Ярость выламывает его кости. Он слышит их хруст. Слышит, как трещат сухожилия. Он зол. Он в гневе. Он во всепоглощающей его агонии. Ему хочется разнести этот зал к чертям. Хочется воткнуть кинжал по рукоятку в глотку ненавистному ему человеку. Ему хочется искупаться в его крови, а также выбить всю дурь из девки, которая помешала ему это сделать.

Сука!

Удар, наделенный сокрушающей силой, приходится на бойцовскую грушу. Парня трясет изнутри. Ломает. Выворачивает. Он давится собственной жижей агрессии, отравившей его кровь. Нервно дергает головой и снова наносит ряд безжалостных ударов. Он в бешенстве. Его нужно обходить стороной. Зверь выпущен из клетки. Момент упущен.

Сука! Грязная потаскушка! Как она только посмела вмешаться?! Как у нее духа хватило перечить мне?! Мертвячка! Гребаная мертвячка!

Раш втягивает воздух сквозь цепко сжатые зубы и бьет, бьет, бьет. Перед глазами вырисовываются черты лица бывшего напарника, который лежит изувеченным в лазарете. Дышит, гнида! Все еще дышит из-за нее! Парень бьет. Продолжает бить. Скидывает куртку, которая замедляет движения. В которой стало душно, жарко. Ему не хватает воздуха. Он задыхается в потоке неконтролируемой ярости, что проходит сквозь него. Его кожа пылает. Губы потрескались, обветрились. Голову будто пронзают сотни игл, а он продолжает утопать в этой вязкой жиже, продолжает гнить изнутри. И ему это нравится.

— Раш! Остановись! — в отголоске его сознания звучит чей-то жалобный крик.

Что-то белоснежное мелькает перед глазами, тормозит его руку от очередного удара. Его взгляд замылен. Он качает головой. Фокусируется. Смотрит на девчонку перед собой с желанием раскроить ей череп. И едва сдерживается, чтобы этого не сделать.

Он надвигается на нее мрачной скалой. С горящими каким-то диким огнем глазами. Она отступает. Прижимается лопатками к груше, которую он только что истязал, и смотрит прямо, но боится. Он чувствует ее страх на своем языке. Готов поклясться, что чувствует. Видит, как он блещет в ее глазах. В зеленых, поглощающих его глазах.

Сука!

Он делает шаг. Сэм сжимается, но не отступает больше. Она пришла успокоить его. Пришла унять его злость. Сумасшедшая, до безумия бредовая идея, которая ударила в ее мозг спонтанно. Впилась, словно клещ. Она не должна быть здесь. Только не с ним. Не с беспринципным садистом. Выродком, коим его считали все. Все, кроме нее. Идиотка.

— Раш, послушай меня, — и столько мольбы в ее голосе, что ему блевать охота, как и ей от своей слабости.

— Беги отсюда, девка, беги! — раздается гортанный рык из его горла.

Он забьет ее до смерти, если она не свалит отсюда. Или вытрахает из нее всю душу.

Раш нервно дергает головой в одну и в другую сторону, передергивает плечами. Кровь внутри него кипит. Ему хочется сжать тонкую шею в своей руке и переломать ей позвонки, слыша характерный хруст. Практически вкушая его. Он жадно втягивает воздух через ноздри, которые раздуваются. Он напоминает быка на родео, которому показали красную тряпку — Саманту.

Кулаки сжимаются сами собой. Он дышит яростью, пропитавшей кислотой каждую клеточку его организма. Он делает шаг в ее сторону, готовый мгновенно наброситься, соверши она хоть одно резкое движение.

Ну же? Чего же ты ждешь? Беги, сука, беги!

Зрачки Сэм мельтешат, выдавая ее страх с потрохами. Она уже жалеет, что пошла за ним. Жалеет, что влезла. Жалеет, что допустила мысль о том, что она может помочь ему. Ведь помощь ему не нужна. Он любит монстра внутри себя. Растит его. Питает.

— Хочешь ударить? Ударь, — с какой-то отчаянной самоотверженностью произносит девчонка, все еще помня, как пролежала в прошлый раз неделю в лазарете после их спарринга.

Он был жесток с ней. Излишне жесток. Она этого не заслужила. Но он никогда этого не признает. Ему нравилась боль в ее глазах. Нравилась краснеющая мгновенно кожа от его ударов. Нравилось, как она корчилась от боли. Нравилось то, что он напомнил ей о том, кто он есть. Он ликовал в тот момент, потому что из глаз девчонки пропала и тень жалости к нему. Он практически сломал ее.

Не смешно ли? Жалость. Жалость к нему? Дура!

— Мне мерзко смотреть на тебя, не то что касаться, — цедит сквозь зубы мужчина. — Проваливай! — снова рычит, но так, что у Сэм трясутся поджилки, она ощущает его гнев физически, будто может его пощупать.

Она чувствует его ненависть. Чувствует подкоркой головного мозга. Он словно пропитан ненавистью к ней. Отвращение сочится из него ядом, что жжет ее кожу, отравляет. Раш зол, чертовски зол. На нее, на себя, на всех. Он дышит яростью, словно огнем.

— Раш, мастер все знает. Он знает, что ты едва не убил Римуса, — страшась смотреть на него, бурчит девочка и делает несколько мелких шагов в сторону, ближе к стене, подальше от него.

Что-то щелкает в его голове. Он сужает взгляд, пристально, словно разрезая, прожигая девичью кожу, смотрит. Его ноздри раздуваются от шумных вздохов — выдохов. Грудь вздымается. Он взвинчен. Сэм видит его раздражение, видит его злость. Она боится его. Впервые боится так, что слова застревают где-то в глотке после его вопроса:

— Донесла? — елейный тон не сулит ничего хорошего. Хищник готовится к броску.

Девка молчит. Раш чувствует, что готов растерзать ее на месте. Он уже предвкушает расплату за то, что она сделала. Что она посмела сделать. Вдуматься только. Всего год в его Инкубаторе. Всего год, как она переступила порог его тренировочного зала. Всего полгода, как он стал тренировать этот бесполезный мешок с костями. А она уже возомнила, что имеет право спасать его прогнившую душонку от очередного убийства? Он и так по горло в крови. Жалкая жизнь предателя не искупит его грехи. Он отнял сотни. Сотни гребаных жизней. И будет отнимать. Потому что ему это нравится. Это приносит ему удовольствие. Будоражит его кровь. Возбуждает. Погружает в нирвану. Это его наркотик.

Мужчина двигается искусно. Мышцы на его теле перекатываются буграми, и создается впечатление, что он весь состоит лишь из стальных мышц. Машина. Машина смерти.

Он медлит. Тянет. Смотрит. Прожигает насквозь, а Сэм продолжает молчать. Она боится сказать, что позвала мастера еще до того, как побежала к нему. Боится сказать, что случайно узнала о его планах. Она боится, потому что знает, что он убьет ее. И его ничто не остановит.

У Сэм нет двойника, который прикрыл бы ее тушку. Нет по силе равных ему друзей. У Сэм нет никого. У Сэм есть только ее сердце, что еще не обуглилось в том адовом огне — в котле, в котором она будет вариться до последнего вздоха, будучи подчиненной системе.

— Я все еще жду ответа, — грубо, ядовито произносит наемник, сделав два шага в сторону девчонки, заставив ее вжаться в стену.

Так нельзя. Если она будет пятиться, то даже не сможет дать ему малейший отпор и лишь потому, что у нее не будет места для маневра. Но ноги ее не слушаются, словно вросли в землю. Она рвано дышит, ощущая, видя, как мужчина вплотную прижимается к ней. Смотрит высокомерно, с откровенной неприязнью, с присущей ему брезгливостью ко всему, что недостойно, по его мнению, внимания.

— Он ни в чем не виноват, — потупив взгляд, проглатывая ком в горле, настаивает Сэм.

Раш хватает ее за горло одним резким движением руки. Впивается пальцами в мягкую кожу так, что она белеет. Точно останутся синяки. Он сжимает тонкую шею, наклоняясь к своей жертве, внушая ей еще больший страх, что проносится по ее телу лихорадочной волной.

— Я говорил тебе держаться от меня подальше? Говорил не лезть в мои дела? — цедит мужчина, а его голос рокочет.

У девчонки перехватывает дыхание. Она пытается ослабить его хватку, пытается что-то сказать, но он душит ее. Отбирает жалкие остатки кислорода.

— Ты, тупая сука, я предупреждал тебя!

Раш на грани. Он срывается. Его бесит ее беспомощность. Бесит ее слабость. Она, как тряпичная кукла болтается на его руке и неожиданно ударяет ногой прямо в пах противнику. Сэм хватает этих жалких секунд, чтобы заглотнуть воздух и помчаться в сторону выхода из злополучного зала. Но дверь захлопывается прямо перед ее носом на защелку. Раш отталкивает ее так, что она падает, ударяется бедром и локтем. Сейчас не время боли. Не время себя жалеть. Сэм это понимает. Раш видит это в ее глазах. Она хочет бороться. Что ж, пусть попробует. Ему нужно выпустить пар, и он его выпустит. И неважно, как сильно он покалечит ее в этот раз. В следующий раз она будет умнее. Должна стать. Если не хочет подохнуть как отребье.