– Ну, заехали… Увязнем, не дай Бог. – Катя пустила шагом.

– Слушай, Катька, где-то я слышала об этом селе… Старая Тяга… Название больно смешное, охотничье. Старая Тяга под Велецком…

– Да какая нам разница? Я другое вот вижу. Чем ближе к городу, тем дорога лучше бывает… А эту гать поди сто лет не подновляли. Не заплутали мы часом?

– Так не сворачивали же никуда, – Нелли потянулась с седла и сорвала бархатную черно-коричневую лохматку. Камышина показалась щеке прохладной и мягкой, хоть мушки вырезывай.

– Помню, что не сворачивали, – Катя, продолжая хмурить темные брови, приподнялась на стременах. – Не пойму, то ли село, то ли нет… Вроде как колокольня.

– Ну и пора бы! – Жалея бросить лохматку, Нелли украсила ею переднюю луку.

– Да чудная какая-то… Вроде как палки на ней.

Не минуло и четверти часа, как палки, увиденные Катей на колокольне, оказались раздвоенным стволом березки, вскарабкавшейся на самую звонницу. Гать между тем не только не закончилась, но сделалась подозрительно подвижной. Черные срубы первых изб переливались изумрудным мхом.

– В таком болоте только водяному жить! – фыркнула Нелли.

– А живет ли здесь кто? – Катя оставалась серьезной. – Дело-то к вечеру, а печи не топят. Да и живности не видно. Плохое место, не везет нам сегодня. Едем-ко дальше!

– Давай хоть ноги разомнем, силы нет, – Нелли спешилась.

– Ну нашла где отдыхать, – Катя неохотно последовала ее примеру.

Гать закончилась. Дорога, шедшая через село, изрядно заросла травой. Нетоптаная трава подступала к избам.

– Барин, а барин, ты мне гостинчика от лисички не принес?

Звонкий голос прозвучал так громко, что Нелли вздрогнула от неожиданности. Перед ними стояло выскочившее из-за завалившегося плетня странное существо, сперва показавшееся огромным ежом, вставшим на задние лапы. Взаправду же это был горбатенький мальчик лет десяти, с остреньким личиком, полускрытым гривою лохматых волос. Одет мальчик был в лохматую же овчину на голое тело, доходившую едва до коленок тощих грязных ножек.

– Тьфу, напугал, – Катя рискнула приблизиться к странному созданию. – Откуда ты взялся такой?

– Я Псойка. А ты отвяжись, пусть-ко мне барин гостинчика от лисички даст.

Катя обернулась с намереньем цыкнуть, но не успела: Нелли уже протягивала мальчишке полушку.

– Блестит, – проворно ухватив монетку, залюбовался горбунок. – Только это не от лисички, не так-то я прост. Откуда у ней в лесу денежка?

– Не нравится, давай назад, – Катя еще сердилась.

– Отвяжись, не ты одаривал, – полушка исчезла за щекой. – В город пойду, пирога куплю, белого, медового с маком.

– Город далеко?

– Пешочком два денечка.

– Эх ты, заплутали, – Катя сердито хлопнула кулаком по плетню. – Никто не живет здесь, что ли? Что это за село?

– Я живу. Больше, правда, никого. А село-то будет Старая Тяга.

– Все верно, – растерялась Нелли, – только та карга говорила, что до города отсюда засветло доедем.

– Налгала из вредности. Вот ведьма-то! Теперь хочешь не хочешь здесь ночуй. Слушай, чучелко огородное, – Катя оборотилась к горбунку, – в каком хоть доме тут заночевать лучше?

– А какой хочешь выбирай, все пустые.

– А отчего село-то опустело? – Занозою сидело в памяти название села, и Нелли никак не могла ее вытащить.

– Долгая сказка.

– Расскажи, я тебе еще денежку дам.

– Коли тебе слушать охота, так оставайся, – Катя приняла у Нелли повод. – Я лошадей покуда расседлаю да погляжу, где лучше спать.

– Ладно, ступай, – Нелли уселась на ближайшую завалинку и поманила горбунка пальцем. – Не бойся, мальчик, я тебя не обижу. Расскажи мне, давно ли село пустое и отчего.

– Давно, ух, как давно. – Псойка остановился в двух шагах от Нелли и начал переминаться на тонких босых ножках. – Дед мой с меня был, вот как! Только не думай, он горбачом-то не был, и отец не был, это меня с печки уронили малого.

– Да я не думаю, – терпеливо ответила Нелли. – Ты про село рассказывай.

– Я и рассказываю про село-то. Барин важный был тогда, не то, что нынешний. Мужики в Старой Тяге ничего жили, только разве земля трудно родила, воды здесь мало.

– ВОДЫ мало?!

– В том-то и дело, красавчик ты мой. Маялись людишки, но ничего, жали-сеяли. Тут барин и скажи, я, мол, не какой-нибудь, а мудреный благодетель. Уехал в сам Петербурх, да привез басурмана с обритой бородой. В тех, говорит, басурманских краях людишки горазды канавы копать, чтоб вода куда надобно шла.

– Каналы! – Нелли рассмеялась.

– Я и говорю, канавы, – обиделся Псойка. – Ходил басурман, ходил, щеки надувал, все ручейки обошел, потом велел мужиков звать землю рыть. От каждого ручья по канаве отвел, а от каждой канавы еще по три. Сперва жили мужики да радовались, больно хорошо всходило. На четвертый год снега много лежало, весна мокрая выдалась. Залило поля кое-где, но все ж жить можно. Потом осень была хмурая. Каждый год стало больше заливать, покуда все не заболотило. Уж и обратно засыпать пытались канавы-то, да куда. Пришлось расселять Старую-то Тягу, часть народу в Рысихе обстроилась, часть в Незнайке. До меня тут много лет никто не жил, сам-то я из Рысихи. Мачеха со двора согнала, известно, какой из меня работник. Побираюсь по убогости. Дед жив был, сказывал, раньше уроду было житье! В каждом барском дому держали нашего брата, господ веселить. Сладким куском сыты были. А теперь не держат, наскучили, что ли, уроды-то? Выросту, пойду, может, с нищими бродяжить, а маленькому плохо, всяк бьет, кто хочет.

– Уж и не знаю, где раскладываться, – крикнула из ближних ворот Катя. – Мокрицы в домах и лягушки!

– Так шли бы в дом священника, он на взгорочке, – важно отозвался Псойка. – Там даже печь-то белая.

Дом священника! Нелли рывком вскочила на ноги. Вот так штука, в этом болоте, оказывается, и родился отец Модест!

– А священник давно в селе не живет?

– Экой ты непонятливый. Народ расселился, кому в церкву ходить? Дед, правда, сказывал, священник тут еще доживал, жалко храм-от было бросать, служил один. Так тому уж лет будет четыре раза по десять.

– А дети…. дети у того священника родились здесь? – запинаясь, выговорила Нелли. – Сын… у него родился?

– Эк хватил! Да в Старой Тяге никто не рождался раз пять по десять. Денежку-то дай, раз от лисички гостинца не привез.

Нелли не глядя протянула мальчишке алтын.

– Ух ты, вот так денежка! Я за такую денежку дров наношу, печку натоплю, выспитесь, как у Христа за пазухой.

– Где ж ты дрова берешь, одни болота кругом.

– Где-где, на бороде! – отозвался Псойка, отскочив в сторонку. – Небось не дурей тебя, дома доламываю, которые уже обвалились.

Неугомонный горбунок стреканул куда-то промеж плетнями. К Нелли меж тем торопливо, помахивая издали рукой, шла Катя.

– Правду карла болтал, дом получше других, хотя тоже грязищей зарос. Спать все одно на потниках, уж я их в избу заволокла.

– Слушай, ведь отец-то Модест врал!

– Ты о чем?

– Я помню, наверное помню, он говорил, что здесь родился! Старая Тяга под Велецком.

– Ну и что с того? Может, похвалиться хотел…

– Похвалиться?! – от возмущения Нелли въехала носком сапога в зацветшую лужу. – ЧЕМ тут похваляться, скажи на милость?

– Под ноги гляди! – Катя взбежала по шаткому крылечку и придержала дверь для Нелли. – Почем я знаю, зачем попу врать?

– Все врут зачем-то, – оглядывая сизое в опускающихся сумерках помещение с тремя пустыми окошками, отозвалась Нелли. – Коли бы он сказал, родился, мол, в Москве либо Петербурхе, а выяснилось, что здесь, все бы ясно. Постыдился такой мурьи, прихвастнул. А наоборот врать для чего, а, Катька?

– Вроде как незачем, – Катя защелкала кремнем над трутом.

Нелли все оглядывала дом, разделенный на две горницы. Белая печь была единственной его гордостью. Ну, еще что-то вроде хозяйской кровати за перегородкою, а лавки да стол – самые избяные, топорной, не рубаночной работы. Провалившийся пол дощатый, не земляной. Да, по всему здесь жил священник. Но никак не мог оказаться сыном этого сельского батюшки отец Модест с его гессенскими сапогами, мягкими манерами, фехтовальной осанкой! Даже если предположить, что стояли здесь четверть века назад шкапы книг, увезенные затем в жилое место. Нелли казалось, что она догадалась бы о неправде, даже не услышь сейчас, что никакой священников сын здесь три десятка лет назад просто не рождался. Чего гадать, могло ли это быть, этого не было, да и все.