— Остаться, — подтвердил Драко.

«И что я теряю, может, послушать его?» — раздумывала Гермиона.

— Ладно, — робко произнесла она и снова села на пол.

Драко почувствовал какое-то умиротворение от того, что она будет здесь всю ночь, и опустился на пол рядом с ней.

Глава 11. Вдохновение

Оковы вдохновения, единственные оковы, от которых не хочется освобождаться. (dihotomiya)

Кресло не было таким удобным, как сказал Драко, но Гермиона всё равно заснула, как младенец, закутавшись в собственную мантию.

В камине мирно потрескивали дрова, сжигая остатки прожитого вечера, большие настенные часы отсчитывали секунды, которые оставались до нового дня, а полированные дверцы шифоньера отражали спокойное лицо Драко, затерявшегося в лабиринте собственного сна.

Он бежал по бесконечной дороге, вымощенной человеческими костями, каждый шаг заставлял его морщиться от невыносимой боли, но он не мог остановиться, ведь тогда и его кости останутся здесь навеки. Где-то в гуще зловещего леса он заметил тёмный силуэт человека, глаза которого сверкали красными огнями. Этот человек смеялся, смеялся так громко, что Драко казалось ещё чуть-чуть, и он оглохнет.

Он проснулся.

Снова темнота, опять чёрное полотно перед глазами. А как хочется увидеть бледное сияние луны в ночном небе…

Птицы поют, петух будит лесничего Хагрида протяжным кукареканьем — значит, настало утро. Очередное мучительное утро, когда хочется жить, а приходится существовать, как домашнее животное, которого кормят и выгуливают, а ему остаётся только спать и мурлыкать на руках у хозяйки.

«Я бы, не раздумывая, продал остатки своей никчёмной души, если бы мне вернули всё, что я потерял», — подумал Драко. Он уже забыл, что рядышком на кресле спала Гермиона.

***

Гермиона перевернулась на бок и тут же проснулась, от неудобной позы. Правая рука онемела так, что она её не чувствовала. Она поднялась с кресла и потёрла левой рукой сонные глаза, прогоняя сон. Обернувшись, Гермиона замерла, с удивлением созерцая интересную сцену: Драко сидел возле окна и нежился в лучах весеннего солнышка. Улыбка украшала его лицо, и он был абсолютно беззаботен.

«Красивый у него профиль», — подумала Гермиона, изучая очертание его подбородка, носа, губ. Казалось, он забыл обо всём на свете, кроме щекочущего его бледные щёки солнца.

Она улыбнулась.

У неё вдруг появилось желание перенести увиденное на бумагу, превратить все чувства и эмоции в живую картинку. Она опустилась прямо на пол и достала волшебную палочку.

— Акцио, карандаш и бумага, — прошептала она.

Дверцы столика рядом с кроватью Драко тихо открылись, прямиком с пыльных полочек к ней направились пергамент и простой карандаш.

«Что это на меня нашло?» — спросила она себя.

Карандаш порхал в её руках, подобно бабочке, впервые увидевшей этот мир. Уверенные и резкие линии, несколько отрывистых и лёгких, почти прозрачных штрихов, снова резкие очертания. Она полностью погрузилась в рисование, стараясь передать максимально точно всю живость его лица. А он оставался почти неподвижен.

Гермиона когда-то пробовала нарисовать портрет человека, но это заканчивалось неудачно: лица получались мертвенными и пугали её. Но теперь на пергаменте она видела красивого парня с невероятно жизнерадостными глазами и лучезарной улыбкой. Когда она закончила рисовать и любовалась на результат, раздался негромкий голос Драко:

— Знаешь, Грейнджер, ты могла бы сказать мне, для начала, доброе утро.

Гермиона резко подняла голову и посмотрела на него.

— Не хотела тебя беспокоить, — смущённо отозвалась она.

— Я же всё равно услышал, как ты шепчешь заклинание.

— Но ты ведь не пожелал мне доброго утра.

— Я думал, ты уйдёшь.

— А я осталась.

— И что ты там записывала?

— Я… рисовала, — она смутилась ещё больше и прижала пергамент к груди.

— И что ты рисовала? — поинтересовался Драко, отходя от окна.

— Тебя…

«Давай, смейся!» — подумала Гермиона, жалея о том, что сказала ему.

Но Драко лишь пожал плечами и улыбнулся уголками губ.

— И как? — спросил он спокойным голосом.

— Мне нравится, — выдохнула Гермиона, снова взглянув на рисунок.

— Не знал, что ты умеешь рисовать.

— У меня не всегда хорошо получается.

— А почему получилось сейчас?

— Вдохновение, оно не спрашивает, когда.

— Вдохновение… — повторил Драко, приблизившись к ней ещё на пару шагов.

— Прекрасное ощущение, — мечтательно произнесла Гермиона.

— Почему?

— Оно даёт ощущение полёта, как будто ты касаешься облаков и забираешь их частичку с собой.

— А я думаю, что это просто оковы, — безразлично сказал Малфой. — Оковы, заставляющие делать что-то, что кажется великим, а на самом деле ничего не стоит.

— Может быть, это, и правда, оковы, — задумчиво произнесла Гермиона. — Но оковы

вдохновения, единственные оковы, от которых не хочется освобождаться.

— Быть заложником собственной музы? — хмыкнул Драко. — Впрочем, люди сходят с ума

по-разному.

Гермиона рассмеялась.

— Знаешь, Малфой, ты такой угрюмый, что так и хочется нарисовать на твоём лице огромную улыбку, — сказала она.

— Это ничего не изменит.

— Хорошо, я оставлю тебя наедине с твоими мрачными мыслями, — продолжала смеяться Гермиона. Она развернулась к двери, чтобы уйти, но услышала голос Драко:

— Когда соберёшься прийти вновь, найди мою трость, она осталась там, где ты меня нашла. Я буду ждать.

— Трость или меня? — игриво спросила Гермиона.

— Грейнджер, не надейся! Трость, конечно.

Гермиона ухмыльнулась совсем, как он, и скрылась за дверью.

— И тебя тоже… — добавил Драко ей вслед.

Гермиона шла почти вприпрыжку и улыбалась всем вокруг. Сегодня было прекрасное утро, наполненное внезапным пробуждением вдохновения. Она всё ещё держала в руках нарисованного Драко, который двигался на пергаменте, улыбаясь ей. Жалко, что она не может показать это самому Драко, ведь он получился очень хорошо. Это первая удачная работа Гермионы и последняя, как она думала. Мысли витали в её сознании, перетекая с одной темы в совершенно противоположную, и вдруг она вспомнила, что сегодня привезут новые лечебные настойки в больничное крыло, а мадам Помфри просила её разобрать товар и пополнить запасы. Она развернулась и пошла в обратном направлении, пряча рисунок в большой карман своей мантии.

Когда она вошла в больничное крыло, её сердце замерло на миг, считая секунды. На одной из больничных кроватей лежал Рон с закрытыми глазами, Гермиона мигом устремилась к нему.

— Рон, что с тобой? — спросила она в испуге, пытаясь трясти его за плечи.

Он открыл глаза и посмотрел на неё с удивлённым видом.

— Гермиона, всё нормально, не волнуйся, — быстро проговорил Рон. — Я просто думал, что здесь мы сможем провести немного времени вместе.

— Ты меня очень напугал, — переводя дыхание, сказала Гермиона.

— Глупо получилось, да? Прости, я не думал, что ты так отреагируешь.

— Просто я сейчас сильно встревожена.

— Чем?

Гермиона присела на кровать, на которой так удобно расположился Рон.

— У Малфоя стала болеть чёрная метка. Рон, я очень боюсь, что будет ещё одна война, — с тревогой сказала она.

— Гермиона, пожалуйста, не нужно так бояться, мы же убили… его… — Рон всё ещё не мог произносить имени Волдеморта.

— А вдруг Пожиратели нашли какой-то другой путь, а что, если у них новый лидер? — Гермиона нервно мяла простынь.

— Нужно сказать Гарри, — предложил Рон.

— Точно, Гарри! — воскликнула она.

— А я думал, что теперь будут спокойные времена, — разочарованно протянул Рон. — А всё этот Малфой!

— Но он же не виноват, что почувствовал боль в метке.

— Почему ты его защищаешь?

— Помнишь, ты сказал, что я вижу в людях то, чего остальные не замечают? Я увидела, Рон.

Он обречённо вздохнул.

— Мне он не нравится.