– Ты, деточка, не шуми сейчас по галерейке, – приговаривала женщина, ловко высвобождая Парашу из намокшей тальмы. – Инокини почивают перед всенощной, а всенощная-то длинная, ох, длинная… Матушке я уж после доложу, она уж и не ждала тебя нынче… С сундуками твоими утром разберемся, много грохоту их ночью снимать да перетаскивать… Ляжешь сейчас тихонечко поспать с дороги, а утром будет кому тебе помочь… Пойдем, деточка, пойдем…

Размышляя без особой тревоги, не придется ли Фавушке всю ночь прокуковать вместе с лошадьми и каретой, раз уж ее, жданную гостью, привечают так скудно, Параша шла за женщиной по каким-то переходам, мимо каких-то низеньких дверей… Одну ее проводница, наконец, отворила.

– Вот и келейка твоя, все приготовлено уж три дни… Сейчас свечечку зажгу… – Женщина вытащила из складок своего широкого одеяния огниво и сальный огарок. Когда огонек вспыхнул, лицо ее, верней, та его часть, что не была укрыта платом, низко надвинутым на лоб и сколотым под самым подбородком, оказалось молодым, но покрытым паутинкою морщинок. – Вот, и полотенца тут и вода в рукомойнике. Почивай, деточка. Я предупрежу, чтоб к утрене тебя не будили, вон ты когда приехала-то…

Как ни старалась Параша на всякий случай помалкивать, пришлось, конечно, вежливо поблагодарить послушницу прежде, чем та удалилась. Но когда дверь бесшумно затворилась за женщиной, Параша вздохнула со странным чувством облегчения. Уже есть кто-то, кто видел ее, Нелли Сабурову, и не усомнился. Пусть это всего лишь послушница привратница, но она скажет другим – Нелли Сабурова приехала, и не будет при этом лгать. Ее правда чуть-чуть заслонит Парашину ложь.

От каменных стен, сведенных низко над головою вогнутыми ладошками, веяло холодом. Словно в склепе, поежилась Параша, никогда не ночевавшая в каменном помещении. Оставленный послушницей огарок был совсем маленьким, и раздеться Параша толком не успела. Пришлось расшвыривать в темноте одежду наугад. Впрочем, так и при свете поступала Нелли, и прежде, чем мгновенно заснуть, нырнув под перину, Параша успела подумать, что все, пожалуй, к лучшему.

Уж вовсе нестрашным оказалось и пробуждение, окрашенное золотым полуденным солнцем. Никогда в жизни Параша не спала до полудня! Зато было сие вполне в духе Нелли.

Оконце в келье оказалось маленьким, под самым потолком, но беленные известкою стены умножали поступающий сквозь него свет. Да и надобно ли было большое окно, чтобы осветить комнату, в которой помещались только узкая кроватка с саржевым пологом да умывальный стол с рукомойником? Нашлось место, впрочем, и для двух знакомых сундуков, которых ночью тут не было. Третий сундук с шумом въехал в распахнувшуюся дверь почти тотчас, как Параша открыла глаза.

Две втаскивающих сундук девочки, примерно Парашиных лет, кряхтели от натуги, пыхтели и хихикали.

– Как почивалось барышне? – бойко спросила одна, поменьше ростом и похудей, сразу заметив, что Параша проснулась.

– А вы кто? – выбираясь из-под перины, спросила Параша, разглядывая нежданных гостий, которые вместе с тем были и хозяйками. Одеты обе девочки были одинаково – в платочки и какие-то бесформенные линялые понявки, вовсе не похожие ни на красивые сарафаны крестьянок, ни на строгое платье монахинь. Та, что поменьше, оказалась косенькая, а которая покрупней – ярко-рыжая, с усыпанным веснушками личиком. Параша тут же смекнула, что из-за этого их, верно, и пристроили в обитель.

– Послушницы здешние, – пояснила косенькая то, что и так было ясно. – Я – Марфуша, а она вот – Надёжа. Наша келейка от тебя справа.

– А еще есть тут девочки вроде нас?

– Нету, мы только.

– Так хорошо вам тогда, хоть друг с дружкой дружите.

– Помилуй Пресвятая Богородица, барышня, – степенно вмешалась рыженькая Надёжа. – Разве мы подруги? Что ты говоришь эдакое?

– А что я такого сказала? – обомлела Параша.

– Худое сказала, – ответила Надёжа строго. Марфуша согласно кивнула.

– Не говорила я ничего худого! – Параша возмутилась. – Живете вместе, так? Да еще сама ты говоришь, остальные тут взрослые… Если такие вы злонравные да нелюдимые девки, что живете вместе, а сдружиться не можете, так то вам худо, а не мне!

Девочки прыснули.

– Не понимаешь ты, верно, – улыбнулась Надёжа. – Ты вить мирская, да и в обители, сказывают, ни разу не живала. Мы не подружки, а сестры. Другое это дело. Дружба – мирское. Нам тут нельзя ни к кому сердцем-то прилепляться, а любить надобно всех. Что молодых, что старых, одинаково. Поняла теперь?

– Поняла, – Параша смешалась.

– Давай быстрей, мы тебе одеться-то поможем! – затараторила Марфуша. – Обитель покажем, чего время-то терять.

Через десять минут все три уже вышли на крыльцо. Солнечный погожий день сверкал в цветах роз, отяжеливших ветви кустов. Кусты ровными рядами окружали беленное известкою длинное строение и ведущие к нему гравиевые дорожки. Кое-где между розами и липами виднелись деревянные скамьи. Строение лепилось к гладкой высоченной стене из камня, тоже беленой, по которой шла крытая тесом галерея.

– Айда наверх! Оттудова все как на ладошке! – Надёжа на ходу протянула Параше нерумяную просфору. – На тебе, жаль на еду-то время тратить, да и трапезничать скоро.

На стену вели каменные ступеньки, очень крутые и узкие. Свежий лесной ветер ухватился за непривычно распущенные волосы Параши и начал швырять их ей в лицо, мешая смотреть. Лес, наполнивший его запахами, стоял не близко и не далеко, за полями. Впрочем, ни лес, ни поля, что открылись по одну сторону стены, не слишком увлекли Парашу. Не в пример интересней был вид, открывавшийся не наружу, а внутрь.

Огромный собор, поставленный посередь, делил обитель на три части. Границами их были мощеные дороги, ведущие к собору от ворот. Две дороги, обсаженные по своим сторонам деревьями, подводили к каменным крыльцам собора. Каждое крыльцо было широким и высоким, ступеней в двенадцать, и открытой площадкою опоясывало храм. Никогда не видала Параша такого большого храма, да чтобы еще парадные входы в него были не с земли, а как бы с балкона. Куда подводила третья дорога, покуда было не видно.

– Спальные покои тут, – Марфуша указала рукой на длинное здание, из которого они вышли. Таких же было несколько, с цветами и клумбами вокруг. – А рядом службы, вишь, поварня, что с колодцем рядышком, баня там же, да склады, да амбары, да мастерская…

Другая часть оказалась отведенной под плодовые деревья и огороды: там и сям, на капустных грядках и под яблонями мелькали черные одеяния женщин с корзинами, тяпками, ведрами…

В третьей части небольшая церковь (в Сабурове она показалась бы большой!) высовывалась из-за собора.

– А там чего?

– Кладбище.

Силясь разглядеть получше, Параша ушиблась ногой обо что-то железное. Это оказался непонятный раструб, сквозь наклонную щель которого зеленела трава под наружней стеной.

– Эк ногу зашибла! Зачем такая дыра?

– Кипящую смолу лить. Обитель-то когда еще строили. Против многих врагов инокини оборону держали – и татары шли, и поляки…

– Так это когда было? Сейчас-то время мирное, можно и заделать дыры-то.

– А Пугачевщина разве давно была? – Надёжа вздохнула. – Досюда злодеи-то не доходили, а все-таки. Время всегда одно, голубушка-барышня.

– Вот оне где! Уж ищут, ищут, прости Господи, а оне на стену залезли! – Параша чуть не прыснула, так забавно было смотреть, как вчерашняя послушница, поднимаясь по лесенке вдоль стены, словно растет на глазах. Сперва в ногах у девочек появилась ее рассерженная голова, затем к голове приросли плечи, стан. – Матушка-игуменья за ней послала, а она с девчонками балуется! Волоса-то, волоса когда ж теперь прибирать? Скажет матушка, растрёпка приехала, прогневается!

Параша почувствовала, как отливает от лица кровь. Вот оно, началось! Гром грянул как раз тогда, когда она вовсе забыла о тучах.

– Не бранись, матушка-сестрица Меланья, напугала барышню-то.

– И то верно, да не дрожи так, деточка, – приговаривала женщина, подталкивая Парашу. – Даст Бог, не прогневается матушка.