– Не свою! А Конрад не бандит. Не всё, кто живёт в старом районе бандиты.

Судья хмыкнул.

– Да, – разозлился Малыш, – Конрад честный человек, лучший из всех. Он был учителем. Вам до него далеко.

– Постой. Конрад, который был учителем в городской гимназии лет пятнадцать назад? – судья не отреагировал на дерзость.

– Да.

– Я слышал, он долго болел и умер.

– Болел, да, ему отрезали ногу, но он до сих пор жив. Во всяком случае, был жив утром, – угрюмо добавил Малыш и покачнулся.

– Сядь! – резко бросил судья и указал пальцем на стул для посетителей. Малыш, покачиваясь, подошёл к столу и сел.

– Почему он живёт в старом районе? Он был отличным учителем, я учился у него. Он был состоятельным человеком, у него был собственный дом.

– Все деньги ушли на леченье. А калеку никто не хочет брать на работу.

– Ну, хорошо, оставим это. Чего ж ты хочешь?

– Я? – Малыш удивлённо посмотрел на судью. – Ничего. Я просто вас предупредил, теперь мне нужно возвращаться. Я надеюсь, вы поставите у себя охрану.

– Поставлю. Но нам с Линдой придётся на время переехать, сегодня же. Возможно, мы ещё вернёмся в этот дом, но это произойдёт очень нескоро, и я совсем не уверен, что Линда захочет тебя видеть. (Линда промолчала). Что же касается меня, то я благодарен тебе за предупреждение. Рано или поздно они нашли бы мой дом, как бы хорошо мы не прятались, а потому лучше так, когда мы знаем об этом. У меня нет к тебе претензий, а вот Линда… молодость не так снисходительна (Линда опять промолчала). Ступай. Тебе надо к врачу и отдыхать.

Мальчик поднялся и пошёл к выходу, Линда, молча, шла следом. Он остановился у калитки, взялся за прутья рукой. Солнце пекло нещадно и в голове словно стучали молотки.

– Линда, прости меня. – Он не смотрел на девочку, – я виноват перед тобой. Но я не мог поступить иначе. Должно быть, мы больше никогда не увидимся, и… – Малыш сжал руки в кулаки, – прощай.

Малыш повернулся и шагнул из сада на улицу, солнце ослепило глаза, и наступила темнота.

Очнулся Малыш в незнакомой небольшой комнатке на кровати. Спиной к нему за столом сидел тот самый сержант, который пытался остановить его у входа в дом судьи. Малыш сел на кровати, сержант оглянулся.

– Очнулся, оборванец. – Сказано было без злобы, скорее с сочувствием.

– Где я? Я арестован?

– Пока нет. А есть за что? Будь моя воля, я бы нашёл, за что.

– Где я?

– Все ещё в доме судьи. Хозяева уехали, и судья лично просил проводить тебя до дому. Будь моя воля…

– Ты уже это говорил, – прервал его Малыш, голова у него всё ещё кружилась.

– Точно. – Сержант неожиданно рассмеялся. – А ещё очень просила юная барышня. Она, между прочим, плакала, оставляя тебя под моей охраной.

– Плакала?

– У, ещё как, отец трижды напоминал ей, что они торопятся.

– Я этого не заслуживаю.

– Это точно. Будь моя воля… А, ну это я уже говорил.

– Ты, это… извини, сержант, что я тебя пнул. Я не в себе был утром.

– Да чего уж там, вижу, какой переполох ты в доме устроил. Обо мне речи не идёт. Ну и ты уж меня извини, парень, до дому то я тебя проводить не смогу только до границ старого района, а то буду похуже тебя выглядеть. А ты с такими синяками далеко не красавец.

С тех пор жизнь Малыша пошла по-другому. Он чаще стал ночевать один в заброшенном районе, избегая встреч с бандитами. Изредка вечерами навещая Конрада, который вполне оправился от побоев, но сильно скучал без Малыша. Мальчик регулярно раз в одну – две недели пробирался в южный район к дому судьи теперь почти пустому (там был только полицейский пост). Пробирался по ночам, после того как столкнулся с группой местных мальчишек, без силового конфликта при встрече не обошлось. Растаскивал их все тот же сержант, он увёл Малыша подальше и отпустил по старой памяти. Малыш сам себе удивлялся – полиция защищала его от обычных граждан. По ночам было труднее и опаснее преодолевать посты на границах районов, но на улицах для Малыша было меньше опасностей. Каждый раз, глядя на пустой, с тёмными окнами дом, Малыш не мог понять, чего в нём больше, желания чтобы Линда вернулась или страха, что она вернётся. Пока ничего не менялось, и малыш начал привыкать жить совсем один.

Малыш окончил рассказ и замолчал, не в силах избавиться от воспоминаний. Молчал и Максим. И таинственная песня не заставила себя ждать:

Споёмте, друзья, ведь завтра в поход

Уйдём в предрассветный туман.

Споём веселей, пусть нам подпоёт

Седой боевой капитан.

Малыш даже не удивился, что слов стало больше, это же песня она должно быть длинная. И во сне её пел Йозеф, он был моряк и песня, кажется, о море, о моряках. Нужно будет рассказать об этом Конраду. Или не нужно, вдруг он расстроится, он не любит упоминаний про море и корабли. И песня грустная, у меня слезы наворачиваются, а забыть её не могу:

Споёмте, друзья…

– Да, это печальная история, Малыш, и заставляет задуматься. Рисковать жизнью одного друга, чтобы спасти другого. Я не знаю, какой выбор сделал бы сам. Мне кажется, ты поступил правильно.

– Я поступал глупо и безответственно, когда не слушал Конрада, когда воровал, когда связался с бандитами, хотя и знал, что они подонки. («Споёмте, друзья, ведь завтра в поход…»).

– Ох, Малыш, ты ещё совсем ребёнок. Ну, кто из нас способен поступать всё время правильно? Кто способен просчитать последствия своих поступков на годы вперёд?

– И что же делать? («Уйдём в предрассветный туман…»).

– Жить, – улыбнулся Максим. – Просто жить. Стараться всё делать правильно и ошибаться. Ошибаться и пытаться исправить свои ошибки. Но не бояться жить дальше. Помнить об ошибках, но не сожалеть о них попусту. Если ты ничего не делаешь, потому что вновь боишься ошибиться, это ужасно – ты вообще не живёшь, только сожалеешь. Откинь эти сожаления. Ошибки делают нас только сильнее, даже мудрее.

– Конрад говорил почти то же самое. Я опять его плохо слушал. («Споём веселей, пусть нам подпоёт…»).

– У тебя ещё много времени впереди, чтобы всему научиться. Уверен – Конрад гордится тобой, и очень за тебя переживает.

– Я не хочу его огорчать. («Седой боевой капитан…») – мальчишка поднял глаза. –На улице темнеет, мы можем собираться.

– Нищему собраться – только подпоясаться, – Максим встал, надел плащ, закинул за спину сумку на ремнях, взял в руки шляпу. – Я готов.

– Это ты нищий? – засмеялся Малыш, хлопнул Макса по карману, там звякнули золотые монеты.

– А, – отмахнулся Максим, – это не моё, готов отдать всё любому, кому это действительно нужно.

– Да только, кому действительно нужно, не всегда берёт? Так?

– Нет, не так. Ты, малыш, не берёшь, потому что тебе это не нужно. Не помешало бы, конечно, да только для тебя есть вещи куда дороже и важнее любых монет, вещи, которые невозможно купить.

– Деньги дают свободу. Можно жить, как хочешь.

– Да, но деньги и лишают свободы покрепче любой тюрьмы. Никогда не видал людей, трясущихся над каждой монеткой, готовых за неё сделать любую гадость? Всё зависит от твоего отношения к деньгам.

– Хм, я подумаю об этом. А теперь, разговоры только шёпотом и когда я разрешу.

– Слушаюсь, командир, – прошептал Максим в ответ.

Они вышли из дома, и пошли вдоль улицы. Солнце уже село и быстро сгущались сумерки. Максим с трудом различал окружающие дома – только силуэты крыш на фоне более светлого неба. Они несколько раз свернули, и Максим перестал ориентироваться и понимать, куда ведёт его маленький проводник. Но всё же крутил головой по сторонам, стараясь запомнить дорогу. И натолкнулся на спину внезапно остановившегося Малыша. Малыш зашипел и рукой задвинул Макса себе за спину, сам он осторожно выглядывал за угол забора. Они стояли на узкой тропинке, справа была бревенчатая без окон стена дома, слева забор, который внезапно заканчивался или поворачивал (Максим этого не видел).