Она проплакала почти весь день. Я всё время сидел рядом, иногда Она брала меня на руки, обнимала, крепко прижимая к себе, и вытирала слёзы о мою шерсть. Я не люблю, когда меня тискают, но это было единственное, что я мог сделать для Неё тогда.
Такие дни стали повторяться. Проходил месяц за месяцем, и Их ссоры становились всё чаще. Всё громче. И всё более жестокими… Однажды я услышал крики, и, не дожидаясь, как обычно, пока Он уйдёт из дома, я протиснулся в приоткрытую дверь. Оказался в комнате я ровно в тот момент, когда Он замахнулся, подняв руку над Её головой.
Конечно, я прекрасно знал, что меньше его во много раз и в прямой схватке у меня нет ни единого шанса, но что-то перевернулось внутри меня: я вспомнил все те дни, когда Она плакала, Её красные от слёз глаза, дрожащий голос… Прокусить человеческую кожу оказалось гораздо проще, чем я предполагал. Я вцепился в Его руку клыками и что есть мочи рвал когтями. Человеческая кровь оказалась солёной и противной на вкус. Он кричал ещё громче обычного, пытаясь отодрать меня от себя, но я лишь сильнее хватался за уже разодранный в клочья рукав.
А потом всё резко исчезло. Я обо что-то стукнулся. Обо что-то твёрдое и холодное. Перед глазами потемнело, во рту собралась горечь, и…
Так я оказался здесь, за радугой, в этот раз.
Я бы мог остаться здесь и ждать её прихода. Она обязательно придёт за мной. Так всегда бывает с тем, кого мы называем своим Человеком. Иначе быть не может. Я мог бы сидеть на этой зелёной поляне, смотреть за бабочками или даже ловить их, а потом уйти вместе с ней туда, куда уходят все люди.
Но я не могу. Я должен вернуться. На свой страх и риск. Я знаю, что на время новой — последней — жизни забуду всё. И знаю, что, даже если каким-то чудом мне удастся найти Её, Она не узнает меня… Люди говорят, что у нас девять жизней, но сами не верят в это. Не всерьёз. Не на самом деле.
Она не узнает меня. Я не буду знать о ней. И всё же я возвращаюсь. Я просто не могу поступить иначе…
Кто говорит, что умирать больно, просто не помнит, как больно рождаться заново. Я осознал это в полной мере, только родившись в девятый раз. Поселился я на портовой улице с другими котами. Здесь было уютно. Тепло. И совсем недалеко находилась городская мусорка, где практически в любую погоду можно было найти что-то съедобное. В крайнем случае, мышей — они тут кишмя кишели.
Мои дни проходили один за другим. Как и все, я пытался найти своего Человека…
Но что-то всё время шло не так. Нет, не найти Человека — не редкость, за радугой много таких сирот. Но меня не покидало ощущение того, что я должен что-то сделать. Что-то очень важное.
Я долго пытался понять, что именно, и иногда мне казалось, что я близок к решению: что-то мелькало в голове, какие-то мысли, какие-то чувства… Но много думать не было времени: мы должны были выживать. Нас постоянно гоняли из порта. Конечно, людям с сетями не нравилось, что мы воруем их рыбу. Но она намного вкуснее, чем объедки с мусорной кучи. И питательней: после неё можно целые сутки не есть.
Мои сородичи относились ко мне с уважением. То ли потому, что я был старше и крупней, то ли оттого, что сказывался опыт предыдущих лет и жизней… Да, я знал, как найти еду, как спрятаться от непогоды… И как-то само собой вышло, что я стал предводителем. С того дня меня всё меньше мучали сомнения: меня словно поставили на место, где я должен был быть. Стало спокойно. И легко.
У меня появилась миссия, и она занимала все мои мысли. Но вместе с ответственностью пришли и проблемы: теперь я должен был защищать не только себя, но и свою стаю.
Всё изменилось в один день. Мы были в порту, на рынке. Кто-то выкрикнул боевой клич, и я ещё не успел понять, что это было на этот раз — машина живодёров или соседская стая котов, как почувствовал запах… такой родной, знакомый запах парного молока и горячего хлеба.
На одну секунду перед глазами всё поплыло, поблёкло, превращаясь в чёрно-белую массу. И я вдруг вспомнил… Вспомнил эти тёплые руки, ласковый голос, нежные глаза. Вспомнил Её — мою Женщину.
Уже в следующий момент я снова был на лапах и в бою. На этот раз мы дрались с людьми. Дрались… Скорее, спасались: нас ловили сачками — огромными сетями, похожими на те, что использовались для ловли рыбы. Мы сами стали добычей… Кто-то дал дёру, кто-то прятался, а я видел, как Мелкого из нашей стаи поймали в сачок. Он был ещё почти котёнок, едва научился охотиться сам, и вот его поймали. Я не мог оставить этого так — и, снова понимая, что у меня нет шансов против большого человека, я кинулся на него.
Он что-то кричал, кажется, ругался. А я кусал, рвал когтями, рычал что было сил. Меня схватили за шкирку, больно потянув за шерсть. Но я вывернулся, с новой силой вцепившись в волосатую руку. Сачок упал на землю, Мелкий заскулил, но тут же вскочил на лапы и, не без труда вывернувшись из сетки, бросился наутёк. Теперь была моя очередь…
И мне это удалось: полоснув обломками когтей по держащей меня руке, я зашипел, с внезапно прилившими в лапы силами дёрнулся и… оказался на свободе. Человек что-то кричал, и если бы я слушал его или обратил внимание на машину «живодёров», то понял бы, что сражаться с ними нам не стоило. На заднем стекле была надпись «Приют домашних животных»…
Но я был напуган и зол. И ещё больше — растерян. В носу всё ещё стоял тот запах. Запах, который я искал, сам не осознавая, что ищу.
Лишь оказавшись в ближайшей подворотне, я, поскальзываясь на мокрой мостовой, забился под забор и замер. Нужно было отдышаться, прийти в себя и почувствовать. Я был ранен: потерял несколько когтей, порвал ухо, зацепившись за острый край сачка, и… кажется, сломал ребро. Всё это меня занимало мало, куда больше я боялся потерять запах — единственное важное для меня в этой жизни.
До вечера я сидел в своей засаде и, лишь когда стемнело, решился выйти. На переднюю лапу наступать я не мог — было чертовски больно. К тому же, как выяснилось, был повреждён глаз: он начал слезиться, отчего передвигаться по тёмным улицам стало ещё сложней. И я успел испугаться, что от боли не смогу найти нужный мне запах. Но переживания были напрасны.
Запах был таким сильным, что не почувствовать его было просто невозможно… Я шёл как заворожённый по пути, которым он вёл меня. Хромая и иногда падая на холодные камни, я вышел на окраину города. Какая-то дюжина миль разделяла меня с той, кого я искал столько лет.
Дом выглядел более старым, чем я его помнил, но в утреннем свете казался таким родным, как никогда прежде. Рядом с дверью всё ещё стояла скамейка, на которой я спал по ночам, когда приходил Он.
Мне стоило больших усилий забраться на подоконник. В доме было темно… Лишь первые солнечные лучи освещали спальню. И я увидел Её… Она спала на всё той же кровати, подложив под щёку сложенные вместе ладошки. Так же улыбалась во сне. И лишь на её голове было чуть больше серых волос, чем раньше.
Тёплое, нежное чувство наполнило мою кошачью грудь. Я не знал, что это, но… Мне показалось, что, будь я человеком, я бы заплакал. И слёзы катились бы по моим щекам, как когда-то по Её. Пусть я был всего лишь котом, но каждый кот становится всесильным, когда встречает своего Человека.
Я смотрел на неё долго… Пока боль и усталость не стали побеждать. И я сдался: спустился вниз, лёг на старую подушку на скамейке, где спал столько раз прежде, и уснул.
Мне снилась радуга…
Тёплые, нежные руки гладили мою шерсть. Я проснулся резко, как от толчка. Инстинкт бежать был сильным. Просто огромным, но запах был сильней. Лишь вздохнув один раз, я снова расслабился. Если бы я был человеком… я бы улыбался. От попытки урчать всё тело пронзило болью, и я издал странный звук, похожий на шипенье и крик одновременно.
— Спокойней, милый, — произнёс такой родной голос. — Всё будет хорошо. Мы вылечим тебя, ты снова будешь как новенький.
Я смотрел на Неё и не верил своему счастью. Я нашёл Её, и Она держала меня на своих коленях, гладила и успокаивала. Я чувствовал её запах. Её и свой. В этом доме больше не пахло никем.
