– Интересно, что это было?
Прислушался к своим ощущениям: нет, не болит ничего. Вроде. Рука! Вот непруха! И откуда только этот гвоздь проклятущий взялся! Удачненько так ладонь насквозь проткнул. Виктор с силой дернул за шляпку, кровь брызнула в лицо, потом струей потекла вниз. Рану заткнул первым, что попалось под руку, и только потом рассмотрел, что это свитер. Тот самый, в клочья порванный иголками кактуса, в крови и пыльце проклятой колючки.
Какое-то время он сидел на полу, прислушиваясь, как в ране пульсирует боль. Ну вот, теперь точно заражение крови обеспечено. Или столбняк, или что там еще от грязных ржавых гвоздей бывает? И Пинцет тут вряд ли поможет. Хотя для проформы к нему наведаться все-таки стоит. А вдруг? Заодно и шмотки выбросит.
А-а-а-пчхи! Во, точно! А-а-а-пчхи! Да что еще такое! А-а-а-пчхи! Не хватало вирус схватить. А-а-а-пчхи! Хотя… Виктор принюхался: точно, ваниль. Откуда бы? И тут же вспомнил: именно ванилью пахло от того злосчастного кактуса. Пыльца! Он же тогда искупался в ней по самые уши! А сейчас со шмоток надышался. А-а-а-пчхи!..
Пинцета он встретил, когда шел обратно к себе.
– О, Димон, ты где шляешься? Пришел, постоял, пробой поцеловал…
– Чего? Какой пробой?
– Темнота, поговорка такая. Был у тебя, и не застал.
– Так пошли!
– Да ладно, проехали.
Собственно, чем ему Пинцет поможет? Если повезет – само пройдет. А не повезет… Значит, не повезет.
– Пошли, пошли. У меня спиртяшки излишек образовался. Одному пить стремно. Пошли?
– Спиртяшка, говоришь?
А что? Можно и спиртяшки.
– А закусь – то есть?
– Тебе бы только пожрать! Анекдот по этому поводу помнишь? Ну, про бутылку водки и конфетку?
– Помню. Только без закуси все равно беспонтово.
– Да не переживай, не так все плохо, найдется и хавчик.
Пинцет постарался: стол был накрыт по первому разряду.
– Это по какому поводу праздник?
– Как? Не знаешь? Годовщина Дня Лицея, девятнадцатое октября!
– День Взятия Бастилии, или нет повода не выпить?
– Ну, выпить и без повода можно, а день сегодня особенный, сегодня ночью Пушкины встречаются. И если встретятся, то всем нам тут кирдык бабайка.
– Можно подумать, нам раньше не кирдык был. Что за Пушкины-то хоть?
– Темнота! Памятники. Большой, что на «Черной речке», и маленький, с «Пушкинской».
Пинцет закатил глаза и заговорил нарочито низким голосом.
– Ровно в полночь они сходят со своих постаментов и идут навстречу друг другу. Встреча запланирована у бастионов Петропавловской крепости. И как только они встретятся, сама крепость и все, что рядом, рухнут под землю. Набережная Невы обрушится, и вода хлынет на Марсово поле, в Летний сад, на Невский. А Медный Всадник сорвется с Гром-камня, его конь, пробивая копытами асфальт, прогремит по проспекту Майорова, по Сенной, мимо Райсовета, мимо Электросилы и «Стамески» на площади Победы вывернет на московскую трассу…
– Короче, умерли все. Митяй, тебе в артисты надо было, прогадал ты с профессией. Сам все придумал?
– Обижаешь. Историю родного города знать надо, между прочим.
– Какая это история?.. Байки из склепа, уж лучше так. И устарели. Скажи, вот нахрена этим памятникам сейчас-то город рушить? «Все уже до вас украдено», раньше надо было беспокоиться. А теперь что за кайф?
– Ни грамма в тебе, Виктор, возвышенного, приземленный ты человек! Реалист, вот. Что за кайф, не знаю, но вот раньше встретиться они никак не могли, потому как им в пять утра первых пассажиров встречать. Время! Цигель-цигель, ай лю-лю, облико морале.
– А-а, тогда да. И уж теперь-то они точно встретятся! Что, за миссию Пушкиных?..
– Вообще-то за мою днюху…
* * *
К себе Виктор вернулся, когда станция видела десятый сон. Спирт оказался обычным самогоном, относительно хорошим, но самогоном. Поэтому ли, или от того, что Лазарев откровенно перебрал, на утро его основательно штормило. Про сушняк и говорить нечего, и еще воротило от одной только мысли о еде.
В этот момент под дверью кто-то закашлялся, а потом раздался тихий стук.
– Только не это!! Кто там?
– Свои… Ты как?
– Хреново. Остановите землю, я сойду…
– Только не это!!! Кто там?
– Свои… Ты как?
Пинцет выглядел немногим лучше Виктора.
– Я полечиться…
– Что, опять?
– Витек, ты меня удивляешь, словно неженка-институтка, никогда с похмелья не страдал что ли? Давай по маленькой, сразу полегчает.
Действительно, полегчало. Мир уже не казался настолько мерзким, шторм прекратился, и голова встала на свое место.
– Еще по одной? Для ровного счета?
– Не, не буду. Плохой опохмел – начало хорошего запоя, а мне завтра наверх идти.
– Как хочешь, а я выпью. Кстати, как там твоя смертельная рана поживает? – Пинцет хихикнул.
– А бес ее знает.
Мгновение спустя оба с удивлением рассматривали крохотную ранку, затянувшуюся молодой розовой кожей.
– Вот это да! Слушай, Ботаник, а что, мой шендербек, получается, и не шендербек вовсе, а живая водичка.
– Мертвая, Димон, мертвая… Раны мертвая лечит.
* * *
Окончательно оклемался Виктор только к вечеру. То ли утренняя порция шендербека оказалась в тему, то ли печень хорошо перерабатывала яд, но чувствовал он себя превосходно. Эх, и куда деть-то ее, силушку богатырскую? Люсинда с ним в контрах, так что, по ходу, пока только на уборку: доделать, что вчера бросил, да кровь с пола подтереть.
Наверное, правы искренне верящие в то, что ничего случайного не бывает. Но как же часто великие и не очень дела вершатся именно по воле Его Величества Случая. Маленькое бурое пятнышко на полу около топчана и испачканный кровью носовой платок, выпавший из кармана выкинутых в помойку брюк – под топчаном… Вчера Виктор его просто не заметил. А сегодня… Сегодня что-то щелкнуло у него в голове.
Его быстрое восстановление, его отменное самочувствие, несмотря на кровопотерю и отнюдь не райские условия существования, скудный паек, затхлый воздух и отсутствие солнца. И гвоздь этот, вернее, ранка…
– Так, где же он? Блядский свинарник! Еще на начальника обижался… А, вот!
Маленький перочинный ножик нашелся в дальнем углу ящика, в тумбочке, заменяющей мужчине и стол, и платяной шкаф. Виктор с силой полоснул себе по ладони. Ножик был тупой, но оставленной лезвием ранки хватило, чтоб из нее пошла кровь. А теперь платок. На нем должна сохраниться пыльца, обязательно должна!..
К утру на ладони не осталось даже намека на царапину.
Его просто распирало от неожиданной догадки: пыльца! Обычная пыльца обычного кактуса может лечить! Не зря все эти дни его тянуло наверх, словно проклятый цветок звал его. И наплевать на собачек! Он знал теперь, уверен был – Царица его защитит! Жаль, что не расскажешь никому, нет теперь верных друзей, которые и поймут и поддержат. Разве что Митяю. Ну, поржет над ним, пусть, держать все это в себе намного мучительнее. А может и не посмеется?
Глава шестая
Истина где-то рядом?
Ноябрь – декабрь 2020 года
Но Пинцету с утра было не до того: добрая половина станции слегла с пищевым отравлением.
Митяй был в ужасе, его знаний явно не хватало, а в арсенале была лишь резиновая клизма да активированный уголь. Лазарев, один из немногих (случайно ли?), кого зараза обошла стороной, вызвался ему помогать. К вечеру стало немного полегче.
– Если никто не окочурится, пойду наверх, в первой попавшейся церкви свечку поставлю.
– Если по дороге тобой не закусит никто.
– Не закусит. Дело-то богоугодное.
– Вот не знал, что ты у нас такой… боговерующий.
– Не… Не боговерующий я. Хоть, может, и зря. Видишь, боженька меня, дурака криворукого, пожалел. Пока ни одного жмура.
Пожалел… А что ж он, старый пердун, миллионы не пожалел? Или надоели они ему до изжоги? Вот и он, Виктор, богохульствует сейчас, отказывается верить, что есть ТАМ кто-то, кто вершит судьбы и управляет ими, грешными. А ведь даже бабка его, блокадница и ярая коммунистка в церковь тайком ходила. Как это она там говорила? На войне безбожников не бывает? Намекая, что ту, самую страшную зиму ей только вера пережить и помогла. Можно подумать, что другие меньше верили… Эх, никогда он в этом всем не разберется, да и не надо, наверное. В последней войне безбожники все равно, кажется, победили.
