— Нет, я не могу на это согласиться, — сказала тетя Иззи. — Я никогда не могла понять эту твою страсть так неожиданно заводить с кем-нибудь дружбу. Я предпочла бы, Кейти, чтобы ты не приглашала к нам эту Имоджен — или как ее там, — пока мне не представится случай расспросить кого-нибудь о ней.

Кейти в отчаянии заломила руки.

— О, тетя Иззи! — воскликнула она. — Имоджен знает, что я зашла в дом, чтобы спросить вас, можно ли ей прийти. И в эту минуту она стоит у ворот и ждет, что вы ответите. Пожалуйста, позвольте мне пригласить ее, только на этот раз! Мне будет так стыдно ей отказать.

— Ну что ж, — сказала мисс Иззи, тронутая удрученным видом Кейти, — если ты уже пригласила ее, мне нет смысла говорить «нет», как я полагаю. Но запомни, Кейти, чтобы больше такого не было! Я не желаю, чтобы ты сначала приглашала девочек, а затем приходила ко мне за разрешением. И твоего отца это совсем не обрадует. Он теперь обращает большое внимание на то, с кем ты дружишь. Вспомни, какая вышла история с миссис Спенсер!

Бедная Кейти! Склонность проникаться страстной любовью ко всем новым людям вечно навлекала на нее множество неприятностей. С тех самых пор как она начала ходить, «задушевные друзья Кейти» стали одной из излюбленных тем домашних шуток.

Однажды папа даже решил вести список, но количество друзей росло так быстро, что он в отчаянии отказался от этой идеи. Первой в списке была маленькая ирландская девочка по имени Марианна О'Рилли. Марианна жила на улице, по которой Кейти проходила каждый день, направляясь в школу. Тогда она ходила не в школу миссис Найт, а в начальную школу, ту, в которую теперь ходили Дорри и Джонни. Марианна обычно строила куличики из песка перед домом, где жила со своей матерью, и Кейти, которая была на пять лет старше, часто останавливалась, чтобы помочь ей. Благодаря этим совместным кулинарным трудам они стали так близки, что Кейти решила удочерить Марианну и воспитать ее в каком-нибудь безопасном, укромном уголке.

Она посвятила в свой план одну лишь Кловер. И вдвоем, всецело захваченные своей восхитительной тайной, они начали каждый вечер откладывать кусочки хлеба и печенье от своего ужина. Постепенно им удалось собрать изрядную кучу сухих корок и прочей снеди, которую они складывали на чердаке. Они также в течение двух недель приберегали для будущей дочки все яблоки, которые им давали, а в большом пустом ящике устроили кровать, положив туда байковые одеяльца и подушечки из кукольного дома. Когда все было готово, Кейти раскрыла свои планы любимой Марианне и без труда уговорила ее бежать и вступить во владение своим новым домом.

— Мы ничего не скажем папе и маме, пока она не вырастет, — сказала Кейти, обращаясь к Кловер, — а тогда мы приведем ее вниз, и то-то они удивятся! И еще — давай больше не будем называть ее Марианной. Это некрасиво. Лучше назовем ее Саскуэханнаnote 12 — Саскуэханна Карр. Помни, Марианна, ты не должна отзываться, если я назову тебя Марианна, а отзывайся, только когда я скажу Саскуэханна.

— Хорошо, мэм, — очень кротко отвечала Марианна.

Все шло замечательно целый день. Саскуэханна сидела в своем деревянном ящике, съела все яблоки и самое свежее печенье и была счастлива. Кловер и Кейти по очереди прокрадывались на чердак и играли с «ребеночком», как они называли Марианну, хотя та была даже больше, чем Кловер. Но когда наступил вечер и нянька увела Кейти и Кловер, чтобы уложить их в постель, чердак вдруг показался мисс О'Рилли ужасным местом. Выглядывая из своего ящика, она видела в углах странные черные силуэты — она не помнила, чтобы видела их там в дневное время. На самом деле это были все те же сундуки, швабры и металлические грелки, но почему-то в темноте они казались совсем другими — большими и страшными! Сначала бедная маленькая Марианна терпела, как могла, но, когда возле ее ящика в стене начали скрестись крысы, мужество совершенно покинуло ее и она завизжала во весь голос.

— Что это? — спросил доктор Карр, который только что вошел в дом и поднимался вверх по лестнице.

— Похоже, что звук идет с чердака, — сказала миссис Карр (это было еще до того, как мама умерла). — Неужели кто-то из детей вылез из постели и бродит наверху во сне?

Но нет, Кейти и Кловер спокойно спали в детской. Тогда доктор Карр взял свечу и поспешил на чердак, откуда доносились все более отчаянные вопли. Когда он добрался до верхней ступеньки лестницы, крики прекратились. В первую минуту ничего не было видно, затем из большого деревянного ящика высунулась маленькая головка и жалобный голосок захныкал:

— Ах, мисс Кейти, я не могу больше тут сидеть! Тут крысы!

— Да кто ты, скажи на милость? — спросил изумленный доктор.

— Я «ребеночек» мисс Кейти и мисс Кловер. Но я больше не хочу быть «ребеночком». Я хочу домой, к маме. — И бедная крошка снова закричала и заплакала.

Я думаю, что доктор Карр ни разу в жизни не смеялся так, как тогда, когда наконец выяснил, в чем дело, и понял, что Кейти и Кловер «удочерили» девочку. Но он очень хорошо обошелся с бедной Саскуэханной и отнес ее на руках вниз, в детскую. Там, в постели, рядом с другими детьми, она скоро забыла свои горести и заснула.

Кейти и Кловер были приятно удивлены, когда, проснувшись утром, обнаружили, что их «ребеночек» спит рядом с ними. Но радость сменилась слезами, когда после завтрака доктор Карр отвел Марианну домой к ее матери, которая была в ужасе из-за исчезновения девочки, и объяснил детям, что от выращивания «ребеночка» на чердаке придется отказаться. Разочарование в детской было огромным; но так как Марианне было позволено иногда приходить, чтобы поиграть с ними, они постепенно оправились от горя. Несколько месяцев спустя семейство О'Рилли покинуло Бернет, и это положило конец первой дружбе Кейти.

Следующая дружба была, пожалуй, даже еще смешнее. Неподалеку от школы, где училась Кейти, в маленьком домике в одиночестве жила странная чернокожая старуха. Характер у нее был ужасный. Соседи рассказывали о ней всякие страшные истории, так что дети боялись проходить мимо ее дома. Обычно, чтобы обойти его, они переходили на другую сторону заросшей травой улочки, и делали это так регулярно, что протоптали заметную дорожку. Но по какой-то непонятной причине маленький домик словно манил к себе Кейти. Ей нравилось слоняться возле его двери, хотя она всегда была начеку, чтобы в любой момент увернуться и убежать, если бы старухе вдруг вздумалось выскочить и броситься на нее с помелом. Однажды Кейти выпросила у Александра большой кочан капусты, который и прикатила затем к двери домика. Старухе он, кажется, понравился, и после этого Кейти всегда останавливалась побеседовать с ней, когда проходила мимо домика. Иногда она даже решалась присесть на порог и понаблюдать за тем, что делает старуха. В этом была своеобразная прелесть риска. Это было почти то же, что сесть у входа в клетку льва, не зная, в какой момент его величеству может прийти в голову прыгнуть и съесть вас.

А потом Кейти прониклась любовью к сестрам-близнецам, дочерям немца-ювелира. Они были уже взрослыми девушками, но одевались всегда совершенно одинаково, и едва ли кто-нибудь мог отличить одну из них от другой. Они очень плохо говорили по-английски, а Кейти не знала ни слова по-немецки, поэтому их общение ограничивалось улыбками и вручением букетиков, которые Кейти перевязывала ленточкой и дарила им всякий раз, когда они проходили по улице мимо ворот. Она была слишком застенчива и просто давала им в руки цветы и убегала; но, очевидно, девушкам все равно было очень приятно, так как однажды Кловер случайно увидела в окно, как они вошли в ворота, привязали к кусту маленький сверток и быстро ушли. Разумеется, она сразу позвала Кейти, и вдвоем они помчались посмотреть, что это за посылка. В пакете лежала шляпка — красивая кукольная шляпка из голубого шелка, украшенная искусственными цветочками; к ней была приколота записка, написанная странным незнакомым почерком: «Милой маленькой девочке, которая так любезно дарит нам цветы». Судите сами, были ли обрадованы этим Кейти и Кловер.