3 Под злобный визг ордынской плети, В междоусобном лихолетье Взрослел Данил. От прей устав, Почил и дядя Ярослав — Учитель строгий, своенравный, Плативший дань в Сарай исправно, Мечтавший снять с Руси ярмо, Но не добившись ничего. В Твери взрослел московский князь, Теперь в удел душа рвалась! Освободившись, Даниил Вздохнул вольготно, и главу, На образа перекрестив, Поспешно выехал в Москву. Ох!.. Не стоглавым золоченьем, И не преградой крепостной, Не бурной радостью весенней — Москва встречала тишиной. В клубах тумана, как спросонок, На яре ряд косых избёнок, Сорняк околицу оплёл, Упавший, сгнивший частокол, Пустых амбаров развалюхи, Беззвучный плач седой старухи На тризне в кривобокой церкви. И лица будто бы померкли. Дружина спрыгнула с коней, И к двери плохоньких палат Стремится. Пусть и небогат Приём, но юность веселей На жизнь тяжёлую глядит. Раскинув строй ушат, корыт, Двери коснулись — пополам Она сломалась, и к ногам Трухой осыпалась кастно́й. Гордись же, князь, своей Москвой! Внутри такой же крах, упадок, Негде присесть — сам воздух гадок — Негде склониться до низов Пред ликом строгих образов. Дружине негде есть и спать: Направо бор, налево гать — Наследства княжеского гнёт. Да, видит око — зуб неймёт. «Где ж жили низкие тиу́ны 7, Что здесь устроили развал?..», — Сквозь слез преграду в очах юных Князь на убожество взирал. 4 Вокруг уроны колоссальны. Со вздохом мрачный Даниил Сквозь темень брошенной мотальни На воздух вышел. Окропил Себя водой из быстрой речки, Мостка прогнившие дощечки, Стопы направили чрез ил. А впереди холма махина. Усталый шаг наверх нескор, Где хвойный вековечный бор — Символ московского зачина. Старушка — в чём жива душа? — С плетённым коробом из ивы, На Боровицкий холм, дыша Тяжёлым веяньем, с нажимом На посох в шаге опершись, Хромая, устремлялась в высь. Помог старушке Даниил, На плечи короб перебросив, Под тяжкой ношей на вопросы Решился юный паладин. «За что такую тяжесть, мать, Тебе таскать рабу под стать? В чем надобность такое бремя В сосняк пустынный поднимать? В чем твой сизифов труд? Поведай!». И потекла у них беседа… «Ношу я камни на вершину Без малого уж сорок лет, И по шажочку, по аршину Справляю матери завет. До этого она таскала, Но от поганого кинжала Ушла. Теперь досталось мне, Влачить каменья на спине. До матери, наперекор Судьбе, согнувшись пополам, Носила бабка в этот бор Булыги, чтобы ставить храм». «Куда? Зачем?..», — не понял князь Планид трех поколений связь. 5 «Однажды юная девица Блуждала в красочном бору. Высо́ка, статна, краснолица От хладных ветров поутру. Вдруг в самой чаще на холме, Стоит при старенькой суме, Вдали от деревень околиц, Бука́л 8 — отшельник, богомолец. До пят седая борода, Мешком промокшая хламида, И можно видеть без труда, Что жизнь его почти прожита… „Гроза начнется, но сначала“, — Отшельник говорил с одышкой, — „Прими в наследство от Букала Из липы старую кубышку“. Девица чрез земной поклон Благодарить хотела деда, Но он ушёл, того не ведав, В благие мысли погружён. А что в кубышке? Береста! На ней пророчество Букала Трясущимся от лет писалом Вчертили старые перста: „Когда на хо́лме Боровицком Воздвигнут храмовые стены, Начнет фортуна торопиться Стараньем необыкновенным Руси унынье всколыхнуть, К единству начиная путь. Шлях к счастью долог и тяжёл. В трудах и битвах став сильнее, Великокняжеский престол, Прервав нападки лиходеев, В Москву придёт, и обречён Переродиться в царский трон! И звучный русских градов зов, Что возлегли вокруг столицы, Златым кольцом расположится В коронах княжеских родов. Но лишь московский господарь Над всеми властвует. Как встарь Судьба с превратностью девичьей Руси вернёт её величье! Но чтоб узреть единство края Храм должен быть, с тем не тянуть! Москве — стоять, Руси, сверкая, Ко славе освещая путь!“». «Но, так уж водится у нас», — Со вздохом молвила старуха, — «В людей честнейших верный глас Не верят. Вот и завирухой Назвали девицу тогда, И позабыли без стыда Букала. Чем года поганей, Туманнее тем предсказанье. Узреть несложно какова Сейчас забитая Москва. Та де́вица была мне бабкой, И вот, решилась без оглядки На то, что молвит чернь и знать, Сама храм Божий воздвигать. Что может юная девица? Булыги выбрать поровней, Втянуть на холм пару камней, Да снова вниз с горы тащиться. Прошли года, родилась мать — Еще года, и помогать Таскать по склону валуны Старушке стала — без вины Себя как будто наказав. Но честный, непокорный нрав Её сподвиг, пока дышала, Верить пророчеству Букала. Пришёл и мне момент молиться — На холм меня призыв повёл. Когда-то юная девица, Теперь же каждый шаг тяжёл. Но ни крестьянин с лошадёнкой, Ни князь, привыкший к кутежу, Не помогли. Я лишь тихонько Камни к вершине возношу. И храм по-прежнему не виден, Каменьев мало наяву, Но будет строиться обитель, Пока я здесь, пока живу! Детей не да́л Бог, но я знаю, Что помощь будет. Не забудь: Москве — стоять, Руси, сверкая, Ко славе освещая путь!». «Святая женщина!», — набатно Воскликнул потрясенный князь, — «Пусть мой удел пока невнятный, Но обещаю, не таясь, Что для потомков славных судеб Храм на Бору воздвигнут будет!». Его решения быстры — И застучали топоры! Камней хватило на основу, Для клетей лес рубили новый. И словно облака вспорол, Взмыв в небо, свежий частокол. Построена дорога к броду Какой народ не видел сроду. Поднялись избы и амбары, Вежи обзорные поджары. Сквозь хор заздравных ликований Князь ехал, радуясь. В час ранний За радость звон пономарю В Соборе Спаса на Бору! Не раз горевшая дотла, Москва вздохнула, ожила! вернуться Тиуны — княжеские или боярские управляющие. Согласно некоторым летописям именно тиуны правили в Москве от имени Ярослава Тверского, пока Даниил полностью не вступил в княжеские права. вернуться По одной из легенд Букал — отшельник, проживающий в хижине на Боровицком холме, который предсказал величие Москвы. Есть и другие «версии» происхождения Букала. |
