Не могу сказать ни себе, ни им, что простила Романа. Не простила, и ему ничего внятного не ответила. Просто смолчала, потому как не хотела его обижать. И так вон, что вычудила со своим внезапным вторым дыханием и пьяным рассудком, который руководил моим поступками, а теперь со стыда сгораю… Сейчас-то я понимаю, что сглупила, можно было как-то иначе попытаться искоренить в себе чувство неловкости и победить страх.

В итоге, я показала себя не с лучшей стороны, но, тем не менее, дело уже сделано, и назад время не повернуть. Женщину, как говорится, украшает ее слабость и женственность, а мускулинность, навязанная извне, отбирает то естественное, что нам, женщинам, присуще и дано самой природой. Именно женская слабость привлекает сильных мужчин и побуждает их проявлять заботу и внимание.

А моя же слабость и женственность приказали долго жить. И теперь мы с Романом оба монстры, потому я и не строю из себя ангела, у которого однажды насильно отобрали и сожгли крылья на моих же глазах. Не ангел я, и никогда им не была. Все мы люди не без греха, но по сути, в чем-то я куда хуже Романа. Он хотя бы всегда жил правильно и оступился всего лишь раз, а я только и делаю, что допускаю ошибки. Сколько себя помню, мама меня практически не хвалила, только отчитывала. То я не так сделала, это не так… А я не исправлялась, просто шла напролом, терпела придирки и показывала при этом, что мне все равно. На самом же деле мне не хватало похвалы всегда, потому и выросла я такой твердолобой.

Сейчас так и подавно хвалиться нечем. Не поймут они меня, если скажу, как все произошло на самом деле, и откуда на моей кофте взялась кровь Романа. Боюсь даже глядеть, что стало с пуховиком, если и на кофту попало немало.

Бедный Роман… С другой стороны, у мужчин кровь не обновляется, а я ему, считай, дала шанс избавиться от всяких там гадостей, что в его крови поселились. Теперь почувствует себя лучше…

Успокаивай себя дальше, Дарья. Ты даже не знаешь, выжил он или нет. Идиотка… Надо было хоть кольца не надевать. Поздно раскаиваться и думать, как надо было поступить, когда самооценка твоя упала и находится где-то между полом и земным ядром, а Роман уже пострадал. Руки мои до сих пор пламенем горят. Кажется, я их отсушила, а потом слишком долго подержала в снегу, хоть и не чувствовала холода, иначе бы вытащила их и не издевалась над собой. Жарко мне тогда было настолько нестерпимо, что разделась бы догола, если бы не Роман, который стоял рядом и обнимал меня, не давая этого сделать. Но сейчас это жгучее ощущение мало-мальски, а прошло. Огонь внутри погас, оставив взамен чувство опустошенности и никчёмности; обугленное пепелище вместо души, пустое и нафиг никому не нужное.

Это ведь правда. Я никому не нужна, даже себе.

Мне страшно оттого, что я могла убить и при этом чувствовала отраду и необычайный прилив сил. Я способна улыбаться и при этом наносить удары. Сегодня руками, а завтра в руках моих может оказаться нож…

Эта жуткая истина хлещет больнее любой, даже самой жесткой плети, да и зародившийся во мне процесс проявления жестокости как способа утвердиться перед другими, печален, но уже необратим.

Я знаю, что смогу повторить это снова, но смогу ли сдержаться, если в следующий раз почую, что жертва проявила слабость, развязывая мне этим руки?

Тяжело это признавать, но, победив один страх, я заимела другой. Я начала бояться саму себя.

Только маме и Арише я нужна такая дурная, и то пока они не узнали, что я наделала, когда ненадолго отлучалась.

Мама, выложи я ей правду с порога, сразу дала б мне по голове, затем бы связала и вызвала неотложку, чтобы меня, неуравновешенную психичку, оградить от ребенка и пролечить как следует до состояния безобидного овоща. Если б не выбила из меня дурь самостоятельно, а она вполне на это способна…

Раздумываю о насущном, перетираю все это по нескольку раз и начинаю потихоньку понимать, что мы с Романом не такие уж разные люди, если присмотреться повнимательнее. Роман тоже никому не нужен, кроме матери, брата и Арины.

Мы похожи с ним не только в этом: мы оба неправильное, оба дикари по отношению к нормальной человеческой любви и заботе. Нас предали и продолжают предавать, нас как не понимали, так и не понимают; а мы, как можем, так и влачим свое существование, невзирая на камни, попадающиеся на пути, и об которые мы то и дело спотыкаемся, но все равно движемся вперед.

В данный момент мне кажется, что мы с Романом подходим друг другу, причем идеально. Мы будто две половины одного целого, как бы дико и неправильно это не прозвучало. Вполне возможно, что завтра я проснусь с этой глупой мыслью и первым делом покручу у виска и посмеюсь с самой себя.

А возможно, что и нет. Потому что мне так думать комфортно и просто, мне хочется знать наверняка, что я, наконец-то, села в свой поезд, на котором доберусь до конечной станции, и не будет больше никаких пересадок. Мне нравится видеть в Романе образ того человека, который создан только для меня и любит только меня, проще представлять, что Роман и есть тот самый принц, которого ждала. Причина этому вполне логична: ведь я замуж за него иду, жизнь с ним связываю, да и дочь свою единственную родила от него же. Как тут думать иначе, когда судьба сама все решила за нас?

Только бы Роман не передумал… Я бы на его месте бежала куда подальше от такой жены, которая может и задушить ни с того ни с сего, и яду подсыпать, припомнив старые обиды, и топором зарубить, пока спит.

Мне же так не хочется, чтобы Роман исчез после всего, что мы пережили вместе. Не уверена в том, что Роман не уйдет, но и удерживать не стану, гордость не позволит так опускаться.

Такая вот загвоздка…

– Даш, ну ты с Аринкой тогда примостишься. – мамин голос отвлек меня от риторических рассуждений, которые все успешней заводили мой разум в тупик. – А Люба на твоей скрипучей койке, где пружины в попу упираются, поспит, лады?

– Лады. – кивнув маме, я криво, но искренне улыбнулась при упоминании о своем любимом «царском ложе».

Пружина та гадкая уже несколько лет как впивается туда, куда ее не просят, а на новую кровать жалко тратиться. Буду спать на старой до тех пор, пока каркас не просядет так, что моя спина достанет до пола. Эта кровать пришла ко мне из детства. Сколько себя помню, всегда на ней только и спала. Еще одеяло любила из верблюжьей шерсти, зеленое в шашечку. Одеяло то давно как моль пожрала, а кровать прошла со мной сквозь годы и осталась. Память, все-таки… трудно расстаться с тем, что напоминает о детстве.

Взяв кружку с полки, я подставила ее поближе к бутылке и подмигнула маме, намекая на продолжение пьяного банкета. Рюмка с кукольной дозой сейчас слишком мала, чтобы реанимировать меня и вернуть к полноценной жизни.

– Наливай, только с горкой. Ты умеешь, я знаю. Составлю вам компанию. Пока спать не хочу.

Не последую я совету Романа, не пойду купаться и спать, чтобы проснутся завтра иной. Другая жизнь мне не нужна и даром, поняла это с запозданием, правда. Я хочу жить там, где есть и будет он. Только там и только с ним.

Роман Быков, прежде мой заклятый враг, к которому испытывала глубокую ненависть и очень ранимую тягу, а ныне мой будущий муж, которого я, как ни крути и не буйствуй, не хочу терять.

Не знаю, получится ли у нас создать семью в обычном понимании этого слова. Но я хочу попытаться ему понравится, хочу угодить ему как жена, хочу, чтобы он был рядом со мной и дал Арине замечательное будущее. Роман мне нужен куда больше, чем я могла представить себе когда-то с другими. Ни один мужчина так меня не цеплял, ни к кому я так не тяготела и не привязывалась. Хочу видеть Романа только таким, каким привыкла его видеть, со всеми его недостатками, пошлыми намеками и смешками. Даже буду рада слышать его издевательское «моя хорошая» хоть каждый час, пусть Роман только обнимет меня еще, спокойствие подарит и погладит по макушке, как сделал сегодня. Как же с ним уютно рядом находиться, когда мы оба молчим и ни о чем друг другу не напоминаем…