- Никогда не говори никогда!

- Ты что-то делаешь со мной…

- Ты околдовал меня… ты!

- Не может быть…

- Может…

- Тогда мы околдовали друг друга…

* * *

Стефану снился сон. С таким ощущением натуральной свежести, каким бывает петрикор спустя минуту после дождя. А все от того, что во сне он ссорился с Анной. Не успел он уладить все вне сна, как конфликт возвращался в его голову, даже когда он не бодрствовал.

В этот момент он больше всего желал освободиться. От сна, который порождал в нем самые неприятные чувства. Поскольку, этот сон был сильнее всего остального на данный момент. И Стефан чувствовал себя беспомощным перед лицом беспощадной Анны во сне. Ее лицо было единственным белым пятном в темно-красной окружающей его обстановке, в которой он узнавал ее дом, но лишь абстрактно. Словно проваливался в яму, снова оказываясь здесь.

- Твоя любовь – чушь несусветная! Неужели ты всерьез, как наивный подросток, считаешь, что любишь ее? До сих пор? – давяще и с агрессией говорила Анна так, чтобы Стефан принял ее точку зрения, сдавшись перед ней раз и навсегда.

- Я верю в нее, - как можно спокойнее отвечал Стефан, но чувствовал головокружение, выводящее его не меньше, чем Анна.

- Значит, все-таки существует что-то такое, во что ты веришь? – заводила в тупик этим вопросом Анна, явно подковыривая Стефана. – Вот только, мне ты не говоришь, что любишь меня! Ни разу не говорил!

Стефану было сложно терпеть напор Анны. Ему самому очень хотелось кричать на нее, обороняться. Но пока молчал, хватаясь за лоб, не зная, как сдержать все эти мысли.

- Ты до сих пор любишь ее. Признайся. Она для тебя святая. Она идеал. Но скажи мне, чем я хуже? Чем я не заслужила подобное обращение, признание? Разве мой секс хуже? Разве мои чувства слабее? Сукин ты сын, неужели я не заслужила! – все более срывалась на крик Анна. - Паршивое, паршивое сердце!..

- Паршивое?..

- Именно! Иначе ты бы не относился так ко мне! Сколько лет прошло! Ты не можешь любить ее, признай!

- А ты не можешь знать этого наверняка!

- Знаю! Поверь мне.

- Нет, не знаешь! Поскольку, ты не знаешь, что такое любовь!

Стефан и сам не заметил поначалу, как громко и резко из него вырвалось это предложение. Совсем быстро осознав это, он понял, что сказал на эмоциях лишнее. Хотя, могут ли слова называться лишними, если они были у тебя на уме, но ты сдерживал их некоторое время? Просто не сдержал на языке?

Стефан замолчал, уткнувшись в пол. Анна пылающе смотрела на него, требуя своим взглядом смотреть ей в глаза. Иначе, она расценит его поведение как слабость. Она была возбуждена и агрессивна, как никогда. Грудь ее то наполнялась воздухом, то также опустошалась, поднимаясь то вверх, то вниз так, что Стефан видел это периферическим зрением. Всегда обращал на это внимание. Сколько силы было в этой груди. Сколько огня в ней горело. Может быть, ненависти?..

Стефан заметил, как Анна взяла в руку вазу, и успел увернуться. Ваза пролетела в нескольких сантиметрах от его головы, ударившись и разбившись о стену. Она сумасшедшая!

- Ненавижу тебя! – выкрикнула она в экспрессии, точно подтверждая догадки Стефана. – Ненавижу! Ненавижу! Будь ты проклят, неуправляемый, нигилистичный сукин сын!

Стефан с опаской смотрел на Анну, вовсе не узнавая в ней ее. Будто другой человек стоял перед ним, если вообще человек, судя по тому звериному состоянию, в котором пребывала Анна. Никогда она не была такой. Даже если этот сон в какой-то степени и продолжал реальность, вне сна она была более сдержанной, пусть уже и успела поселить в Стефане некоторую агонию, которая окончательно добивала его здесь – во сне.

- Так дело в ней?

- Что?

- Смысл в том, что ты ревнуешь меня к погибшей супруге? К моему прошлому? В этом дело?

- Ха! – как можно артистичнее выпалила Анна, стараясь подчеркнуть насмехательский тон. – Ревную? Что за глупое слово, Стефан? Видимо, ты сильно себя любишь…

- Тогда, я не понимаю причину нашего конфликта, Анна! Почему мы ссоримся? Что не так? Ты не хочешь быть со мной? Так и скажи! Или что? Чего ты хочешь?

- А чего хочешь ты, милый?

Стефан молча опустил глаза. Как же Анна ненавидела это. Она была готова взорваться, наблюдая за тем, как он задумался и поник в себе. А Стефан и не знал в этот момент, чего он по-настоящему хочет. Чего хочет она от него, такого неопределенного флегматика, желающего в конкретно этот момент лишь одного – поскорее убраться отсюда, из этого сна. Он понимал, что это сон, каким-то образом. Сам не знал, как. Как эпилептик, Стефан зачастую не различал границы сна и реальности, поскольку время от времени ходил во сне. Но когда сон выражал ярко-негативные эмоции, он почему-то знал, что это сон. И чтобы выбраться из него, зачастую, нужно изменить обстановку во сне. Выйти за какие-нибудь двери, например. Иногда он умел это делать – управлять снами. Особенно, когда понимал, что он внутри. Когда-то он старался убегать из снов с участием Мерилу, но потому, что ему было больно в этих снах. Сейчас же он хотел убежать от Анны, но от той боли, которая забивает гвоздь не в сердце, а в носоглотку, заставляя чувствовать себя бессильным, не в состоянии сделать вдох, подумать, осознать что-либо.

- Пошел вон! – сказала она. – Иди, и чтобы я больше тебя не видела!

Стефан увидел дверь. Наконец-то. Анна сама ему показала на дверь. Огромная, тяжелая дверь, высотой в два его роста. Такую еще с места нужно сдвинуть. Через секунду, когда Стефан уже был у двери, она показалась ему обычной. Метаморфоза. Но дверь по-прежнему нереально тяжелая. Ее невозможно сдвинуть с места. Гротеск… Декаданс…

Стефан обернулся, и посмотрел на Анну. Словно переспрашивал про себя, уверена ли она в своем решении, пока у него не получается открыть дверь. Может быть, в действительности сеньора не хочет, чтобы он уходил? По ее взгляду было непонятно. Но когда дверь вдруг поддалась, она сказала ему:

- Ты сам и давно до меня выбрал быть со смертью. С ней и живи. Просыпайся с чувством того, что она в твоей постели, как прежде. Но не я.

И теперь Стефан почувствовал в своем сердце гвоздь. Словно какая-то невидимая рука вбила его в сердце Стефана, а затем тянула за него вниз, опуская в желудок, прорезая плоть, что было еще больнее предыдущей боли. Затем тянула туда, в дверь, чтобы он не остался здесь ни на одну лишнюю секунду. Что-то держало его прямо за сердце. И оно болело, кровоточило, и билось в руке тьмы. Именно во тьме он оказался. Но она не могла забрать его. Стефан будто прирос к своему сердцу, его невозможно было достать из него. Не отпускал какой-то неестественной внутренней силой. А тьма держала, тянула его сердце вместе со Стефаном, не сдающимся ей.

Тьма стала превращаться в ночь. В безупречную, ту самую, что была до сна. Она превращалась в утро, в котором Стефан начинал просыпаться. Тревожно, судорожно, с быстро бьющимся сердцем в груди. Снова Стефан не увидел Анну в постели. Он никогда не видел, как она спит. Даже если это слишком раннее утро, как сейчас.

Стефану пришлось подняться с очень неприятным ощущением в груди. Горький осадок был в нем. Какое-то послевкусие. Он сразу же пошел справить нужду – единственное приятное ощущение этого утра. Смотря на себя в зеркало, он заметил несколько черных засосов, тянущихся от шеи к сердцу. Было странно видеть это, до сих пор пребывая в эффекте от недавнего сна. Какое-то противоречие было в нем. И как только Стефан смыл воду в унитазе, он услышал стук в дверь. Четкий, но тактичный. Три коротких раза, отмерянных до максимальной точности.

Стефан сразу понял, что это не Анна. Во-первых, она не так стучит. Во-вторых, вряд ли бы она стучалась бы в свою спальню. Кто же? Тихо подойдя к двери, он стал перед ней, ожидая, может быть постучат еще раз. К тому же, как так может быть, что дверь закрыта изнутри, раз ее нет в комнате? Или же, дверь не закрыта, и этот кто-то стучит из вежливости? Как всегда, в голове много глупых вопросов. Особенно много их становится в подобные моменты. Можно просто открыть дверь.