Глава 9

Наступил октябрь, в народе прозванный грязник. Принес с собой семь погод. С утра дождик сеет-веет, ветер по лесу ревет, вершины дерев туда-сюда мотает. То снег зарядит, закрутит белыми хлопьями, заметает тропки да дорожки. К вечеру, глядишь, опять грязь развезет дождем мелким, противным. Ветры в начале месяца дуют Астафьевы: ежели северный – к стуже, южный – тепло долго продержится, коли западный – к дождям, а коль с востока задует – к ясной погоде.

На Сергия-именинника капусту рубили, до Покрова хаты утепляли: завалинки приваливали, пазы конопатили, чтобы тепло зимой держалось.

А еще октябрь на Руси свадебником зовут. Урожай убран, хлеб в амбарах, пора свадьбы играть, покрывать девок платками. На то он и Покров – после свадьбы замужняя женщина никогда не выйдет на улицу без платка. В деревне играли свадьбы во многих хатах.

В лесной избушке посреди хаты, на земляном полу, тлел очаг. За дверью шумел ветер, приносил на своих крыльях то холодный дождь, то мелкий снег, тут же таявший и превращавший тропки в непроходимое месиво. В такую погоду люди все больше по домам сидят, никому не охота мокнуть да мерзнуть в лесу или на проселочной дороге.

В избушке гостей не ждали.

На раскиданной на полу соломе сидела Стеша, помешивая варево в котелке, висящем над очагом. Дверь резко распахнулась, и порог переступил молодой парень. Он весело стянул с головы потрепанную, мокрую шапку и отвесил поклон:

– Спокойно ли ночевали?

– Проходи, – улыбнулась Стеша, – сейчас похлебка дойдет. Ты не ел, поди?

– Как не поесть перед дорогой? К вам по непогоде голодным ноги не дотянешь.

Стеша снова улыбнулась:

– Тебе, видно, непогода не мешает по лесу шастать. Дела ли в нашей стороне у тебя нашлись? Иль безделье справляешь?

– В деревне свадьбы играют…, – Василь многозначительно помолчал.

Молчала и Стеша.

– Вот и нам бы пожениться! Охота тебе в лесу с ведьмой жить?!

– Мамо – не ведьма! Ты и сам не веришь тому, что в деревне о ней говорят, – глаза Стеши непримиримо блеснули.

Она налила похлебку в деревянную миску и подала Василю. С полки Стеша достала деревянные ложки и, сидя на полу, они ели из одной миски.

– Как в детстве, – улыбнулась Стеша, подавая Василю ломоть хлеба. – А помнишь, ты всегда самое вкусное мне отдавал?

Василь согласно закивал головой.

Они, молча, доели похлебку, и Стеша, вымыв миску, поставила ее на висевшую на стене закопченную полку.

– Ты, Василь, для меня так и останешься молочным братом. Ну, какой из тебя жених? – засмеялась Стеша, потрепав парня за непокорно торчащий чуб.

– Летом я сам пастухом буду. Люди будут мне платить. Заживем не хуже других! А, Стеш? – он за руку притянул ее к своей груди и преданно заглядывал в глаза, пытаясь прочитать в них хоть маленькую надежду.

Но Стеша отпихнула его:

– И не мечтай, Василько! Другой в душе у меня!

– Гусляр из княжьей дружины! Я думал – ты выбросила его из головы! Что-то не особо он к тебе спешит? Думаешь, коня по грязи не хочет маять? Если любит, так и грязь не помеха! Я к тебе пешком пришел…

Стеша отвернулась, стараясь скрыть набежавшие слезы. Василько прав! Князь давно не появлялся в лесу. Она, не смотря на непогоду, все ходила к осокорю, все ждала его. Снег, дождь и ветер не могли прогнать ее. А он так ни разу и не приехал. Может, княгиня молодая опутала его своими чарами? Тешится теперь князь с женою, а о тростинке, что в лесу живет, забыл, поди, давно. Мечется душа девичья, от каждого стука трепещет, все ждет: вот появится князь, снова будет Стеша целовать его, кудри светлые перебирать, а он речи сладкие опять говорить ей будет.

Долго ли, коротко ли поливала осень дождями землю, а зима пришла неожиданно. Сразу снегом занесла города да деревушки русские. Перемела дороги широкие, тропинки лесные, покрыла поля покрывалом светлым, на солнышке переливающимся разноцветными огоньками, словно самоцветами изукрасила. Реки сковала льдом, синим толстым, не видать под ним воды быстрой. Редко на дороге всадники появляются, мороз заставляет народ домоседничать. Заставляет, да видно не всех.

Глава 10

Князь Властимир, не смотря на трескучий мороз, третий день охотился в окрестных лесах с приближенными дружинниками да боярами. Лица их побагровели и обветрили от стужи, на усах и бородах висели белые сосульки. Отдирать их приходилось вместе с волосами, болезненно морщась до появления слез на глазах.

Много дичины было набито да домой отправлено за эти дни. Можно было бы восвояси повернуть, дать прийти в себя потревоженным лесным жителям. Но азарт не давал князю спокойно покинуть лес.

Еще с начала охоты заметили холопы матерую волчицу. Она одиноко мелькала среди лесной чащи, то появляясь на прогалинах, то внезапно исчезая среди сгустившихся деревьев. Словно не замечая вооруженных копьями и луками людей, не боясь псов, что рвались с поводков, еле удерживаемые холопами, она медленной рысью удалялась от охотников. Поведение волчицы раззадорило князя. Не смотря на возы с косулями, зайцами, лисам, белками, да куницами и прочей лесной живностью, князь охоты не прекращал. Он загнал уже одного коня, но пересев на другого, плеткой гнал его в глубокие сугробы. Дружинники, не переча князю, следовали за ним.

Волчица уводила людей все дальше в лес.

Первым не выдержал бесполезной погони холоп из деревни, постоянно сопровождающий князя в его лесных походах. Холоп знал все чащи, потайные дорожки и тропки лесные. А еще холоп знал все деревенские байки да сказки. Он то и остудил княжий пыл.

– Не достать нам ее, княже. В бирючью лощину она уводит нас. Бают: логово ее там. Зимой человеку не добраться туда. Там и летом прохода нет, завалено сухостоем кругом. Никто не ходит в ту лощину. Бояться люди. Бают: волчица – не волчица вовсе, оборотень она.

Властимир свысока посмотрел на холопа:

– Сказки это. Язычников в деревне множество. Надо книги читать греческие, там о вере новой пишут. Вы же все пням молитесь! Крещение приняли, а Перуну подношения приносите в дубовой роще.

– Не спеши судить людей, княже, – с достоинством произнес холоп, – лучше послушай, что они сказывают…

Властимир, уставший от погони, заинтересовавшись рассказом, велел спешиться и развести костры.

– Жарьте косулю, попоны стелите, – приказал он, – медовуху несите, послушаем холопа.

Дружина нехотя спешивала коней. Холопы несли срубленные сучья и пахнущие смолой сосновые лапы. Вскоре костер весело полыхал, согревая теплом бородатых охотников. Уже оттаивали замерзшие бороды, веселее блестели уставшие глаза в преддверии наливаемой в походные кубки медовухи. От костра потянуло сладким запахом жареной косули. Расслабившиеся дружинники садились на седла, брошенные на снег, и постеленные попоны, собираясь пировать, да сказки слушать.

Обстановка располагала к повествованию, и князь жестом велел холопу начинать. Тот с достоинством огладил бороду и оглядел всех собравшихся, как бы желая убедиться, что все внимают его рассказу.

– Давно то было… Не так давно, чтобы сказкой это стало. Живы еще те, с кем случилось то, о чем баять буду.

Слушатели недоверчиво переглянулись, но рассказчику перечить никто не стал. Князь промолчал, ничем не выдавая своих чувств. Верил он или нет?

– Немало воды утекло с тех пор, – рассказчик приподнял шапку да почесал макушку, припоминая давние события, – случилось то с женщиной, что в лесу живет. Она всегда там жила, сколь помню я, – он опять отвлекся и оглядел сидящих вокруг костра. В глазах его промелькнуло что-то отчужденное, словно он памятью перенесся в то время, о котором повествовал. – Была у нее дочь. Девка красоты неописуемой. Сохли по ней парни деревенские, – вздохнул он, – а приезжие, которые впервой ее видели, чуть ума не лишались от вида ее.

– Ты тоже хотел жениться на ней? – ехидно заметил Андрей.

Холоп стянул шапку и раздумчиво покачал седой кудрявой головой:

– Хотел! Как не хотеть? Среди подруг она выделялась. Только и смотрели на нее, других не замечали…