и листики с ветвей срывал,
и по ветру пускал
свои летающие корабли…
Три брата
посвящаю своей маме…
Три храбреца отправились в поход
за настоящей искренней любовью.
И помолились матери, простившись у ворот,
поцеловав венок её терновый…
И говорили братья меж собой,
покуда вместе путь пока держали,
о том, какой должна любовь
быть и что такое значит «настоящей»…
Держал речь младший, говорил «верней
всего, я отыщу любовь такую.
Царевна есть за тридевять земель.
Красу дал Бог ей неземную.
Я буду счастлив с ней, боготворя
её как милую мою богиню.
Взаимностью ответит мне она
за то, что я такой любвеобильный…»
А средний брат главою покачал
«Нет, братец, надо мне такую,
чтоб я за труд и ласку уважал,
и чтоб меня любила, и простую…
Я знаю, есть в соседнем городке
такая девушка, скромна, трудолюбива.
Ручаюсь вам, из нас из всех
я буду сказочно счастливым».
Был старший брат намного их мудрей.
Он говорил «Не нужно никаких упрёков,
ни требований. А чтоб душа душу до крайних дней
без слов понять могла, и перед Богом
хранили оба верность и любовь»..
И разошлись на том родные братья.
Своей дорогой каждый муж пошел,
искать единственное счастье…
И минул месяц, и минул год, прошло пять лет…
три брата встретились у врат родного дома.
Печальным был у каждого ответ,
за стопкой самогона…
И младший говорил «Моя жена
красива, что же, я не спорю.
Но так сварлива, своенравна и глупа!
Я еле месяц протянул с такою!»
«Ну, а моя, – сказал им средний брат,
такая непоседа, не унять ведь!
И всё упрёки, почему я не богат?
Сама же отвечает, лоботряс ты!
Я год как мог с такою протянул!
Что скажешь, старший наш, ты только счастлив?»
И отвечал мудрец «Я улизнул,
устал божиться пред распятьем,
что верен ей с утра и до утра.
Устал я, братья, ревностью измучен.
Хватило за пять лет вот так, до кадыка
такого счастья. Уж острог получше…»
И вышла мать седая к сыновьям,
и на неё взглянули с восхищеньем:
вдруг осознав, любовь не нужно и искать,
она ждала всегда их возвращенья.
Колыбельная
Историю эту я слышал от деда,
и он её в тайне свято хранил,
а деду отец эту притчу поведал,
узнавший однажды её средь могил…
…мой прадед был сторож на кладбище старом,
и сон охранял по ночам мертвецов…
Зачем? А затем, чтоб они не сбежали
и не тревожили жителей сон…
…мой прадед всегда обходил все могилы,
и тихую песенку каждому пел,
баюкал младенцев загробного мира,
покойного сна им желал как умел…
…лилась над погостом колыбельная эта,
вплеталась узором своим в тишину…
Зачем? А затем, что однажды прадеда
мертвец напугал, очнувшись в гробу.
Был прадед тогда еще очень молод,
и молча могилы всегда обходил…
и чует, от склепа веет адовый холод,
и зрит, пустота там внутри.
И в саване парень какой-то шагает
к кладбищенским старым воротам идёт…
Окликнул его наш храбрец,
а сам стоит и гадает,
последнюю ночку живёт…
…мертвец обернулся. Глазницы пустые
взывают к душе неспокойной, живой…
И вдруг – потекли слёзы густые
по кости скулы черной смолой…
…и встал на колени из праха восставший,
и сторожа молит ему сострадать,
и голос веками от муки увядший
летит в темноте к ушам храбреца.
…поведал тогда искалеченный изверг,
что был он когда-то храмовный звонарь,
он был нелюдим, и никто во всем мире
его не любил, как родимая мать…
…он в колокол бил, и не было звона
во всём белом свете светлее, нежней.
А мама ждала его вечером дома,
готовя для сына постель…
…и он приходил, и ложился, и мама
присев к изголовью, за руку брала,
и песенку пела, и сын засыпая,
во сне улыбался всегда…
…но годы нещадно блуждают во мраке,
во мрак забирая уставших в пути.
Однажды пришел звонарь к свой маме,
и силился песню услышать в тиши…
…дни шли и недели, и месяц промчался.
Звонарь всё не спал и всё ждал он напев,
слова колыбельной, видать, затерялись
и звуки молитвы оглохли совсем…
…И как-то в том городе колокол зычный
весь день, всю неделю звонил, не смолкал…
Нашли звонаря… он висел горемычный,
канатом язычным шею он обмотал…
…и прадед в ту ночь пред иконой поклялся,
бродить средь могил, колыбельную петь,
чтобы никто темноты, и звонарь не боялся,
и сон потревожить не смел.
Торгаш
– Скажи-ка, батюшка,
позволят ли мне пронести
немного хлеба и вина в ад?
А то, поди, не сможешь отпустить
все ты грехи мне,
ведь я во стольких виноват!
– Сын мой, покайся
и прощен ты будешь
и предстанешь чист
пред Божием судом!
– Скажи-ка, батюшка,
а ты мне заручись,
что ты имеешь вес.
покажь мне хоть какой там лист
с печатью и гербом.
– Сын мой, неужто смеешь ты шутить
на смертном-то одре?
Уж лучше где и как грешил
поведай тайно мне.
– Скажи-ка, батюшка,
тебе мои грехи зачем?
Давай-ка лучше мы с тобой
обсудим, как и где пройти,
кому и сколько дать,
лазейки все в Эдем.
– Тебя ли слышу я, сын мой?
Окстись! Уж близок час!
Уже костлявая с косой
прищуривая глаз,
