Ces retraites ombreuses sont les rendez-vous

de éclopés de la vie.¹

Charles Baudelaire. Le Spleen de Paris.

Un bon point, Supo. A force de regarder par les

trous de serrure, vous êtes devenue voyante²

Jean Anouilh. Ornifle ou le courant d'air.

Инспектор Густаво Барилья прибыл в Пинар-дель-Рио в конце июня 1868 года, через неделю после покушения. К тому времени местная полиция успела провести дознание и задержать стрелка, а также двух его подельников. Небывалое проворство для провинциальных стражей. Барилья остановился в Гранд Отеле и следующим утром покинул номер в поисках пристойного кофе. Кто-то порекомендовал ему кондитерскую Жака Дорре. Отыскав ее в двух кварталах, он оказался в приятной прохладе светлого помещения с высокими потолками и лепниной на стенах. Дама перед ним заказала заварных пирожных. Взгляд инспектора упал на картинно выставленный в витрине медовый торт, из которого удалили четверть, и развернули таким образом, чтобы соблазнять покупателей многослойной начинкой. Нежно коричневые коржи чередовались с молочно-желтым кремом. Этот ракурс напомнил инспектору картину Боттичелли, где в виде разреза перевернутого конуса был изображен ад. Воронка, заполненная грешниками и их рогатыми палачами. От лимба в верхнем – для самых невинных– до отпетых предателей в последнем, девятом кругу. Ниже которого располагался только вросший в вечный лед Люцифер.

Барилье было пятьдесят два года. Первым делом он ознакомился с рапортом. В деле говорилось, что дон Хоакин Салидо де Эстрадес, хозяин табачной компании, был ранен из револьвера выстрелом в спину, когда возвращался после конной прогулки вечером, неподалеку от своего имения в Хато де Ла Крус. Рана оказалась серьезной. Удержавшись в седле, он еще проехал некоторое расстояние. Но затем лишился чувств. И умное животное, приученное к обратной дороге, протащило его по земле, с застрявшей в стремени ступней, добрую четверть мили.

Раненого обнаружил слуга. Полицию вызвал мажордом, отправив посыльного. Поговорить с потерпевшим так и не удалось, поскольку он не приходил в себя. Врачи, местные и специально приехавшие из Гаваны, охарактеризовали его состояние как крайне тяжелое.

Инспектор осмотрел улики и потребовал устроить встречу с арестованными. Вначале он побеседовал с Аугусто Кальвой, который незадолго до покушения продал Доминику Суаресу краденный револьвер. Затем с Пэдро Диасом, надоумившим и подстрекавшим своего друга Суареса совершить справедливое возмездие за поруганную супружескую честь. И только потом он велел привести в комнату для допросов самого Доминика.

Вольнонаемный на одной из плантаций Эстрадеса, тот, как и многие, знал о неуемных нравах своего патрона. Но одно дело – совокупляться с рабынями, своими и своих соседей фермеров. И совсем другое – повадиться с ухаживаниями к свободной женщине, которая, к тому же, давно замужем. Барилья со многим соглашался, многое говорил вместо арестанта. Но, в конце концов, не почувствовал самого главного – хребта и боли. Доминик был растерян. Чувствовалось, что его здорово обработали во время первого допроса. Он готов был согласиться на все, что ему предложат. Но в нем не было ни затаенной злобы и скорби по поводу предательства жены. Ни моральной силы, необходимой, чтобы спустить курок. Тогда Барилья попросил его описать все, что произошло в тот вечер, как он помнил.

Картина получилась следующая. Суарес повздорил с Диасом во время пятничного застолья в трактире "Три топора". Последний оскорбил дочь хозяина, не отвечавшую на его посылы. Доминик вступился. Оба были пьяны. Диас в отместку бросил хлесткую фразу о всех женщинах и, решив усилить, прилюдно посоветовал Доминику поскорее отправляться домой, чтобы посмотреть, чем по вечерам занимается его женушка с хозяином плантации.. За что получил отменный левый хук в челюсть. Все знали, что дон Эстрадес обычно вооружен, поэтому, оказавшись на подворье, Доминик прежде достал револьвер, спрятанный в сарае, а затем вошел в дом. Он опоздал. Жена стыдливо потупилась. За окном послышалось приглушенное ржание и топот копыт. Суарес бросился на улицу. Он увидел силуэт удаляющегося всадника и выстрелил, не раздумывая, шагов с тридцати. Он так и не понял, попал ли. Испуганная лошадь понеслась галопом. Он вернулся в дом. И жестоко избил жену

Барилья взял извозчика и снова отправился в Хато де ла Крус, надеясь повидаться с раненым. Увы, к постели его не пустили. Дон Эстрадес постоянно бредил, а в те редкие минуты, когда к нему возвращалось сознание, просил пить и задыхался. Врач жил в соседних покоях. От него Барилья узнал, что пуля прошла навылет. Она пробила лопатку, порвала легкое и раздробила ребро. Он потерял много крови. Вдобавок ко всему, множество ушибов мягких тканей на спине и перелом латеральной лодыжки усугубляли и без того плачевное состояние. Ни врач, ни его знаменитые коллеги не решались что-либо обещать.

Затем инспектор поговорил с мажордомом и челядью. Конюх подтвердил, что грива любимой лошади хозяина и его дорогое седло были залиты кровью, когда она вернулась в поместье. Ей и самой досталось. Кожа на шее была распорота, как будто ее наотмашь хлестнули розгой. Барилья попросил показать ему животное. Он осмотрел смазанный особой мазью, только начавший рубцеваться косой шрам и, поблагодарив, вернул фонарь конюху.

В департаменте полиции Пинар– дель– Рио к изысканиям заезжего инспектора отнеслись с хорошо вуалируемой неприязнью. В кои веки удалось раскрыть преступление, что называется, по горячим следам, а вместо поздравлений столица прислала к ним ищейку. Да еще старика, без пяти минут в отставке. Полицейские щедро перемывали ему кости, когда на улице, совсем рядом, послышались выстрелы. Они бросились вон, на бегу доставая оружие.

Барилья стоял во внутреннем дворе перед освежеванной тушей трехмесячного поросенка, подвешенной за крюк на каменном заборе. В его руке дымился проходивший по делу Суареса карманный Кольт Рут 55 года. Модель номер семь, калибр .28. Инспектор только что выпустил три из четырех остававшихся в барабане пуль. Не смотря на расстояние всего в семь шагов, обошлось без выходных отверстий. Стенка позади туши осталась девственно чиста.

Он отыскал дом Суареса и, поскольку никого не застал, отпустил экипаж, а сам отправился по направлению к плантации Эстрадеса. Большой частью путь лежал между полей. Но затем с левой стороны потянулись заросли акаций и мате. Они стали гораздо гуще, когда, миновав ложбину, дорога повернула направо, оставив за спиной, рощу на холме. Туда и поспешил Барилья. Шагах в двадцати от дороги он увидел каменный валун, застывший на склоне поросшего кустарником холма. Инспектор присел отдышаться. Осмотрелся вокруг. Подобрал с земли старый сигарный окурок. Узкая тропа справа от камня вела в чащу и, сделав несколько шагов, Барилья увидел небольшую прогалину. У одного из деревьев нижняя ветка была сломана, а на земле остались следы копыт и конский навоз. Он вернулся к камню. Отсюда дорога внизу лежала, как на ладони. После поворота всадник, все время находившийся в профиль к зарослям, впервые оказывался к ним спиной и несколько минут двигался по ровной местности. Идеальное место для выстрела.

Косой – сверху вниз – шрам на шее лошади говорил о том, что стрелявший находился на возвышении. И разумеется, ни один револьвер не мог нанести урон, который был по силам только ружейной пуле. Барилья прикинул примерную траекторию, спустился вниз и до первых сумерек шарил в табачных междурядьях. Однако кусок деформированного свинца так и не нашел.

Вполне возможно, допустил он, что те, кто обеспечили оружием Суареса и подначивали его в нужный момент, могли посадить стрелка за валуном для подстраховки. Маршрут Эстрадеса и время были известны. Но для того, чтобы найти заговорщиков, нужно было понять их мотивы.