– Охотник за славой.

– Да и пустозвон, – добавляет Никастро.

Он слегка меня подкалывает. Наверное, думает, что я докладываю непосредственно адмиралу.

Это вряд ли. Сейчас, перед первым своим заданием, когда я месяцами только и слышал, как тут плохо, приступ патриотизма очень маловероятен. С меня достаточно приступа страха.

Голос Танниана. Я слушаю вполуха и улавливаю лишь отрывочные фразы:

– ….непримиримое сопротивление…. вперед, без пощады…. на смертный бой…. до самой смерти челюсти не разожмутся на шее врага…. Отважные, бесстрашные бойцы, вот вам последний грамм ободрения….

Вот эта муть – речь адмирала. Вот эта муть – его взгляд на мир. То еще ободрение. Дай ему обратиться к команде перед решающей игрой года, он бы занудил ее до полной потери боевого духа. Да он хоть служил когда на боевом корабле? Тут такая полова никому и на фиг не нужна.

Я не могу не проворчать:

– Звучит так, будто он думает, что мы – эскадрилья истребителей с заданием уничтожить боевой пост Сэнгери.

– Крейсера, – улыбается Яневич. – Он выслужился на крейсерах.

Прежде чем Тродаал вырубает этот словесный футбольный слалом, я издеваюсь над ним не хуже своих спутников. Затягивает. Адмирал сам напрашивается. До боли ясно, что он вообще не понимает солдат. Определенно что-то идет не так, если даже офицеры-карьеристы полностью презирают своего верховного командующего.

Яневич реагирует острее других. Он считает, что Танниан просто считает его дураком. И произносит несколько резких предложений в адрес адмирала, все связанные с железобетонными футлярами для половых органов.

Никого не волнует, что магнитофон все записывает.

Только один человек слушает Танниана, кивает везде, где нужно, и, похоже, несколько огорчен поведением остальных.

– Сержант? – обращаю я внимание Никастро.

– Гонсалво Кармон. Техник. Четвертый вылет. С Бронвена. Их разнесли в клочья в самом начале войны. Он крестоносец.

– Ох, ты….

Это еще хуже, чем таннианец. Таннианцы просто гонят пар, а крестоносцы что говорят, то и думают, и готовы на убийство, чтобы сделать то, о чем таннианцы лишь говорят.

– Господа, прошу вас! – перекрикивает командир кошачий концерт непристойных предложений. – Имейте чувство собственного достоинства. Помните, что вы на флоте, а на флоте принято уважать старших по Званию.

Помещение погружается в нервную тишину. Замечание командира – это серьезно.

– И потом, старый пердун хочет как лучше.

Рев возобновляется с удвоенной энергией.

– Магнитофон вам до фонаря? – спросил я старпома.

– А чего? Идет война. Пока мы не оседлаем лошадь Гекаты и магнитофон не распечатают, сканеры будут считывать лишь те данные, что нужны для статистики операций. Количество истраченных ракет на каждый подбитый корабль. Какая тактика более успешна, какая менее. На этой дешевой пленке все равно голоса не различить. Если не взять заранее образцы. А на сканерах работают классные парни, с клаймеров. Они знают, что тут творится.

– Понятно.

Тем не менее я делаю себе выговор за то, что принял участие в издевательствах. Мое положение ненадежно. Мне не стоит ни с кем ссориться, иначе есть опасность лишиться источников информации.

Мой экран гаснет. Никастро бормочет:

– Смотри ты! Что он с переключателем каналов сделал?

Вместо космоса на моем экране появляется самая красивая негритянка из всех, что я когда-либо видел.

Никастро говорит:

– Сейчас я ему покажу.

– Не волнуйся. Я не возражаю. Ну совсем не возражаю.

Очевидно, что она и радист очень близки друг с другом. Волнующе близки. Хоть я и приверженец блондинок северных кровей, я начинаю дергаться. Вуайеризм меня не привлекает.

– Эй, Монт, – кричит один из компьютерщиков, – попроси ее оставить немножко для меня.

Только в этот момент Тродаал догадывается, что передает изображение с личного компьютера на каждый экран.

– Убери, Роуз.

Прекрасная дама исчезает. Очевидно, я слишком сильно реагирую из-за ситуации близкой опасности. Я знаю, что запомню этот образ навсегда. И засыпать буду, думая о ней. Черт, может быть, я попытаюсь с ней встретиться, когда мы вернемся. Если мы вернемся.

Должны вернуться. Этот клаймер неуязвим – я на борту. Не могут же угрохать клаймер с корреспондентом на борту. Да, мы встретимся, мисс.

Подобный план зреет не только у меня в голове. Так уж получается. Я уже видел подобное на других кораблях. Скоро закончатся разговоры о завтра, даже мыслей об этом не будет. Все начнут жить минутой. Мир сожмется до размеров клаймера. Самые грандиозные планы будут простираться не дальше предстоящей вахты.

Я не в ладах с кошками. Как правило, нам удается благополучно игнорировать друг друга. Я чешу Фреду голову, потом за ушами. Он выглядит довольным.

– О чем ты думаешь? – спрашиваю я.

Эти идиоты изобрели целый том правил касательно пребывания животных на борту. Как удалось протащить его? В одном из рюкзаков?

Не мешает ли кошачья шерсть работе системы подачи кислорода? Кошка – штука небольшая, но для ее перевоза с Ханаана на Тервин, а потом на корабль нужен был целый заговор.

– Я вижу, ты прощен.

Это голос командира, беспрецедентно спокойный и бесцветный. Обернувшись, я вижу, что он балансирует на брусьях подобно паукообразной обезьяне. Кепка сдвинута на затылок, из-под нее соломой торчат волосы. Теперь, здесь, без чужих, он выглядит моложе и счастливее. Его улыбка нежна, почти женственна, в глазах – веселые искры.

– Ты о чем?

– Чтобы ты смог взять свои дополнительные десять килограммов, пришлось пожертвовать некоторыми вещами Фреда. Ему придется обойтись без сластей.

Он взмахнул рукой. Удивительно, что я до сих пор не обратил внимания, какие у него длинные и изящные пальцы. Пальцы пианиста. Художника. Ничего общего с жирными сардельками профессионального воина.

– Ничего страшного. Фред способен на хитроумнейшее воровство. Он всегда в патруле толстеет в отличие от нас, превращающихся в прыщавые пугала.

Я видал передачи с записями возвращения «победоносных героев» из успешного патруля. Белые и в самом деле тощие и покрыты гнойниками. А у темнокожих вид полинялый.

Старик должен быть на своем месте, и он исчезает, прежде чем я успеваю задать хоть один из своих вопросов. Ладно, спрошу Яневича. Так, старпом тоже исчез. Уэстхауз с головой ушел в свой прибор слепого полета, что-то ему бормочет, будто, если сейчас нашептать ему ласковых слов, он будет хорошо работать и потом. Может быть, он его соблазняет?

Все заняты. Кроме шеф-квартирмейстера.

Никастро – маленький, худой, смуглый человек, возраст с виду – от двадцати пяти до пятидесяти. Это его последний патруль. Бросив вызов судьбе и предрассудкам, он женился во время отпуска. Глядя на него, можно подумать, что он теперь жалеет о своем безрассудстве. Проявляет нервозность. Кратковременные срывы, как это называют. Говорят, чтобы пройти десять патрулей и не сдвинуться хотя бы отчасти, нужно быть каменным.

– Сержант, расскажите мне о Фреде. Как выжило это животное? Совершенно очевидно, что это уже не первый его полет. Ветераны будто считают его членом экипажа.

Некий гений изобрел скафандр для кошек и научил их влезать в него по сигналу тревоги?

Никастро смотрит на меня своими маленькими черными, немного сумасшедшими глазами, в них еще живы воспоминания о слишком многих патрулях.

– Корабельный кот. В списке по старшинству он первый. Откуда он тут взялся, теперь уже никто не помнит. Это его четырнадцатый патруль. Увольнительных на берег не берет. При всех заходах где-то прячется. Живет здесь, всех локтями распихивая, как его старший тезка. Прошу вас, не отвлекайтесь от экрана, сэр. На клаймерах работа не дублируется – вы сейчас наш единственный визуальный наблюдатель.

Ответ Никастро меня не удовлетворяет, но, похоже, большего узнать мне и не удалось бы. Пока что. Мне необходимо проявить себя, показать, что я способен таскать свой вес и переносить жару. А пока я – лишний, а значит, каждому из-за меня достается чуть меньше. Я занимаю место, вырабатываю тепло, потребляю пищу. Хуже того, я – чужак. Из тех проклятых идиотов, что врут по головизору.