Инженер ведет себя, как пятилетний мальчик. Как такого пацана отобрали на клаймер?

Держим курс в сторону дома. Люди и механизмы – все мало-помалу выходит из строя. Противнику не надо вмешиваться, мы сами развалимся. До дома еще далеко, без посторонней помощи нам этот путь не осилить.

Просьба о стыковке с кораблем-носителем отклонена штабом без объяснений. Просьбу о стыковке с АВ-танкером постигла та же участь. И тоже без комментариев. Это пугает. Не хочется верить, что кому-то в штабе нужна наша смерть.

– Воняет, как от десятидневного трупа в полдень. Хоть бы объяснить потрудились. Какой-то мудак не хочет, чтобы мы выбрались, – повторяет Тродаал каждые несколько часов. Как защитное заклинание.

И не перестает строить планы. Как и все. Они верят в Старика.

– Ответ, командир!

Тродаал торчал над рацией полчаса, ожидая ответа на нашу последнюю просьбу. На этот раз Старик просил о рандеву с грузовым кораблем или кем угодно, кто мог бы поделиться с нами провизией. Разве это не разумная просьба? С едой у нас стало совсем туго.

– Запрос отклонен, – тихо говорит командир. Он делает глубокий вдох, явно сдерживая эмоции. Я заглядываю ему через плечо и читаю текст. Судя по его тону, нам следует заткнуться и оставить командование в покое.

Я бью кулаком по ладони. Что за чертовщина там, в штабе? Плохи наши дела.

– Это бессмысленно! – вскипает Рыболов. Штаб молчит уже два дня. – Они же всегда стараются…. а теперь даже извиниться не хотят!

Даже Рыболову хочется ощутить твердь под ногами.

Невзирая на нехватку топлива, командир отдает приказ о начале гравитационных учений, Постоянные учения – дело обязательное.

Мне удается поймать Яневича одного.

– Стив, мне кое-что пришло в голову. На следующем маяке с инстелом рапортуй о моей смерти. Посмотришь, как домино посыплется.

– Ну, ты гений! – кричит он в ответ. – Ага! Они уже напечатали под твоим именем тонну дерьма, и им ни к чему, чтобы ты стал качать права. Только вот, блин….

Некоторое время он задумчиво молчит.

– Не выгорит. Причина не в тебе. Да и все равно поздно. Им прекрасно известно, что ты самый здоровый сукин сын на всем корабле. – И понизив голос до уровня шума волос на ветру, он добавляет: – Не дергай дьявола за бороду. Не стоит пока…. Игру ведет адмирал. А нам зато есть кого ненавидеть в этой Богом проклятой войне.

– Хмм.

На самом деле к системе Танниана мало может быть претензий. Адмирал передвигает фигуры на гигантской шахматной доске, и ставки в игре поважнее любого клаймера. В чем же его винить? Для человека, начавшего с нуля, он выше всяких похвал.

– Но сколько еще удастся мне сохранять здоровье?

Я лежу в койке, продолжая тот же разговор, теперь уже с Неустрашимым. Освободились еще койки, но я остался здесь. Этой койкой не надо делиться.

Фред, хоть и похудел, особенно истрепанным .не выглядит. Бедняга Неустрашимый. Ничего-то больше в своей жизни он не видал. Вся его Вселенная – клаймер.

Он отощал, но не голодает. Его спасают воровские ухватки. К тому же он самый талантливый попрошайка на корабле. Не голод, а просто диета. Около дюжины мягкосердечных оставляют ему объедки.

Кабы не щедрость экипажей маяков – сидеть бы нам на знаменитом кригсхаузеровском супе из воды.

Голодные дни. Голодные дни. Но дом все ближе. Расстояние как лекарство по силе не уступает времени. Даже Тродаал перестал вспоминать о джонсоновском клаймере.

Можно ли придумать более сильный аргумент против службы на клаймере? Еще год назад любая насильственная смерть способна была -потрясти до глубины души любого из этих мальчишек.

Что же мы из себя делаем?

И вызывает жуть мысль: во что превратятся выжившие?

Ведь кто-то выживет. Как бы ни было безысходно сейчас, война не может продолжаться бесконечно.

Что станет с теми, кто посвятил ей всю свою сознательную жизнь? Я мало встречал тех, кто на ней с самого начала. У ребят за плечами нет мирного прошлого, они не представляют себе мирного будущего. Вся их жизнь – война.

Я приспособился к мирной жизни – с трудом. Но мне не пришлось до того годами жить под угрозой смерти. Полагаю, что это немаловажно.

Если правда, что – как утверждает ряд экспертов – война продлится целое поколение, то возникнет море проблем, когда она кончится. Вырастет поколение людей, для которых война – норма жизни.

Кригсхаузер возвращает меня из воображаемой эры, где целые флоты оборачиваются против планет, которые они защищали.

– У меня кое-что есть для Неустрашимого, – говорит он. Тонкими бледными пальцами он теребит тюбик с протеином.

– Это из твоих запасов на черный день?

– Кок знает, где можно поискать, – усмехается Кригсхаузер.

– Предатель, – говорю я бросившему меня и трущемуся теперь о ноги Кригехаузера Фреду. – Иуда.

– Он присягал только собственному желудку, сэр.

– Это единственное, чему мы остаемся верны, стоит попасть в переплет.

– Ларами говорит, что послезавтра мы, возможно, уже будем дома, сэр.

– Ничего такого определенного не слышал. Командир своих карт не раскрывает.

– Но Ларами вполне может знать, сэр.

– Может быть. А мне кажется, что так быстро не получится.

Я не заговариваю первым о том, с чем он пришел ко мне. Прошло много времени. Я даже успел обо всем забыть. Мне нечего ему сказать.

Погибло восемь человек. В глубине души я надеялся, что его преследователь окажется одним из них.

Я и сам, как большинство в молодости, экспериментировал. Мне показалось, что сексуальные отношения между мужчинами слишком холодны, слишком сухи…. Трудно себе представить, как это Кригсхаузер может кого-то привлечь, будь то мужчина или женщина. Кроме того, что он немыт, он еще и самый уродливый мужчина, каких я только видел. Его соискатель явно обладает весьма эксцентричными наклонностями.

Красота – в глазах смотрящего и т.п. Наш повар – личность. Так, наверное, надо думать. Очаровательный плутишка.

– Моя проблема, сэр…. Вы о ней думали?

– И очень много, – вру я. – А ты? Ты узнал, где утечка?

Кригсхаузер – беззащитный и зависимый человек по натуре. Хочет, чтобы решали за него. Если переживет клаймеры и войну – сделает на флоте карьеру. В службе эксплуатации кораблей нужны люди, стремящиеся к безопасной и безответственной жизни.

В бытность мою на бомбардах знал я матроса из прачечной, тридцать лет не сходившего с корабля. Чем ближе было к его отставке, тем больше он превращался из нормального человека в пучок невротических тревог. Когда его прошение о продлении срока службы было отклонено, он покончил с собой.

Флот стал для него семьей, всей жизнью. Больше ему некуда было идти, нечего было делать.

Кригсхаузер пожимает плечами. Зачем ему взваливать себе на плечи бремя решения?

Чего ради помогать человеку, который сам себе не помогает?

– Непохоже, чтобы тебе слишком хотелось со всем этим разобраться. Есть особые причины, которые мешают тебе сказать, кто этот человек?

– Просто лучше не говорить, сэр.

– Не хочешь его разозлить?

– Думаю, да.

– Что же я тогда могу сделать?

– Не знаю, сэр. Просто я подумал….

– Если так, то я ничего не могу сделать. Тебе придется разбираться самому. Можешь перерезать ему глотку, можешь сдаться, можешь разоблачить его.

– Но….

– Я не волшебник. Я не могу нажать на кнопку и дать тебе три желания.

Мне не удалось вычислить преступника. Должен признаться, каких-то сверхъестественных усилии я к этому не прилагал. Наши явные бисексуалы (гомосексуалистов в однополые экипажи не берут) непохожи на шантажистов. Их манеры заигрывать не выходят за рамки. Исключаем их, исключаем погибших, исключаем меня – остается еще множество вариантов.

Мне, в общем, все равно, но это должен быть человек, желающий остаться в тени. Кто-нибудь из офицеров? Пиньяц? Или Вейрес?

Тех, для кого этот полет первый или второй, можно вычеркивать из списка. Несложно сократить число возможных вариантов до шести. Но эти упражнения бессмысленны.