— Знаешь, Чонгук, — Намджун отрывается от Юнги и встаёт на ноги, поворачиваясь к нему лицом. — Я, пожалуй, тебе его не отдам.
Молчание всегда было коронным ответом Чонгука.
Он стоит вплотную к Намджуну, между ними жалкие сантиметры, которые с каждой секундой всё сокращаются и сокращаются. Юнги кажется, что кто-то из них сейчас точно взорвётся и натворит глупостей, и этим кто-то определённо будет не Чонгук. В его взгляде лишь пустота и скорбь, а ещё нескрываемая усталость от жизни; он просто хочет прекратить происходящее и предотвратить вытекающие последствия. Но Намджуну явно доставляет удовольствие осязать чонгукову душевную боль и подпитываться ею. Наверное, поэтому он делает ещё один шаг к нему и бесцеремонно подбирается к уху.
— Мне так приелись другие игрушки, — едко шепчет Намджун, и Чонгук слышит, как он улыбается. — А Юнги такой сладкий… грех не развлечься.
Вместо ответа снова следует игнор, и Юнги боится даже подумать, какая больная идея посетила намджунову голову и что он мог наплести Чонгуку. За последнего становится страшно, ведь он пришёл только что и не факт, что успел понять, чего же Намджун так отчаянно добивается, особенно теперь, когда кладёт ладони на его талию и притягивает к себе, и что же он на самом деле задумал.
Провокацию, естественно. А следом – уничтожение.
Но Юнги не решается произнести это вслух.
— Я буду делать ему больно снова и снова, Чонгук, буду таскать его за волосы, рассекать бровь, разбивать губу. Я буду смеяться, когда он примется просить о помощи, и гладить его по голове, когда он отключится у меня в ногах, — еле слышно цедит Намджун, проводя тыльной стороной ладони по его щеке. — Кровь и синяки ему так к лицу, присмотрись только… Какие краски, какие контрасты…
Чонгук тут же отстраняется, но не потому, что испытывает отвращение от близости с Намджуном, а потому, что так ему удобнее замахнуться. Вряд ли Намджун когда-то получал по лицу, ещё и от такого отброса, и вряд ли когда-то оказывался прибитым к асфальту. Но, судя по его довольной ухмылке и хищному взгляду, он всё же выиграл в сегодняшней битве, оставив ещё один раунд за собой и подписав Чонгуку приговор.
Всё, скорее всего, случается именно так, как он планировал: Чонгук, ни на секунду не задумавшись, отталкивает его в сторону, подальше от Юнги, бросает прямо в пыль на дороге и срывает на нём ненависть. Делает свой выбор. Худший из всех возможных. Он рискует жизнью, переходя дорогу Намджуну, о котором ходят жуткие слухи, и ставит крест на своём будущем. Из-за Юнги. Чонгук не робот, его чувства тоже можно задеть; Намджун прекрасно знал, на что следует надавить, чтобы ему сорвало крышу. И Чонгуку сорвало. Ведь даже после того, как он раскрасил лицо несопротивляющегося Намджуна, как выместил на нём злобу и за себя, и за Юнги, и оставил без сознания на проезжей части, он не сбежал, испугавшись ответственности, и не стал судорожно искать место, где спрятаться. Он пошёл к Юнги.
Чонгук точно сошёл с ума. Умом тронулся. По-другому Юнги не может объяснить, почему тот повёл себя так безрассудно.
Дрожь, которой его резко накрывает, когда Чонгук направляется в его сторону, унять невозможно. Наверняка Чонгук спишет его трясущиеся пальцы на нервный срыв или реакцию организма на боль и наверняка никогда не узнает всей правды. А правда в том, что Юнги готов был проиграть сегодня. Ему не нужна была помощь такой ценой. Это Юнги всегда готов биться насмерть, это Юнги всегда борется за их жизни. Чонгуку же, как правило, плевать, как всё обернётся. Но сейчас именно он стоит перед Юнги на коленях, приподнимая его за локти с невероятной осторожностью, именно он снимает с себя ветровку, закидывая её ему на продрогшие плечи, и берёт его на руки. Аккуратно берёт, не дышит практически. И у Юнги внутри весь былой страх испаряется. Обнимать Чонгука за шею и утыкаться в его кожу носом странно и непривычно, но чувствовать на местах намджуновых ударов чонгуковы крепкие руки – не больно, а ощущать в нём спокойствие, спасение – тепло.
Чонгук не торопится вставать на ноги с колен, только держит его сильно, словно боится отпустить, и выдыхает облегчённо, будто и не является мишенью номер один для самого опасного человека в университете. Его машина стоит в паре метров от них, и Юнги понимает, что как только они сядут в неё, Чонгук сразу же направится туда, куда Юнги скажет, поэтому молчит и не просит донести его до самого кресла. Он не хочет признавать это и считает подобное глупостями, но он действительно страшно соскучился по их коротким встречам с сигаретами, даже несмотря на то, что не виделся с ним всего лишь один чёртов вечер. Чонгук, с трепетом сжимающий его в своих руках, кажется, тоже скучал. Или Юнги опять надумал себе лишнего. В нём почему-то до сих пор теплится надежда, что когда-нибудь они смогут стать лучшими друзьями, что Чонгук подпустит к себе и будет защищать его, как сегодня, а он, Юнги, будет биться за них обоих. Остаётся только узнать, нужно ли это Чонгуку, и хочет ли он настолько с ним сблизиться. Хочет ли вырваться из своей зоны комфорта и посвятить себя человеку, который на многое ради него готов.
Прижимаясь к его груди, Юнги пытается сконцентрироваться на мысли, что Чонгук – возможно, единственный человек, которого ему не хотелось бы потерять.
И старается не думать о том, что как только Намджун очнётся и наберётся сил, он сживёт их обоих со свету.
========== Part 5 ==========
Юнги не знает, куда они едут, но надеется, что в другой город или страну. Тело сильно ломит от боли, дрожь никуда не делась; он сидит на переднем сиденье, укутавшись в ветровку Чонгука и отвернувшись от него к окну, и смотрит через стекло на деревья, окружившие дорогу с двух сторон. Хочется выпить пару таблеток и выкурить сигарету, но Чонгук вряд ли разрешит дымить в машине, да и из лекарств в его аптечке точно нет обезболивающего: он не фанат препаратов и считает, что любую боль можно вытерпеть. Юнги согласен с ним в какой-то мере, но сейчас почему-то не может перестать думать, что же сделать такого или, может быть, выпить, чтобы стало хоть немного полегче.
Чонгук ведёт машину молча, изредка поглядывая в его сторону, и даже не пытается начать разговор или обратить на себя внимание. В этом нет ничего удивительного, это типичное его поведение, однако Юнги, старающийся спрятаться от его обеспокоенных взглядов, не может не ощущать вину перед ним за случившееся и корить его за такую невозмутимость. Чонгук вообще, по уму, должен бросить его сейчас на обочине, вернуться к Намджуну и ползать перед ним на коленях, умоляя не трогать родителей и всех, с кем он знаком и за кого боится. Но вместо этого он упорно делает вид, что ничего не произошло и не произойдёт в будущем, и Юнги от этого ещё больнее, чем от мыслей о том, что им обоим конец и хэппи энд отменяется.
Чонгук то и дело тянется к кнопкам, чтобы включить обогрев сидений, но Юнги каждый раз отрицательно мотает головой, безмолвно передавая, что ему не холодно, и трясётся он тоже не из-за этого. Неплохо было бы поговорить с ним, обсудить, что же им обоим делать дальше, однако Юнги не может начать – на языке крутятся только банальные «Мне очень жаль» и «Прости, что втянул тебя в это». Чонгук не простит. Такое никто не простил бы. Но Юнги всё равно отчаянно верит, что он хотя бы поймёт и не начнёт его ненавидеть, ведь тогда они точно не смогут всё исправить. Либо вместе, либо никак. Нет других вариантов.
— Чонгук, — Юнги зовёт его, не поворачиваясь. — Останови машину.
В ответ никакой реакции. Чонгук не тормозит и даже не объясняет, почему, но Юнги, по правде говоря, и не ждал, что тот тут же метнётся выполнять его просьбу. Лишь хотел, чтобы он сказал хоть что-то, дал понять, что слышит и не находится мысленно в другом месте, а с остальным Юнги потихоньку бы справился. Чонгук ведь никогда не изменяет своей философии – так воспитан, и никогда не действует вразрез с собственным планом, выстроенным годами, и строгим сводом правил. Особенно это касается первого, самого главного – «Игнорирование всего услышанного». И к подобному, размышляет Юнги, давно бы уже стоит привыкнуть. Всем так было бы проще. Правда, как бы он сам ни пытался, а успеха в этом нелёгком деле достичь не сумел.
