Но я больше не смогла найти ни одной причины. Похоже, что у Джексона не остается времени для поисков алмазов; а у меня не было денег, чтобы спасти дом. Пока я поднималась по ступенькам, я подумала, как иронично то, что, в конце концов, время оказалось не на стороне Дома Эмбер.

Глава 20

Мне показалось, что моя мама сейчас была в настроении задавать вопросы и отдавать приказы, так что я прокралась наверх, прежде чем у неё появится возможность для одного из вариантов. Я направилась в ванную, почистила зубы, затем намочила полотенце и легла на кровать, положив его себе на глаза.

Я только что видела чью-то смерть. Я поблагодарила Господа за то, что мне не довелось услышать, как тело Мэгги ударилось о землю. Не думаю, что я смогла бы пережить это.

А ещё меня вырвало прямо перед Джексоном. Он держал мои волосы и был очень милым, но это я тоже не могла пережить. Я не была окончательно уверена, почему это так важно, но я не хотела, чтобы Джексон видел меня в таком состоянии. Я убрала эту мысль подальше в уголок и Мэгги снова вышла на первый план. Чем больше я о ней думала, тем больше всё остальное имело смысл, кусочки складывались.

Бабушка, должно быть, винила маму в смерти Мэгги. Мама была старшей, а Мэгги была такой как Сэмми или что-то похожее. И, наверное, они не должны были подниматься в домик на дереве. Разумеется, бабушка винила в этом маму. Разве что, как могла моя бабушка быть такой жестокой? Если моя мама чувствовала к Мэгги то же самое, что я чувствую к Сэмми, она сама винила себя во всем, без чьей-либо помощи.

Наверное, бабушка начала пить с того времени. Скорее всего. И моя мама… должно быть, она сдалась. Перестала рисовать. Перестала чувствовать. И, наверное, начала ненавидеть Дом Эмбер.

Та маленькая девочка, о которой бабушка писала в своем письме в книжке Фионы, та, которую она искала в воспоминаниях Дома Эмбер, — это была Мэгги. На что это похоже — быть в ловушке в месте, где ребёнок, которого ты потеряла, всё ещё живет в тенях прошлого? Ждать, искать и тосковать по кому-то, кто даже не был призраком? Просто какой-то разновидностью записи, которая была когда-то сделана и никогда не произойдет снова. И моя мама, должно быть, винила себя за всё это.

Это было ужасно.

Смерть Мэгги разорвала их, заставила раны кровоточить, оставила шрамы. И мы всё ещё расплачивались за неё, спустя столько лет. Я и Сэмми. И папа. И мама. Она не была виновата в этом. Она не заслуживала того, что с ней сделала бабушка.

Впервые в жизни я пожалела свою маму.

Боль медленно отступала; я подумала, что свежий воздух может помочь.

Я спустилась вниз и выскользнула через переднюю дверь. Сквозь деревья, на востоке, я увидела очертания грузовика и большого трейлера. Наверное, это приехали забрать лошадей. Я решила посмотреть за тем, как грузят «моих» лошадок.

Когда я туда добралась, Джексон выводил злющую кобылу. Он обмотал полотенце вокруг её глаз и что-то тихо шептал ей в ухо. Металлический трап заставил её слегка отступить, но Джексон погладил её по носу и успокоил её. Она позволила ему ввести себя в трейлер. Заметив меня, он кивнул, но продолжил выполнять свою работу.

Мне пришло в голову, что это должно быть очень болезненно для него. Во мне промелькнула вспышка гнева на маму, за то, что она продает лошадей, хотя я думала, что у нас с Сэмом было право оставить их, но Джексон знал этих животных много лет. Он, наверное, любил лошадей. Почему мама не спросила его, не хочет ли он оставить хотя бы одну?

Следующей была чалая лошадь, которая покорно шла за ним, подталкивая его в плечо, чтобы он её погладил. Джексон был её другом.

Больше я не смогла смотреть. Я вернулась в дом.

Мама вышла на улицу как раз в тот момент, когда я подошла. Прибыл очередной грузовик с надписью «Садовое освещение» на боку. Двое мужчин в рабочих комбинезонах вышли из него, чтобы поговорить с ней. В руках у мамы была диаграмма с разметкой сада. Они втроем несколько минут обсуждали её, затем мужчины вернулись к грузовику и начали доставать удлинители. И лампочки. Много-много лампочек.

Мама повернулась, чтобы войти в дом.

— Подожди, — сказала я, подходя к ней. Я поняла, что пока я старалась найти слова, даже понимая маму немного лучше, всё равно не смогу изменить её решения. Она всё также оставалась резкой, жесткой и суровой. — Насчет лошадей…

— Слушай, Сара, мне жаль, что ты расстроилась по поводу лошадей, но уверена, что ты понимаешь, что мы должны избавиться от них.

— Джексон заботился об этих лошадях долгое время, мам. Тебе не кажется, что стоило хотя бы спросить его, не хочет ли он оставить себе одну из них?

— Знаешь, эти лошади достаточно дорогостоящие животные. Они хорошей породы и могут быть хорошими производителями. Но если отложить в сторону вопрос денег, то ответ на твой вопрос, да, я спрашивала. Я спросила Розу. Она поблагодарила, но сказала, что у них нет места, где их держать, и они не смогут позволить себе содержать их, даже если бы захотели. Всё ясно?

— Ой, — сказала я.

Она легонько выдохнула, как будто пыталась успокоиться.

— Слушай, я знаю, что ты не поверишь мне, но я пыталась. Мне не наплевать на Розу и Джексона. Они заботились о твоей бабушке много лет, и это не было легко. Она была сложным человеком.

— Я знаю, мам.

— Я знаю, что ты и Сэмми воспринимаете этот место иначе, чем я. Я знаю, что ты хотела бы сохранить некоторые вещи. Ты можешь выбрать, что именно. Мы можем упаковать это и сохранить для тебя, пока ты не станешь старше. Ты должна иметь хоть что-то.

Некоторые вещи, подумала я. Кусочки моего прошлого, в которых не останется жизни после того, как мы перевезем их отсюда. Все сокровища Дома Эмбер скоро исчезнут, будут проданы на аукционе. Будут отрезаны от того, что давало им голос. У меня перехватило дыхание, я почувствовала, что слезы наворачиваются на глаза, но в ответ я сказала лишь:

— Это было бы хорошо, мам.

Она собралась уходить, но снова развернулась. Прочистила горло.

— Есть ещё кое-что, о чем ты должна знать, кое-что, что я должна тебе сказать. — Она подняла руки и сжала виски, прикрыв на мгновение глаза. Затем прямо посмотрела на меня. — Я продала лодку.

Мне потребовалась секунда, чтобы переварить это.

— Что? Ты продала «Янтарь»?

— Да.

Я почувствовала себя так, как будто потеряла друга.

— Я хотела её. Как ты могла сделать это и даже не спросить у меня? Даже не сказать мне?

— У меня появилась возможность продать её по хорошей цене кому-то, кто видел, как ты победила на регате. Мы не сможем держать эту чертову лодку. Что мы с ней будем делать? Поплывем на ней до самого Сиэтла? Ты хоть знаешь, сколько стоит перевезти что-то подобное через всю страну?

Я не знала, каким образом, но всё становилось только хуже. Это было, как наблюдать крушение поезда в замедленной съемке — одно столкновение за другим и ни малейшей возможности всё остановить. Она не должна была делать это за моей спиной. Она должна была проявить порядочность и сказать мне всё прямо. Слова вырвались из моего рта, когда я даже не успела обдумать их.

— Каждый раз, когда я начинаю думать о тебе, как о хорошем человеке, ты делаешь всё, чтобы доказать, что я ошибаюсь.

— Как ты смеешь говорить со мной в таком…

— Я тебя ненавижу, — сказала я ей. — Я никогда тебя не прощу.

Ничего не видя перед собой, я убежала прочь, но обнаружила, что заворачиваю за угол дома к каменным ступенькам, которые спускались к реке. Я побежала вниз, перепрыгивая сразу через две ступеньки. Если бы я нашла алмазы, мелькнула у меня дикая мысль, всё было бы по-другому. Тогда у нас было бы достаточно денег. Я смогла бы выкупить «Янтарь». Я могу забрать её сейчас, где-нибудь спрятать её, может быть на причале Ричарда. Он поможет мне. Он найдет место, где её можно спрятать…

Но её уже не было. Причал был пуст.