В больнице я пролежал десять дней. Повреждения оказались не такими уж серьёзными. Большее опасение вызвала амнезия. В Калиш даже военный врач из армейского госпиталя приезжал, осматривал меня. Он и утвердил прошение об отпуске на лечение, продублировав его в штаб полка, через канцелярию которого я теперь прохожу. Бинты сняли, швы тоже, лишь шрам остался, но и он подживал. Пришлось фуражку или шляпу постоянно носить, чтобы не демонстрировать его. Потом и заметен не будет, особенно когда сбритые волосы отрастут. Да и следы на лице пока яркие: сильно пожелтевшие синяки и разбитая губа, – на теле-то синяки одежда скрывает. Странно, что зубы все целы, похоже вовремя солдатик спугнул бандитов. Хм, следы кнута наводят на размышления. Может, мстил кто Волкову за что-то? Это тоже нужно выяснить, оставлять врагов за спиной не стоит.
Ко мне приходили сослуживцы, трое. О моей беде с потерей памяти уже знали, поэтому и выдали всю необходимую мне информацию. С остальными познакомлюсь чуть позже. Даже мой непосредственный командир приезжал, командир батареи капитан Гуров. Кстати, в этой батарее только мы двое офицеры, а вооружение состоит из восьми «трёхдюймовок», лёгких пехотных орудий калибра семьдесят шесть и два миллиметра. Некомплект на батарее командного состава явный, там четверо минимум должно быть. Кстати, тут же узнал, отчего Волков в город попёрся. А ему первого мая девятнадцать исполнилось, закатил банкет, хорошо все нажрались, ну а у него зачесалось, вот в город вечером и поехал. За женской лаской. Ну, а что вышло, уже известно.
Что касается личных вещей, то их принесли, ещё когда я без сознания был. Лошадь пропавшая казённая, служебная можно сказать, а вот всё остальное исчезнувшее принадлежало Волкову. Вещи, что принесли со съёмной квартиры, уместились в дорожный саквояж и чемоданчик. Больше ничего не было. Так что на второй день после того, как очнулся, я велел принести их мне и стал изучать. В саквояже нашлась повседневная форма и два комплекта нательного белья, слегка ношенное, но как раз по мне. Фуражка имелась, а вот сапог не было. Оказалось, у Волкова всего два комплекта формы было: парадная, которая пропала вместе с шинелью, когда к девицам ехал, и вот эта повседневная. Почему-то в единственном экземпляре, как и сапоги. С последними я вопрос решил, мне вместе с вещами передали двадцать рублей. Офицеры скинулись. Даже не знаю, чем отблагодарить. На эти деньги я выкупил у одного местного офицера заметно ношенные сапоги, но моего размера, и офицерскую ременную систему с пустой кобурой. Почти всё и ушло, полтора рубля осталось. Да, к сапогам прилагались портянки, чистые. Обзаведясь формой и обувью, я теперь мог покидать палату, накинув сверху больничный халат, и гулять по саду. Кобура, пусть и без оружия, это хорошо, но тут все с саблями или шашками ходили, и мне как артиллеристу положено её иметь. Раз потерял, должен сам приобрести. Но это дело будущего. Тут же в саквояже я обнаружил блокнот с долгами. В чемоданчике нашёлся походный несессер, бритвенные принадлежности, платков шесть штук с инициалами в уголке, мужской гражданский костюм с туфлями и шляпой, полотенце, кое-что из утвари, походный котелок, кружка, ложка и глубокая тарелка, явно всё пользованное, и не раз, плохо очищено.
Также были книги по теории артиллерии и разным расчётам, и всё такое. Вот это интересно, почитаю. Также имелась большая пачка писем. Из них я и узнал всю историю жизни Волкова. Ну, почти всю. Семья у него большая. Родители, три сестры, две младшие и старшая, что уже замужем, и брат, младший, шестнадцать лет ему. В гимназии учится. У родителей поместье под Москвой, небольшое, но отец хорошо заботится о нём, поэтому имеет стабильный доход. Однако не для оплаты шалостей старшего. Также хватало дядюшек и тётушек. Большая семья, что уж говорить. Даже дед с бабушкой живы. В Москве большинство живут, а в столице никого, думаю, из-за этого Игорь туда и удрал в училище, от заботы и внимания. В общем, нормально, нужно будет помириться и посмотреть, за кого я воевать буду. Тут даже фотокарточка хранилась всей семьи, включая Игоря в новенькой офицерской форме. Родители сидели на стульях с прямыми спинами, а дети стояли вокруг. Видимо, когда направился по назначению, Игорь навестил родных и сделали вот это совместное фото. В будущем выясним.
Первые три дня у меня шла акклиматизация, я просто гулял по больнице, выходя только в сад, учился ходить, телом овладевал: координация новая, Волков ниже меня на полголовы. Мелкий такой живчик. Лицо обычное, русское незапоминающееся, глаза зелёные, шатен. Потом лёгкие занятия пошли. Никаких силовых, сразу в голову отдаёт, лёгкая атлетика, ничего более. Тем более врач тоже не возражал, посмотрев за моими упражнениями. По недописанному письму Игоря родным я старательно учился писать, копируя его почерк, да еще пришлось изучить местную грамматику с её ятями и остальным. Причём этот не простой экзамен я, похоже, сдал. Ещё в больнице написал письмо родным, не длинное, на пару страничек, тем более я уже знал, что штаб полка отправил им сообщение. В письме я их успокаивал, мол, всё нормально, жив, легко отделался. Ну и так, мелкие новости сообщил для отвлечения внимания. Вроде получилось, но надо ещё тренироваться.
А уже когда я выписался и снял комнату в Калише, мне корнет деньги ссудил, пятьдесят рублей, и я получил ответное письмо. В общем, обо мне беспокоились, ну и ожидали меня у себя. Я ведь известил их, что мне обещали время на излечение, но пока было рано выезжать. Я занял у корнета его второе оружие, тот самый «наган», на котором он учился стрелять, из-за чего тот был сильно изношенным, и усилил тренировки. Голова уже не болела, да и головокружения прекратились, поэтому я занялся поисками.
Посетил пограничников, их тут тоже не сильно уважали, мол, под таможенниками, фактически гражданскими ходят, но это другие, я такой фигни не показывал. Вежливость и внимание – это наше всё. Пара бутылок польской «Зубровки», местной водки, корзина с закусками – и вопрос решён, того солдатика мне выдали на три дня. Он в местных казармах проживал. Кстати, я его отблагодарил за спасение червонцем. То есть десять рублей выдал. Ну, и дальше с утра, когда он от казарм прибегал, мы гуляли по городу и солдат всматривался в лица прохожих. Особенно в тех местах, где всякая сволота собирается. Сам я эти шесть дней, с момента как покинул больницу, то и дело что занимался зарядкой, пробежками, пока трусцой, нормальным бегом рановато, да и делал это на рассвете, когда ещё только рассветало, чтобы не пугать очевидцев. Возвращался на квартиру, мылся и шёл гулять с солдатом. Кормил его я же, деньги утекали, но я не отчаивался, и, как показало дальнейшее, не зря.
– Ваше благородие, – подойдя, привлёк к себе внимание солдат. Говорил тихо.
– Увидел что? – так же тихо поинтересовался я, делая вид, что мы с ним совсем даже не знакомы.
Он был в своей форме, изображал праздношатающегося, увольнительная на кармане, а я делал вид, что простой гуляющий, не офицер, в гражданском костюме был. При солдате документы имелись, а мне не сделали новые. Точнее, дали справку из канцелярии полка об утере старых. Пока хватит, а дальше я или свои верну, или новые сделают, там уже сделали запрос, чтобы выслали бланк офицерского удостоверения. Надеюсь, форму и остальное, что сняли с Игоря, бандиты не уничтожили. Не проблема, возместят, своими жизнями в том числе, но хотелось бы всё же вернуть. Особенно шашку артиллериста, оружие, ну и сами документы. Остальное как получится. Как я уже говорил, вместе мы с погранцом не ходили, но держали на виду друг друга, а тут сам подошёл, вот и вот привлёк моё внимание.
– Та бричка, что у трактира стоит. Это она там была, ваше благородие. Узнал я её, да и коней те же. Вон пятно у правого на бабке белое. А возницу не узнаю. Может, и он, но далеко было, да и темнело быстро.
– Понял. Держи, – сунул я тому пять рублей и шепнул: – Свободен. Больше ты мне не нужен.
Тот лишь кивнул, я отучил его козырять мне, когда я в гражданке, и вскоре скрылся. Дело своё сделал, оплату честно заработал, так что пошёл прогуливать, увольнительная ещё не закончилась, а я, определив по солнцу, что до заката ещё часа четыре, обошёл трактир по соседней улице и стал наблюдать за бричкой с другой стороны. При этом старался не привлекать внимания. Та недолго простояла, я с интересом изучил того, кто в неё сел. Это был парень, по мне – достаточно молодой, лет тридцати, с тонкими щегольскими усиками, ну и возница его куда-то повёз. Я же быстро остановил пустой экипаж – повезло, мимо проезжал – и велел вознице ехать за бричкой, пояснив, что по ноге мне проехалась и я горю праведным гневом. Слова подобрал, видимо, правильные, так как возница тут же стал меня отговаривать. Мол, плохой тот человек, бандит, хотя официально считается директором трактира и зятем довольно обеспеченного купца, только жену и тестя в кулаке держит и всем заправляет. В общем, информацию выдал именно ту, что мне требовалась. А из трактира молодчик катил к дому, где и проживал с женой и тестем. Видать, ужинать. Очевидно, в трактире кормёжка не нравится.
