Потом он опять принялся за работу. Снова стали вылетать большие живые искры и, упав в снег, они тухли, оставив темное пятно.

Двуногий поднялся спокойный, с чувством огромной серьезности момента, источником которого был он сам. Он почти боялся дышать, сооружая первый костер. Ведь он знал, что надо было для этого, знал с давних пор, когда еще был хранителем огня; он знал, как добывается трут, умел раздуть огонь. И несколько минут спустя он обладал пламенем. Он уронил на трут искры и с радостью увидел, как образовалась огненная точка, задымилась и почернела в середине; она увеличивалась все более и более. Двуногий подул и тление стало ярким, послышалось потрескивание. Он подбросил щепок и продолжал дуть. В это время в воздухе свободно и прямо взвилось пламя, — маленький сине-вато-красный язык огня сначала нерешительно, потом смелее и смелее стал лизать дерево. Двуногий не переставая дул на него, и с прожорливым вздохом пламя бросилось, наконец, на кучу щепок. Огонь загорелся! Двуногий добыл его!

Маа услыхала крики; радость звучала в них. Она испугалась, подумав, что ее муж окончательно сошел с ума. Она бросилась и увидела его танцующим с горящей веткой. У ног его горел костер. Тогда запрыгала и засмеялась Маа. Ее муж, ее властелин создал огонь! Маа щурит глаза, дети удивлены более ее, они никогда еще не видали такого странного зверька. Они выползают вперед, чихают от холода и удивленно смотрят, вытянув шейки, на первый костер их жизни. Что это был за день! Огонь светил и ночью, он давал тепло. Его освятили жареным мясом. Семья наслаждалась теплым дымом, роскошной едой и светом.

Огонь стал сильным, он жадно простирал свои щупальцы по дереву, обнимая свою жертву хищным телом. Он вытягивался, прыгал в воздухе, рождал все новые, то исчезавшие, то появлявшиеся языки. Костер грел, он был горячее солнца. Двуногий видел, как его дети улыбались огню и на их загрубелых, неизбалованных личиках светилось какое-то новое чувство. Они протягивали к костру руки, желая схватить тепло. Когда пламя подходило близко к ним, они отшатывались от него со страхом. Маа глядела на детей, освещенная огнем радости. Хотя лицо ее было морщинисто, но глаза глядели молодо. Она принесла свое плетенье и при свете огня продолжала его.

Вечером огонь горел в пещере. Они впервые увидели внутренность своего жилища. Как было весело и тепло. Началась новая эра для семьи.

Двуногий исследовал чудесный камень, который высек из кремня огонь. Он был блестяще-желтого цвета и искрился при поворачивании на свет, он был тяжел и имел запах. Никогда еще Двуногий не держал в руке столь важный и драгоценный предмет. Огниво делало его всемогущим. Оно было первым его сокровищем. Если бы огонь потух, Двуногий мог бы во всякое время его высечь снова. Этого не знали другие люди.

У них имелся костер, от которого они брали огонь и клали его в корзину с трутом, чтобы сберечь во время путешествий. Стоило огню на время потухнуть, и он уже не сможет воскреснуть. Двуногий же мог добыть огонь, когда хотел. Позднее он соорудил себе хижину из самых тяжелых булыжников, где и спрятал свое драгоценное огниво.

Когда настала ночь и все, убаюканные теплом, заснули в пещере глубоким сном, Двуногий не мог уснуть. Он лежал и осматривался, беспокойно ворочаясь на своем ложе. Приглушенный огонь тлел, не давая света, но распространяя тепло. В маленьком отверстии, которое Двуногий проделал для дыма наверху, виднелась крохотная ласковая звездочка. В каменной хижине все было полно запахом огня и горелого дерева. Двуногому казалось, что он в первобытном лесу, среди смолистых, покрытых росой деревьев. В глаза его ударяет ослепительный свет солнца. Вернется ли когда-либо то время, когда земля была покрыта шумящим теплым лесом, когда светило и грело солнце?

Кругом было холодно, до слуха Двуногого долетали привычные ночные звуки: глубокий подземный скрежет утесов и камней, сопротивляющихся движущемуся льду, грохот от падения ледяных глыб, завывание северного ветра; но теперь ему было не страшно. С ним был огонь и тепло. Волны радости приподнимали его грудь!

А время все шло. После изгнания Двуногого прошло полвека — и он стал совсем старым. Его потомки, жившие на леднике, образовали маленький народец, сильное закаленное племя, не боявшееся холода.

Двуногий стал старым, взмах души его занимал теперь лишь узкое пространство в его согнувшемся закостеневшем теле. Время!

Однажды в нем проснулась тоска и он сошел в пещеру, сделанную исключительно для огнива, куда никто не смел входить. Он завалил за собой вход; затем лег на свою постель. Сыновья, внуки и правнуки собрались около и слышали, как он сопел, точно медведь, залегший в берлогу, и от страданий ворочался на ложе.

Прошел день, наступила ночь, Двуногий не возвращался; он сидел в пещере, готовясь к своему последнему путешествию. Изредка из гробницы-пещеры вырывался огонь и все отскакивали с испугом. Двуногий, лежавший три дня и три ночи, погруженный в свои думы, отыскал своими дряхлыми руками в темноте огниво и стал высекать искры.

Искры вылетали и гасли. Двуногий лежал один опять в темноте, камни окружали его. Тесная и голая могила, похожая на те хижины, какие он строил тогда, когда пришел сюда впервые, давала ему тот покой, о котором он мечтал всю свою трудовую жизнь.

Искры погасли; Двуногий лежал один, в темноте. Мрак и холод окружали его; только в дыру между камнями он видел кусочек неба и звездочку, приветливо ему сиявшую.

Его последняя радость была в том, что он лежит в собственной хижине под созвездиями, знакомыми ему с детства. Двуногий умирал, а звезда сияла над ним.

Дети и внуки, не слыша больше шума из хижины, забросали ее землей. Вырос курган, считавшийся священным курганом великого предка. Имя Двуногого вошло в легенды и песни. О нем рассказывали в темные ночи целые сказания. Особенно интересным было в этих сказаниях то, как он добыл огонь, высекши его из камня.

Племя Двуногого росло более и более; тесный ледник не вмещал его и оно принуждено было идти в далекие странствования и менять свое хозяйство.

Красно-желтая степь. Ей нет конца и края. Пусто на небе и земле.

Далеко, далеко не видно вокруг ничего живого. Уныло на небе молчит точка. Степной орел ищет себе добычу… Кибитки кочевников стояли на берегу балки, а самой крайней была кибитка Якшембе. Великие духи разгневались на бедных туркмен и посылали бурю. Ветер налетал из степи и гудел, шелестя сухим камышом…

А потом пошел снег и заносил кибитки кочевников… Настала хмурая, жестокая зима с ее буранами и бурями. Богачи с своими стадами откочевали далеко-далеко к более теплым местам, куда ветер не приносит стужи.

Остался один Якшембе. Падежи, богачи соседи и подати давно уже растаскали весь скот. Вот Якшембе сидит в своей кибитке у очага и смотрит, как синее пламя лижет мелкими язычками кизяки, а дым тихо, задумчиво ползет вверх… Огонь вздрагивает, когда буйные порывы ветра свистят над кибиткой и сквозь дыры войлока врывается снег. Кибитка дрожит и кажется, что вот-вот злые духи унесут ее всю в бесконечный простор степи.

Сидит Якшембе и думает… Медленны, однообразны его думы: хорошо — когда у тебя много овец, думает он, хорошо — когда молодая, здоровая жена, хорошо — когда сыто брюхо, хорошо — когда есть водка — хорошо, когда убьешь врага…