- Ты поедешь? – спросил Бенедикт.

- Поеду ли я, чтобы оплатить похороны отца и заглянуть в его предсмертные глаза, просто потому, что он всю мою жизнь лишь назывался моим отцом, но не был им по-настоящему? Конечно! А кому же еще это делать! - позволил себе непомерный сарказм Стефан.

Он поднялся и подошел к окну, сам себя не понимая. Какие бы чувства не сковывали его, но это его отец! Он сам понимал это!

- Что с тобой? – спросил Бенедикт, словно повторил его внутренний вопрос, обращенный к себе.

- Мне надоело, Бенедикт! Понимаешь? Эта вечная зима… Вечно она приносит с собой смерть и поселяется во мне, словно издевается. Сначала Мерилу в марте, затем мама в феврале, теперь отец… в январе, я так понимаю…

- Послушай, Стефан!.. – поднявшись, начал Бенедикт, желая успокоить своего брата, но того это лишь сильнее раззадорило.

- Отойди от меня! Тебе и нашему отцу не особо была интересна смерть Мерилу. Так не тряслись, когда она погибла. Ведь так? На ее похоронах из нашей семьи была лишь мама. А то, что отец мне даже о смерти матери не сказал, и на похороны не позвал… это… это выше моего понимания… Я даже не знаю, где она похоронена, Бенедикт. Надеюсь, он скажет перед смертью, чтобы мы его рядом с ней положили?

- Малыш, успокойся!..

- Я ненавижу, когда ты меня так называешь!

- Я не узнаю тебя, Стефан!

Стефан и сам не узнавал себя. Бенедикт попытался положить ему руку на плечо, показав таким образом, что ему стоит доверять. Но Стефан не узнавал и Бенедикта – такого мирного и спокойного, что не внушало доверия, словно тот притворяется. Лучше бы был собой – никчемным сукиным сыном… Знал бы, чего от него ожидать…

- Ты выговорился. Это хорошо, поскольку вредно держать все в себе. Но мы семья, Стефан! И мы должны заботиться друг о друге!

Бенедикт обнял его, а Стефан позволил ему это сделать. Утонул в его огромных массивных руках, сначала негодуя, но затем чувствуя, как ему не хватало именно этого все эти годы. Почувствовал себя маленьким братцем, которому на самом деле хотелось этих объятий старшего брата, и не важно, что он запоздал с ними лет на десять, если не больше.

- На то и есть семья, чтобы поддерживать друг друга. Быть рядом в тяжелую минуту.

Стефан попытался вырваться из объятий Бенедикта.

- Ты никогда так не говорил.

- А сейчас говорю, - продолжая обнимать Стефана против его воли. – А если и не говорил, то это не значит, что я так не думал. У меня было много времени подумать, брат. Поверь мне. Смотрел на небо сквозь решетку и думал, то о тебе, то об отце, то о матери, и своей и твоей. И о Мерилу я думал. И представлял, что сейчас делаешь ты, будучи на свободе. У меня было много времени, чтобы подумать об этом. Вот только теперь его нет. И нет ничего больнее осознания того, как бесславно, бестолково и глупо я провел свои лучшие годы молодости. Пусть они и были тихими и спокойными, не такими, как здесь…

- Наши самые лучшие времена, это не самые громкие, а самые тихие времена. Фридрих Ницше, - сказал Стефан, поняв, что звучало в данный момент это весьма жестоко, пора бы ему остепениться.

- Возможно, он прав, - спокойно согласился Бенедикт. – Но, каково бы ни было твое отношение ко мне, Стефан, или к нашему отцу, он нуждается в тебе в тяжелую минуту. Ты ему откажешь?

Стефан плавно стал освобождаться от объятий Бенедикта, чтобы не чувствовать его давления на себе и спокойно сказать:

- Я понимаю, Бенедикт. Я не отказываюсь от своей семьи, запомни это. Но также запомни и то, что я никогда не прощу тебя за то, что ты совершил. Потому, что человеческая жизнь бесценна.

Бенедикт согласился, молча кивнув в ответ. Стефан и сам заметил, как в глазах его брата не стало в эту секунду его типичного напора и этой скрытой жестокости, бескомпромиссности, которую он постоянно наблюдал в его глазах. Это секундное смирение явно оказало на него впечатление. Но прежний холод, видимо никогда не покидающий внутренний мир Бенедикта, не растапливал его внутренний лед по отношению к своему брату. И может быть, он и научился у него этой жестокости и бескомпромиссности, чтобы сказать, совершенно не стесняясь:

- Прямо сейчас я поехать не могу. Я должен уведомить начальство, а время довольно позднее. Я смогу сделать это не раньше, чем завтра. К тому же, не факт, что прямо завтра меня отпустят. Все нужно обговаривать и согласовывать график занятий. Поэтому, тебе меня лучше не ожидать и ехать домой сразу сейчас. Ты как раз еще успеваешь на ночной поезд до Денвера. Тем более что отец сейчас один…

- Он не один, я оставил с ним сиделку на пару дней. Думал поехать завтра, но раз уж ты настаиваешь… Я тебя понял, - показывая, что собирается уходить. - Кстати, отец завещал, чтобы мы похоронили его рядом с Каролиной, и я знаю, где она похоронена. Так что, заодно побываешь на могиле у своей матери.

- Подожди! – решил задержать Стефан своего брата.

Он вдруг почувствовал, что непомерно жестко обошелся с ним. Именно в такой момент он не заслуживает этого. Ведь умирающий отец, он и для него умирающий отец, не меньше. Эмоции не должны руководить человеком. Человек должен руководить ими.

- Прости! – сказал он.

- Не стоит, Стефан! – ответил Бенедикт, переступив порог и покинув квартиру Стефана, закрыв за собой дверь.

Стефан долго смотрел на нее, преодолевая это мерзкое чувство. Чувство смерти, окружающей его…

* * *

Отец умер. Его похоронили рядом с Каролиной. Стефан сидел около двух заснеженных могил и размышлял о том, как много мог сказать. Особенно, матери. Ведь с Анджеем Стефан просидел четыре дня, наблюдая, как тухнет день за днем в его глазах огонь, что называется жизнью. И перед тем, как тот испустил дух, он успел многое рассказать Стефану. И не то, чтобы Стефан сблизился с ним из-за этого за четыре дня более чем за все тридцать лет своей жизни. На самом деле их время было упущено еще давно. Но Стефан плакал, когда его отца погружали в землю. Но плакал не от боли или жалости. Плакал от чувства отрешенности и пустоты. Поскольку, он не знал, когда и что пошло не так.

Стефан часто спрашивал себя об этом, стараясь отыскать этот упущенный момент. Момент, в который в нем и зародилось это чувство неприятия отца и Бенедикта. Он вспоминал тот поход в лес, и другие походы – за грибами, на охоту. Они же проводили время вместе. Общались, пусть и не так радушно. И пусть он делал зачастую все то же, что и его отец. Делали вместе. Но его отец любил это делать, а Стефан делал это потому, что это делал Анджей. Постоянное чувство вынужденности. Может быть, оно поселяло в Стефане эту неприязнь? Это соперничество с Бенедиктом – любимцем отца, ни для кого не секрет. Как и то, что первую свою жену он любил больше. А разошелся с ней лишь потому, что стал ненавидеть ее всей душой. Ведь ненависть – это куда более сильное чувство, нежели любовь. Ненависть еще заслужить нужно. Привыкнуть к ней сложнее, чем к любви. Ненавидел ли он отца? Или Бенедикта? Однозначно на этот вопрос Стефан ответить не мог. Поскольку не проникался к ним он такими чувствами, как к матери, на которой Анджей женился назло своей первой супруге. И если первого своего сына он считал, как дань божью, то второго как само себе разумеющееся. Ведь так? Стефан не мог знать и этого на все сто процентов. Но только так он мог объяснить их модель семьи и причину своей оторванности от нее. Ведь когда Бенедикт сел за решетку, старик Анджей стал прикладываться к бутылке, что явно несло разлад в семью. Стефан был далеко, ни мать, ни отца он не поддерживал. Почему? Бенедикт вернулся из тюрьмы, и то всячески помогал Анджею. И даже знает, где похоронена Каролина, даже не его мать, не Бенедикта! Возможно, проблема в нем самом? В ранимости? В том, что не видя смысла в жизни, на самом деле, он просто убегает от проблем? И кто же скотина после этого? Стефан и сам не знал, что думать. Слишком запутанной стала его жизнь. И всегда была… Особенно в его внутреннем мире… Какое же гиблое дело пытаться ковыряться в нем…