Для Мьют это было уже слишком.

Просто обнюхав кокон, она могла по запаху определить — зашипит ли спящая в нем вонючка или станет нормальным стальным. И сейчас смрад от Олли просто сбивал ее с ног, даже несмотря на сильный холодный ветер, который бил Мьют в спину, унося вонь в сторону устья.

— Я… Простите! Я!.. Простите! — Мьют закашлялась в тошноте, но ее так и не вырвало. Зажав нос и рот, она бросилась бежать прочь.

Олли долго смотрела ей вслед, схватила сверток, потянула на себя и упала — тюк был неподъемен.

Вдвоем с Ником они кое-как проволокли его по песку. Умаялись и разрезали, освободив шкуры и перетаскав их уже помаленьку.

Тут было полным-полно всего. Медвежьи, тигриные, а лисьих и волчьих и вовсе бессчетно.

До самого вечера возились они с шалашом, обшивая его со всех сторон шкурами. На улицу они пустили медвежьи, а красивыми тигриными застлали пол.

Ник еще выложил речными камнями круг для костра в середине, под самым потолочным отверстием.

Мучительно скучно потянулись однообразные дни.

Поначалу часто шел дождь. Потом дождь со снегом. Потом уже просто один снег. Огромные мокрые хлопья летели с низкого неба, а река волновалась и бурлила.

Ночью все леденело в заморозках.

Ник не мог сидеть без дела и постоянно уходил в сторону Стальных, высматривать Тима.

Олли, чтоб хоть чем-то занять себя, сидела с удочкой на берегу.

Утро было тихое, безветренное, без осадков, такое, что даже не верилось.

С кислым видом Олли смотрела на мертвый поплавок, как вдруг увидела девочку лет десяти, которая лазила вокруг шалаша, словно это была ее собственность. Рядом, на снежной траве, лежала освежеванная туша молодого лося.

— Как вы это все такое делаете? И потом залезаете внутрь и сидите там?! А зачем? Это так смешно! — наконец-то обратилась девочка к Олли.

У нее были густые белокурые волосы почти до плеч и худые черты лица: тонкие губы и острый, точеный носик. И глаза… глаза, в которых горело сразу четыре цвета: голубой и изумрудный, золотой и ярко-красный.

— Вы, Вонючки, всегда что-то делаете, всегда чем-то заняты. Суетитесь, таскаете что-то, строите, роете, заползаете в норы какие-то. Все вам неймется! — усмехнулся ребенок и, откинув полог, заглянул в шалаш.

— Нужно жить. Нужно добывать себе пропитание… — неуверенно ответила Олли.

— Кстати! Про еду! Вот это вам от Мьют! — и девочка кивнула на тушу.

— Кто это?

— Она приходила к вам, приносила шкуры. Но ее вырвало… и она убежала… и все это время переживает, что поступила нехорошо, некрасиво. И вот от нее вам подарок.

— А где она сама?

— Она очень стеснительна. Она вон там прячется, за корягой. Самой страшно, и я принес за нее.

— Ты не девочка? — опешила Олли.

— Я — Ники! — улыбнулась девочка, оказавшаяся мальчиком.

— А ты разве нормально переносишь наш запах?

— Воняет, конечно, сильно. Но мне как-то нормально. Мьют я понимаю — у девчонок носы вообще гораздо чувствительнее, — Ники сел на тушу. — Я чувствую вонь, но для меня она терпимая. У всех же по-разному. Я видел одного — ему даже нравится нюхать вашу вонищу! — Ники оторвал лоскут мяса и принялся жевать.

— Живот заболит! Сырое нельзя! — ахнула Олли.

— А как это — когда живот болит? Что чувствуешь?

— Вот заболит — тогда узнаешь!

— Кстати — про боль! — Ники стал обсасывать кровь с пальцев. — А это правда, что вот сейчас вы мерзнете?

— Правда-правда… — буркнула Олли.

— И как это, когда холодно?

— Все болит.

Ники задумался:

— Сильно болит, где болит?

— Везде. Тело болит, ломит.

— И сейчас тоже холодно? И прямо сейчас у тебя что-то болит?

— Холодно… Пальцы замерзли, болят…

Ники с сожалением посмотрел на Олли.

— Не знаю… Я не понимаю, что значит «холодно». Я думаю — это все ваши выдумки. А может, и нет. Может, это и вправду так. У вас это может быть — вы же прокляты.

— Кем прокляты? — Олли сделалось не по себе.

— Миром прокляты. Вы, Вонючки — неудачные дети Мира, и вы прокляты. Все у вас не то и все у вас не так. Вы болеете, стареете, у вас постоянно что-то болит. Вас звери не любят, боятся. Могут даже убить.

— А вы… не прокляты? — Олли заглянула ему прямо в глаза, никак не в силах поверить, что видит такое сочетание цветов.

— Мы — любимые дети Мира. Он любит нас. Здесь все вокруг наше. Здесь все для нас. Мы рождены, чтобы радоваться, а вы — чтоб выживать, — Ники внимательно посмотрел на Олли. — Некоторые наши презирают вас, но мне вас жалко.

Олли застыла, приоткрыв рот.

— Ладно! — подскочил Ники. — Засиделся я с вами! Меня Мьют ждет! Вот, примите от нее подарочек, она не хотела сбежать… просто… ну, вы понимаете… рвота, то-сё, — он побежал прочь по берегу и помахал рукой. — Я еще приду через пару дней! Пока!

Ночь была черной, как сама смерть. Ледяной ветер швырял в лицо колючую морось.

Ник уже возвращался, как вдруг случайно увидел Тима.

— Тим! — по-детски радостно воскликнул Ник.

Тима передернуло, он явно хотел уйти, но остался.

— Тим! Как ты? Нам нужно поговорить! — ласково начал Ник.

По лицу Тима прошел спазм, он дернулся и отвернулся.

— В деревне все умерли. Все наши! Тим! И Вэн тоже умер. Великанов больше нет. Хотя… Зачем я тебе это рассказываю, ты и сам знаешь, наверное. Тим! Вот нож Вэна. Он сказал идти к тебе. Он умер у меня на руках! Все наши умерли!

— Мне… не интересно… — тихо прошептал Тим, отворачиваясь.

— Вот его нож. Он из черного великаньего железа.

— Не нужно…

Ник замер, словно бы в первый раз увидел его.

— Что с тобой не так? — Тим хотел уйти, но Ник схватил его за плечо. — Да что с тобой?!

— Ты правда хочешь знать? — взорвался Тим. — Правда хочешь?

— Конечно!

Тим задрожал:

— Ну тогда слушай! Я… Я не могу терпеть твою вонь! Не могу! Это меня выворачивает наизнанку! Это меня просто уничтожает! Твоя вонь просачивается мне… мне в ногти… в кожу… этот… он…

— Но Вэн нормально терпел наш запах… — ошарашенно прошептал Ник.

— Но я не Вэн! — вскрикнул Тим так, что Ник вздрогнул. — Я не Вэн!

Ник побелел и нахмурился:

— Да. Ты не Вэн! — и вдруг толкнул Тима в грудь. — Вэн заботился о нас! Заботился о твоей сестре! О ТВОЕЙ сестре!