Надежды больше не осталось, спасения от прошлого больше нет. Его иммунная система настолько разрушена, что тело фактически беспомощно перед угрозой инфекции. Врач регулярно звонит и приходит через день, но пациенту теперь нужен аппарат искусственного дыхания; он почти не может управлять своими мышцами.

Телевизор проигрывает фильм 1959 года «Имитация жизни», его любимую картину с Ланой Тернер в главной роли. Раньше он не мог сдержать слез в финале. Режиссер воздействовал на его эмоции так же, как он сам управлял эмоциями людей, слушавших его музыку предыдущие два десятилетия. Но сейчас он не плачет. Его состояние существенно изменилось с тех пор, когда он в последний раз побывал в Лондоне. Это беспокоит его близких. Он угасает быстрее из-за решения, принятого меньше недели назад, – отказаться от лекарств.

Препараты, которые он принимал последние три года, – экспериментальный и в конечном счете смертельный коктейль – мало помогли отсрочить неизбежное. Они стали не чудесным средством исцеления, как он надеялся, а разрушительным катализатором, лишь ухудшившим оставшийся ему отрезок жизни.

Надежды на чудо не оправдались. И вопрос теперь был не в том, умрет ли он, а в том, когда это случится. Так кончалась его жизнь.

И так он начал умирать.

У всего есть начало.

Начало этой истории лежит в Бельгийском Конго, в самом сердце Африки. Стоял 1908 год, страна пыталась восстановиться после жестокого правления короля Леопольда II.

В том году Свободное государство Конго прекратило существовать, аннексированное Бельгией. Этот регион, в 75 раз больше самой Бельгии, теперь стал колонией под названием Бельгийское Конго. Король Леопольд умер через год, так ни разу и не ступив на эту территорию.

Вскоре Бельгийское Конго превратилось в «образцовую колонию», а передача полномочий Брюсселю способствовала тому, что немалая часть получаемых регионом доходов инвестировалась в него же. Прибывшие миссионеры строили больницы и клиники, а церковь руководила школами. Была создана инфраструктура железных и автомобильных дорог. Горнодобывающие компании предоставляли своим сотрудникам жилье и техническую подготовку.

Хотя это давало большие преимущества жителям крупных и более мелких городов вроде Бомы и Леопольдвиля[2], щупальца прогресса едва ли дотронулись до обитателей глубин влажного тропического леса. Племенные народы, как и тысячи лет до этого, выживали за счет охоты и собирательства. Они добирались до ближайшей деревни или города только для того, чтобы продать дичь или ценный мед, добытые под пологом влажного тропического леса. Бескрайние тропические леса Конго населяло несколько племен. Самые известные из них – пигмеи, которых знают как мбути в лесах Итури на севере Конго. Кроме них здесь обитали племена ака, тва и бака, а также их более рослые и влиятельные соседи – банту, среди которых был один молодой охотник.

Наш охотник жил в глубине конголезских джунглей и относился к той малочисленной этнической группе банту, которая населяет верховье реки Санга. Кочевники по природе банту охотятся на лесную дичь. Молодой, физически крепкий и мускулистый, он был одним из лучших охотников племени и занимался не только этим. Ему доверяли отвозить мясо дичи, туши и меха вверх по реке в город Леопольдвиль, чтобы обменивать их на корни маниоки, из которых пекут «хлеб из кассавы» для всего племени. Но сначала нужно было поймать добычу.

Накануне, вооруженный длинным копьем, ножом с железным наконечником и проволокой для ловушек, он отправился в лес, чтобы расставить силки. Веткой он прикрепил к земле смертоносную проволочную петлю и прикрыл ее листьями. Молодое деревце, пригнутое к земле с помощью второго куска проволоки, стало пружиной, которая затянет петлю. Теперь, спустя ночь и день после установки ловушек, он проверяет, не попалась ли в них добыча.

Приближаясь к первой ловушке, охотник слышит шум в подлеске впереди. Он подкрадывается медленно и тихо, опасаясь потревожить яркую, как стебельки травы, смертоносную зеленую мамбу, обитающую в нижнем ярусе тропического леса и на деревьях. Вот и ловушка. Вглядываясь сквозь занавес похожих на виноградные лозы лиан, охотник видит, что поймал молодого самца шимпанзе. Животное, когда-то энергичное и полное жизни, теперь выглядит истощенным и почти мертвым.

Подойдя ближе, охотник замечает, что животное отгрызло себе часть ноги, чтобы освободиться от ловушки. Он бросается вперед и колет шимпанзе копьем, но недостаточно быстро. Зубы шимпанзе вонзаются в его левую руку. Он отступает от боли, поднимающейся от его кисти к локтю. Затем со всей силы вонзает копье глубоко в грудь шимпанзе. Этого достаточно: животное перестало бороться за жизнь.

Он осматривает свою раненую руку. Укус не слишком глубокий, поскольку животное уже ослабло от потери крови. Он старательно очищает рану, затем железным ножом разделывает мертвое животное и вырезает его внутренности. Закончив, он взваливает тушу на плечи и несет к лодке. Теплая кровь шимпанзе смешивается с его кровью, сочащейся из открытой раны.

Охотник не знает, что пойманный и убитый им шимпанзе – переносчик вируса. Тот проникает в его кровь через рану и, обнаружив, что эта кровь не сильно отличается от крови шимпанзе, инфицирует ее. Человек для него – идеальный носитель, так как у шимпанзе и людей совпадает более 98 % генома. Вирус тут же начинает агрессивно размножаться. Не подозревая об инфекции, охотник бросает мертвого шимпанзе в свою лодку поверх тушек ранее добытых животных – например, панголинов и малой антилопы, – и отталкивает лодку от берега. Он движется в сторону Леопольдвиля, что в трех днях пути вниз по течению реки Санга.

В те времена Леопольдвиль был процветающим, шумным торговым центром с быстро растущим населением. Город Бома, расположенный более чем в 320 км к западу, был столицей Бельгийского Конго и резиденцией генерал-губернатора, а Леопольдвиль – буйно разрастающимся городком из одноэтажных лачуг, спускавшихся к самому берегу реки Конго. Этот могучий водоем, длиной свыше 4300 км, тянется на северо-восток к Кисангани – городу, расположенному почти в тысяче километров. Благодаря появлению железной дороги до Матади Леопольдвиль превратился из рыбацкой деревушки в шумный центр коммерции. Именно поэтому в Леопольдвиль стекались торговцы, лоточники и охотники со всего Бельгийского Конго, желающие продать свои товары. А где есть торговцы, лоточники и охотники, там есть и проститутки.

После трех дней на реке наш охотник прибывает в Леопольдвиль. Он часто бывал здесь, обычно с какими-нибудь животными, которых выслеживал и убивал в джунглях. Этот раз – не исключение. Привезенные им туши, включая укусившего его шимпанзе, разделаны и готовы к продаже для дальнейшей готовки или копчения. Блюда из мяса шимпанзе, скорее всего, никого не заразят. Шкуры и меха охотник обменяет на маис и кассаву. Но за мясо дичи ему удается выручить несколько бельгийских франков – сумму достаточную, чтобы отпраздновать сделку выпивкой и посещением одной из многочисленных проституток, расхаживающих по улицам города. Либо в этот раз, либо во время последующих приездов охотник передаст им обосновавшийся внутри него вирус, о котором он не подозревает, и это станет началом распространения болезни среди человечества[3]. Передача вируса от шимпанзе к охотнику, вероятно, была тем единственным разом, когда штамм ВИЧ прошел межвидовой барьер от шимпанзе к человеку и затем успешно проявился в виде пандемии, которую мы наблюдаем сегодня.

В густонаселенном Леопольдвиле, где мужчин было намного больше, чем женщин, и проституция процветала, вирус нашего охотника довольно легко распространился. Опаснее всего было то, что период от заражения до смерти больного мог занимать – чаще всего так и происходило – несколько лет, пока вирус подтачивал иммунную систему носителя, позволяя незамеченным переходить от одной жертвы к следующей. Проститутка, с которой охотник провел ту ночь в Леопольдвиле, а затем и другие, у которых он побывал, передали вирус своим клиентам, которые затем вернулись домой к своим женам, подружкам и партнерам. Именно так, неторопливо, начался этот фатальный цикл.