плаванием, а эта новенькая пришла на ее место.

И пока миссис Баррет говорила все это, она усердно устраивала поудобнее миссис Уэр — так, кажется, звали несчастную даму, а Кейти кормила Гретхен хлебом и молоком из большой миски, которую принес один из стюардов. Маленькое безропотное существо, очевидно, почти умирало от голода, но с каждым глотком румянец постепенно возвращался на ее щеки, губы становились ярче, а темные круги под голубыми глазами — меньше. К тому времени, когда в миске стало видно дно, бедняжка уже могла улыбаться, но так и не сказала ни слова кроме произнесенного шепотом «Danke schun»note 96. Ее мать объяснила, что девочка родилась в Германии и что до сих пор за ней всегда ухаживала немецкая няня, так что немецкий язык был знаком ей лучше, чем английский.