Им нужен запас «на случай непредвиденных обстоятельств».

Вейрес спокойнее других инженеров.

– Когда мы стряхнем погоню, много АВ нам не понадобится, – размышляет командир. – Будем сжигать то, что и так пойдет на дорогу домой. Запасы воды можем пополнить в любой момент.

Клаймер наиболее уязвим перед заправкой АВ и после полной выработки АВ. В эти моменты ему нужно, чтобы старшие братья и сестры за ним присмотрели. Он становится самым заурядным военным кораблем. Тщедушным,, хрупким, плохо вооруженным, медленным и легкоподстреливаемым боевым судном.

Именно вследствие этой уязвимости к точке заправки его ведет корабль-носитель.

Клаймеры – партизаны, а не фронтовики. В открытом космосе это – пушечное мясо.

Уверенность командира лейтенанта Вейреса не успокоила.

Такие вещи инженеров не успокаивают никогда. Жирный слой пессимизма – требование профессии.

– Вопросы есть?

Есть. Только что толку их задавать?

Командир разрешает нам перебраться на борт маяка. Я преодолеваю люк, просто чтобы взглянуть, как там живут люди.

Твою мать! Свежие лица! Чистые лица! Откормленные, улыбающиеся, приветствуют героев Вселенной. Блестящие, румяные, как дети. А женщин, черт побери, нет.

Мы похожи на пленников средневековой темницы, только что выпущенных на свободу. Желтая кожа, изможденные, чумазые, нечесаные волосы, дикие глаза, нерешительные, скованные.

Черт возьми! Это действительно другие люди….

Мы смотрим на экипаж маяка, и я тут же начинаю чувствовать, как наше настроение овевает свежий ветер. Холодный шторм, прогоняющий ядовитый смог. Люди улыбаются, жмут друг другу руки, хлопают друг друга по спинам.

Здесь есть душ! Ходят слухи, что здесь есть душ! Эти ребята, надо думать, живут, как магараджи. Старый я хитрюга – притворился опытным космическим волком и заставил одного из парней показать мне дорогу. Я первый. Горячие иглы грызут и кусают покрытую коркой кожу. Я мычу мотивчики, лишенные мелодий, блаженствуя в тепле, наслаждаясь массирующим эффектом.

– Побыстрее, черт возьми! Сэр.

Не свинья ли я? Там же очередь.

– Минуточку.

Усмехаясь, я напеваю «Уходящий корабль». Несколько человек гоозятся сделать так, что я буду помнить этот душ до самого конца своей очень короткой жизни.

И раковины у них есть. Несколько. У раковин очереди желающих побриться. Я, пожалуй, не буду. Я привык. Борода делает образ космического волка законченным.

Тархан Цнтойнс, ракетчик, начинает прыгать вокруг, передразнивая джигу моряков старых времен, а его соседи по отсеку кричат и гикают и создают руками инструментальный аккомпанемент.

Неплохо. Совсем неплохо.

Маяк – бывший грузовой корабль со звездных линий. Большой корабль-носитель. Теперь в нем используются только помещения для экипажа. Экипаж из девяти человек торчит здесь уже четыре месяца. Они тоже соскучились по новым физиономиям. Их длительное дежурство одиноко, хотя никогда не бывает столь мучительно, как наше. Их тахионщик говорит, что служит на маяках с самого начала. За все это время он поймал лишь два контакта.

Смена у них затянулась. Как правило, три месяца – это предел. Переоборудованный комфортабельный лайнер, совершая регулярные маршруты, меняет экипаж каждые три месяца. Но на этот раз что-то случилось. Командование отозвало лайнер.

У них информационный голод. Что происходит? Что там те еще захватили? Вот недоделанные. Постоянная связь со штабом и постоянное невежество. Я сказал им, что ничегошеньки не знаю.

Великие люди. Они устроили для нас пир. Еда для королевского стола. Командование не обходит их деликатесами.

Общая палуба невелика. Мы пожираем угощения по очереди, растягивая удовольствие, а следующие за нами честят нас за то, что портим воздух.

Последний раз иду к унитазу. Разве плохо? Без всякого ожидания. Бросаю еще один взгляд на свою бороду. Настоящий космический пират. Типа Эрика Рыжего. Я подрезал ее до определенного места под подбородком. Вот так. Так я похож на бледного дьявола. Девчонкам это понравится.

– Внимание! Экипажу клаймера вернуться на свой корабль. Экипаж клаймера просят вернуться на свой корабль.

Праздник подошел к концу.

– Поднимайтесь, сержант Никастро, – бормочу я.

По дороге я задержался у офиса маяка, похожего на овощной склад, взял полстопки чистой бумаги. Надоело делать записи на клочках.

Штабная разведка предоставила нам изумительно подробную информацию. Танниан давно задумывал этот налет. У него чуть-чуть побольше ума, чем признают за ним недоброжелатели.

Данные об орбите Ратгебера уточнены до микросекунды и до миллиметра, намного точнее, чем нам нужно или можно использовать. С такими данными мы могли бы сесть на планету, находясь в ноль-состоянии.

Разведка схемы обороны выглядит не хуже. Плоские и голографические схемы, которые мы можем пустить в дисплей, во всех деталях изображают активные и пассивные системы, раскрывают их огневые рубежи и дальность поражения.

Схемы параллельного управления огнем будто бы получены из Центра боевой информации в Ратгебере. Подробно и рельефно отмечены все изменения, сделанные противником в построенных флотом конструкциях.

– Там точно есть наш человек! – ликует Пиньяц. Радуется информации.

– Эти суки там небось вооружились до зубов, – цедит сквозь зубы Яневич. – И замаскировали так, чтобы идиоты вроде нас полезли в капкан, растянув циферблаты до ушей.

– Вряд ли, – говорю я. – Танниан только с виду плюет на людей. Он будет швыряться жизнями, как покерными фишками. Но я не видел, чтобы он швырялся зря.

– На этот раз я с тобой согласен, – говорит Пиньяц. – Все это было отлично подготовлено. И припрятано до нужных времен.

Яневич не покидает поля боя.

– Да? Интересно, что скажет большой мозг о наших шансах оттуда выбраться.

– Что мне непонятно, так это насколько нужен этот налет. И почему посылают клай-мер, – говорю я.

Яневич угоюмо отвечает:

– Хотят набрать очков для пропаганды внутри флота. Это работа для тяжелых кораблей.

– Регулярным частям не пройти орбитальной обороны, – возражает Пиньяц. – А может быть, мы не все знаем. Могут быть и другие причины.

Командир говорит:

– Может, до них дошло, что это – классический способ избавляться от ненужных вещей.

Он засовывает руку под истрепанную непрерывным ношением рубашку, на мгновение останавливается, смотрит на меня прищуренным глазом. Что-то мелькнуло у него на лице.

– Мой друг подсунул это вместе с докладом разведки.

Он вытаскивает лист бумаги.

Яневич его выхватывает.

– Так его распротак!

Он передает листок Пиньяцу. Ито читает, смотрит на меня как-то странно, передает дальше. В конце концов дело доходит до меня.

Типичный пресс-релиз главного управления с описанием битвы с линкором. О том, что уничтоженное нами судно уже было подбито раньше, не упоминается. Не упоминается и смерть джон-соновского клаймера. Явной ложью являются лишь патриотические высказывания, приписываемые моим спутникам….

И мне. Фактически вся эта гадость выдается за мое письмо с фронта!

– Я этому пидору глаз натяну на!… – Бутылка сока из моей руки с силой отскакивает от переборки. – Как он мог мне такое подложить!

– Хороший бросок, – замечает Яневич. – Ровный. Запястье не зажато.

Согласно этому релизу я отправил репортаж примерно такого рода: «Плечом к плечу…. Безразличные к свистящей вокруг смерти…. Объединенные неколебимой волей вершить возмездие над разрушителями Броуэна и грабителями Сьерры….»

– Вот гадюка! Единственное, что тут правда, это: «Плечом к плечу». Точнее сказать, задницей к локтю. «Свистящей»? Это в вакууме-то? А где этот Броуэн? Первый раз слышу. А Сьерра – вообще мелочь, мы пальцем не шевельнули, чтобы ее сохранить.

Яневич с мерзкой улыбочкой вторит:

– «Вершители правосудия»….

Пиньяц хихикает: