– Какой Адамберг? – спросил священник.

– Из твоих старых книг. Небесный жнец, который, устав от работы, бросил свой блестящий серп.

– Кинул, Жан-Батист, кинул, – поправил его священник, ничуть не удивившись звонку.

– Бросил.

– Кинул.

– Это неважно, Грегуар. Ты мне нужен. Я тебя не разбудил?

– Брось, сам знаешь, я встаю с петухами. А от стариков сон вообще бежит прочь. Дай мне минутку, я проверю. Ты посеял во мне сомнение.

Обеспокоенный Адамберг остался ждать у телефона. Неужели Грегуар утратил свою знаменитую чуткость? Он был известен тем, что, как локатор, улавливал малейшие проблемы любого прихожанина. От Грегуара никто ничего не мог скрыть.

– Бросил. Ты был прав, Жан-Батист, – разочарованно сказал священник, вернувшись к телефону. – Годы берут свое.

– Грегуар, ты помнишь судью? Сеньора?

– Снова он? – спросил Грегуар, и в его голосе прозвучал упрек.

– Он восстал из мертвых. Теперь я либо поймаю этого старого дьявола за рога, либо потеряю душу.

– Не говори так, Жан-Батист, – скомандовал священник, словно Адамберг все еще был ребенком. – Если Господь тебя услышит,…

– Грегуар, ты помнишь его уши?

– Хочешь сказать – левое ухо?

– Именно левое, – воскликнул Адамберг, беря карандаш. – Рассказывай.

– Нельзя злословить о мертвых, но с тем ухом что-то было не так. Правда это было не наказанием Господним, а врачебной ошибкой.

– Но Бог захотел, чтобы он родился с оттопыренными ушами.

– И наделил его красотой. Господь все делит по справедливости в этом мире, Жан-Батист.

Адамберг подумал, что Всевышний манкирует своими обязанностями и было бы очень неплохо, если бы всегда находились земные Жозетты, способные исправлять то, в чем Он напортачил.

– Расскажи мне об этом ухе, – попросил он, боясь, как бы Грегуар не пошел блуждать по неисповедимым путям Господним.

– Большое, деформированное, мочка длинная и слегка волосатая, ушное отверстие узкое, складка деформирована вмятиной посередине. Помнишь комара, который залетел в ухо Рафаэлю? Мы его в конце концов выманили на свечку, как на рыбалке.

– Я все прекрасно помню, Грегуар. Он сгорел в пламени с легким треском. Помнишь?

– Да. Я еще тогда пошутил.

– Точно. Давай, расскажи мне о Сеньоре. Ты уверен насчет вмятины?

– Абсолютно. У него еще была маленькая бородавка справа на подбородке – она наверняка мешала ему бриться, – добавил Грегуар, углубляясь в детали. – Правая ноздря была открыта сильнее левой, щеки наполовину заросли волосами.

– Как это у тебя получается?

– Я могу и тебя описать, если хочешь.

– Не хочу. Я и так сильно отклонился в сторону.

– Не забывай, что судья умер, мой мальчик, не забывай этого. Не терзай себя.

– Я пытаюсь, Грегуар.

Адамберг вспомнил старика Грегуара, сидящего за древним трухлявым столом, вооружился лупой и вернулся к фотографиям. Бородавка была хорошо видна, разные ноздри тоже. Память старого кюре работала безотказно, как объектив телекамеры. Если бы не разница в возрасте, упомянутая врачом, можно было бы сказать, что призрак Фюльжанса скинул наконец саван. Его вытащили за ухо.

Истина в том, сказал он себе, рассматривая фотографии судьи, сделанные в день выхода на пенсию, что Фюльжанс всегда выглядел моложе своих лет. Он был невероятно крепок и силен, чего Куртен знать не мог. Максим Леклерк не был обычным пациентом, да и призраком стал необычным.

Адамберг сварил себе еще кофе. Он с нетерпением ждал, когда вернутся из магазина Клементина с Жозеттой. Расставшись с деревом по имени Ретанкур, он нуждался в их поддержке, ему было просто необходимо сообщать им о каждом своем шаге.

– Мы ухватили его за ухо, Клементина, – сказал он, разгружая корзину.

– Слава богу. Это как клубок – потянешь за кончик, размотаешь до конца.

– Разрабатываете новый канал, комиссар? – спросила Жозетта.

– Говорю тебе, он больше не комиссар. Это другая жизнь, Жозетта.

– Отправимся в Ришелье, Жозетта. Будем искать фамилию врача, который шестнадцать лет назад подписал свидетельство о смерти.

– Разве это работа! – с недовольной гримаской вздохнула хакерша.

На то, чтобы найти терапевта, Жозетте понадобилось двадцать минут. Колетт Шуазель стала лечащим врачом судьи после его переезда в город. Она осмотрела тело, поставила диагноз «остановка сердца» и выписала разрешение на захоронение.

– Адрес ее есть, Жозетта?

– Она закрыла кабинет через четыре месяца после смерти судьи.

– Ушла на пенсию?

– Нет. Ей было сорок восемь лет.

– Замечательно. Теперь займемся ею.

– Это будет труднее, у нее очень распространенная фамилия. Но сейчас ей всего шестьдесят четыре, возможно, она еще практикует. Посмотрим профессиональные справочники.

– И судебный архив. Поищем следы Колетт Шуазель и там.

– Если она была осуждена, то права на медицинскую практику ее лишили.

– Вот именно. Поэтому мы будем искать в оправдательных приговорах.

Адамберг оставил Жозетту с ее лампой Аладдина и пошел помочь Клементине – она чистила овощи к обеду.

– Она проскальзывает мимо ловушек, как угорь под камнями, – сказал Адамберг, садясь.

– Ну, это же ее профессия, – откликнулась Клементина – она понятия не имела, как сложны махинации Жозетты. – Это как с картошкой. Важен навык. Старайтесь.

– Я умею чистить картошку, Клементина.

– Нет. Вы плохо вычищаете глазки. Нельзя их оставлять, они ядовитые.

Клементина продемонстрировала, как нужно вырезать маленький конус в клубне.

– Это яд, только если картофелина сырая.

– Все равно их нужно извлекать.

– Хорошо. Я буду внимателен.

Когда Жозетта принесла распечатку, картошка под чутким руководством Клементины сварилась, а стол был накрыт.

– Получилось, дорогуша? – спросила Клементина, раскладывая еду.

– Думаю, да, – ответила Жозетта, положив листок рядом с тарелкой.

– Я не очень люблю, когда за едой работают. Лично мне это не мешает, но папа не одобрил бы. Ну ладно, вам отпущено всего шесть недель.

– Колетт Шуазель работала в Ренне с шестнадцати лет. В двадцать семь у нее были серьезные неприятности. Одна из ее пожилых пациенток, которой она давала морфий, умерла. Ошибка в дозировке – очень серьезная ошибка, это могло стоить ей карьеры.

– Похоже на то, – согласилась Клементина.

– Где вы это отыскали, Жозетта?

– В Туре, во второй юридической вотчине Фюльжанса.

– Ее оправдали?

– Да. Адвокат доказал, что обвиняемая все сделала безупречно. Пациентка была когда-то ветеринаром и имела возможность достать морфий.

– Адвоката прислал Фюльжанс.

– Присяжные приняли версию самоубийства. Шуазель вышла сухой из воды,

– И стала заложницей судьи. Жозетта, – Адамберг положил ладонь на руку старушки, – ваши подземелья выведут нас на свежий воздух. Вернее, под землю.

– Тогда вперед, – сказала Клементина.

Адамберг долго размышлял, сидя у камина с десертом на коленях. Дело легким не будет. Данглар вроде бы успокоился, но все равно пошлет его куда подальше. А вот на Ретанкур он может рассчитывать. Комиссар вынул из кармана своего скарабея с красными и зелеными лапками и набрал номер на блестящей спинке. Услышав серьезный голос своего лейтенанта-клена, он испытал мгновенный прилив радости и успокоения.

– Не волнуйтесь, Ретанкур, я меняю частоту каждые пять минут.

– Данглар рассказал мне об отсрочке.

– Да, лейтенант, но времени у меня мало, так что нужно спешить. Я считаю, что судья обрел жизнь после смерти.

– То есть?

– Пока что я выудил только ухо. Но два года назад оно было очень даже живым и обреталось в двадцати километрах от Шильтигема.

Одинокое и волосатое, похожее на хищную ночную бабочку, оно кружило по чердаку усадьбы «Schloss».

– А за этим ухом что-нибудь просматривается? – спросила Ретанкур.

– Да. Подозрительное разрешение на захоронение. Врач была из числа вассалов Фюльжанса. Думаю, судья поселился в Ришелье именно из-за этого врача.