Чуть ли не впервые Льюис видел своего друга настолько уверенным и твердым в своих словах, причем внезапно. Он обнял его в ответ, и сказал с глубочайшим уважением в голосе:

- Ты настоящий мужик, Стеф! Ты только брата навести. Ты ведь никогда этого не делал. Поверь, не важно, какое у тебя к этому отношение. Даже если ты презираешь его. Он будет знать это. Но если ты навестишь его, ему все равно будет приятно, несмотря на то, что он знает.

Стефан кивнул головой.

Через несколько дней он так и сделал. Узнал, в какой тюрьме отбывает срок его брат. В какой день его можно навестить. Затем взял билет на поезд, и сидя у окна, долго размышлял, смотря на плавно проплывающие мимо поля кукурузы. Большинство из них уже были давно собраны. И смотря на них, Стефан размышлял особо ни о чем. В его голову как всегда лезло все подряд. От самых бытовых и мелочных проблем, которые он и проблемами не считал, но все равно думал об этом, и до самых безответных философских вопросов, что было не только частью его профессиональной деятельности, но также глупой привычкой, которая, видимо, никогда не оставит его.

Он вспоминал, как плюнул брату в лицо, когда того приговорили к первому сроку. Почему-то, он чувствовал к нему глубочайшую обиду и презрение за убийство той девушки, могилу которой он даже потом пару раз навещал. Словно он открестился от своего родного брата, сделавшего тоже, но ранее, тем поступком, который Стефан тогда назвал непростительным. Он чувствовал себя преданным своим братом, ровно как чувствовал это относительно своего отца.

Он вспоминал, как перестал общаться с Анджеем после того, как узнал о смерти матери. Отец ничего ему не сказал ни о смерти, ни о похоронах. По сути, не пытался связаться с ним в тот момент, в который Стефан сделал бы все для того, чтобы провести родную мать в последний путь. Увидеть ее гроб на глубине шести футов. Но он не видел этого. Он не был на ее похоронах. И почему все так сложилось в его жизни, он откровенно не понимал, думая об этом который раз. На этот вопрос он не мог ответить все эти годы. Он разъедал его изнутри, словно кислота. Ему было больно от этого. Он имел семью, любовь, он жил насыщенной жизнью. Теперь же внутри него была пустота. Всегда была, но не всегда он старался заполнить ее обществом богатой и красивой женщины, которая лишь усилила и без того невыносимую боль, которую он нес все эти годы.

Смотрел на поля. Они как воспоминания. Какие-то из них Стефан собирал до сих пор. Какие-то не желал изо всех сил видеть перед собой той яркой картинкой, которой они были когда-то. Но явятся ли они в таком цвете сейчас? Однозначно нет. Почему он знал это? Потому, что не мог сопротивляться, все равно…

* * *

Стефан ожидал своего брата в зале для встреч. Его должны были привести с минуты на минуту. И это ожидание было довольно нервным для Стефана. Он все еще не мог превозмочь это чувство, которое рождалось в нем при виде его старшего брата. Один из надзирателей посадит Бенедикта напротив него, а его младший брат, посмотрит на него сквозь стекло своих очков, и отгораживающее стекло между ними. Посмотрит неуверенно, кротко, в его давящие глаза, устремленные в глубину души, явно обнажающие ее до предела. Стефан никак не мог избавиться от этого чувства – чувства того, что Бенедикт сканирует его нутро лучше, чем кто-либо другой. Словно он видит его сердцебиение, слышит его, знает его на вкус и на запах. Но при этом, так сдержан и спокоен. В своей стихии.

- Ты все-таки пришел, - сказал Бенедикт с долей признания в голосе.

Его лицо выказывало совсем легкую, еле заметную улыбку, которую он вроде бы и не скрывал, но она явно не прибавляла эмоциональности его ледяному харизматичному лицу – угловатой глыбе айсберга. Старший брат всегда ассоциировался у Стефана с огромным, твердым айсбергом, хранящим большую часть себя под водой, таким образом, не давая понять другим ту сущность, которая когда-то вдохновляла его – младшего брата. Когда-то он даже хотел походить на него. Когда-то… Он уже и забыл это… Может быть, он и похож на него…

- В твоих глазах столько жизни. Знаешь, почему? – продолжил загадочно Бенедикт.

Стефан как всегда растерялся от его слов, и пока не знал, что ответить, и как продолжить разговор. Даже через стекло при виде его брата, у него появлялись мурашки на коже.

- Потому, что в твоих глазах много боли, брат мой.

- Прости, - вдруг сказал Стефан, отчасти сам того не ожидая.

Убийцы – не люди. Как-то так он считал, не скрывая презрения к своему брату все эти годы. Но за это же, он чувствовал собственную нечеловечность по отношению к родному брату. По сути, к человеку, к единственному родственнику в его поистине болестной жизни, которую тот видел насквозь. Казалось, и лишних слов не нужно его брату для того, чтобы понимать своего младшего. Он видел это «прости» в его глазах. И какова же ирония зла, как думал Стефан. Что такова его жизнь. Что даже книгу он пишет об убийстве, по сути. Конечно, не о буквальном, хоть и не без этого, но о ментальном, о духовном. Стефан, вдруг, решил рассказать об этом.

- Я работаю над книгой, смысл которой на самом деле прост.

- Ты о том, что я тогда увидел? Эти печатные листы? Это твоя книга? – спросил Бенедикт, точно редко задавая три вопроса подряд, что приятно удивило Стефана.

- Да, - нервно прикоснувшись кончиками пальцев к своему родимому пятну на виске, ответил он. – Совершенно верно.

- Это художественная книга?

Стефан кивнул головой, заметив, как Бенедикт снова скрыл свою улыбку, явно показывая ее больше, чем обычно.

- И о чем она, если не секрет?

Стефан задумался. Лишь минуту назад он четко и ясно отвечал на этот же вопрос перед самим собой. Но таким сложным представлялось ему объяснять это Бенедикту сейчас. Поймет ли он? И нужно ли ему это вообще? Возможно, их разговор не продлится и пяти минут, потому что не было такого разговора никогда между ними, который длился бы более пяти минут. А возможно, его книга не стоит того внимания, которое он может сейчас уделить в разговоре между ними. Проклятая книга! Чертов роман! Ничто не делает человека настолько одиноким безумцем, как это! Не раз Стефан задавался вопросом, для чего он это делает вообще? На данный момент он больше не чувствовал нужды в том, чтобы делиться мыслями с бумагой. Она осточертела ему. Листы… буквы… Каждый раз, когда он видит пустоту листа бумаги перед собой, он видит свою собственную. И чтобы заполнить ее как-то, он заполняет ее белую пустоту черными буквами. Нет большего мучения, страдания и одиночества в жизни, чем эта дурная затея. Нет, она точно больше не стоит его внимания! И как же он сейчас не хотел отвечать на вопрос Бенедикта. Но к великому счастью и глубочайшему удивлению Стефана, его брат облегчил ему его участь (видимо поняв без слов его эмоции), точно задав вопрос, которого Стефан не ожидал от него услышать:

- Брат, ты помнишь, чем кончился роман Достоевского «Идиот»?

Стефан заворожено кивнул головой, спрашивая себя о том, что неужели его брат читал эту книгу? Он никогда не говорил, что увлекается или увлекался русской литературой. Он всегда думал, что он в семье один такой любитель толстых зарубежных романов.

- Нет более жизненного произведения, Стефан, которое как нельзя лучше передало бы всю ее надломность и продажность. Всю ее гниль внутри внешне красивого яблока. Я хочу спросить тебя. Думаешь ли ты, что я идиот?

Стефан молча смотрел на своего брата, явно не зная, что ему ответить.

- А думаешь ли ты, что мне важно то, что ты обо мне думаешь?

Впервые Стефан не отвел взгляда от взгляда брата, словно почувствовал с ним эмоциональную связь в этот незримый момент. Его брат продолжил, удивляя Стефана все больше:

- Черта с два, мой брат! Мне настолько же наплевать на твое мнение, как тебе на мое. И в этом нет ничего зазорного. Наоборот, это даже разумно. Тем более, я здесь, по другую сторону от тебя. Мы отгорожены от наших мнений, от наших чувств. Заботили ли меня когда-нибудь твои чувства? Нет. Заботили ли тебя мои? Ответ тот же. Было ли для тебя это когда-нибудь секретом? Опять же, нет. Не было и для меня. К этому не готов изначально, но с каждым днем ты привыкаешь к человеческому безразличию все больше. Даже если ты видишь чувства человека. Даже если ты не отрицаешь свои. Чувство – это такая же проститутка, как и жизнь, такая же обманчивая и продажная. Но боль… Боль возвращает тебя в реальность. Не в ту, в которой ты чувствуешь, или живешь. А в ту, в которой ты становишься безразличным. Ты привыкаешь к равнодушию собственному. Привыкаешь к равнодушию близких тебе людей. Что уж тут говорить о посторонних! Прости за откровенность, но когда нож вдруг оказывается у их горла, они перестают быть настолько безжизненными, бесчувственными и равнодушными. В их глазах сразу же появляется много этой жизни, бурлящей как вода из фонтана. Она настолько хочет вырваться в этот момент от осознания того счастья… От переосмысления той жизни… Той ценности, которая вдруг возрастает в этот молящий тебя момент, все же отпустить нож и дать им этот шанс, вдохнуть еще раз, а затем еще, но уже по-новому. Сохранить их жизни. Это очень приятно, Стефан. Понимать, что человек ценит то, что у него есть. Тот, кто этого не ценит, не заслуживает этого. И ты, Стефан, не идиот, а настоящий безумец, в отличие от этих людей. Знаешь, почему? Потому, что они, Стефан – идиоты. И твоя главная задача, не стать таким же идиотом. Любить и ценить эту шлюху под названием жизнь, что ты и делаешь, что не может не вдохновлять меня. Правда. Но точно не позволять ей обманывать тебя. Ты понимаешь, о чем я?