Настал очередной прилив. Марка хандрило от его вида. Он был таким высоким и сильным, таким быстрым. Он может недооценивать его силу, которая запросто засосет его в себя и не отпустит.
Вкушая сочный кусок прокопченной над костром рыбы, Марк убеждал себя в том, что все это фрустрация. Перед самым важным делом, мысли о неудаче словно прорастают корнями в голове, и как не выдергивай их, они словно сорняк врастают все сильнее. И следует лишь начать это дело, чтобы не замечать этих сорняков. Поэтому, следует ли обращать на это внимание? Он и так отлично держался, несмотря на то, каковым был последний месяц его жизни на острове.
Ближайший отлив, к которому он будет реально готов, начнется завтра пополудни. У него будет целое утро, чтобы подкрепиться последней рыбешкой, напиться воды, взять с собой на случай ночевки на одном из камней, подготовить свои мышцы, принять морально тот факт, что завтра он будет бороться за свою жизнь самым непосредственным образом с самой сильной стихией на Земле. Однажды вода его уже простила. Простит ли второй раз?..
Марк прилег у костра, подложив руки под голову не в силах заснуть от мыслей о завтрашнем дне. Думал о надежде и вере в философском смысле. Поскольку, без того и другого он бы уже сдался. В этот момент в его боку закололо. Не так сильно, как раньше, но все же, его внутренности напоминали ему, что он не так уж и здоров. И завтрашняя попытка – абсолютная авантюра. Но с четко очерченными светлыми краями, касающимися его души.
Он чувствовал в себе что-то наподобие того, что люди называют душой. В области груди его она болела тупой болью, желая исцелиться. Верит ли он в исцеление? Марк не знал. Но что еще остается, когда не хочешь, чтобы твоя душа стала такой же мрачной, черной и никчемной, как у тех людей, от которых он спасся. Не спаслись его родители. За это болела его душа. Он чувствовал личную ответственность за свой успех. Будто он предаст их, упустив тот невероятный шанс, который появился у него, пусть и пугающий.
Марк смотрел на костер и думал, что все же очень хотел бы верить в исцеление своей души. Ведь, отчего же тогда цель в жизни? Оттуда же она и берется… из желания вылечить себя от бремени источающего червя в груди…
Эта картина не сходила с глаз Марка, настолько отчетливо он представлял себе это. Как он делает первый шаг в воду, немного прохладную, но достаточно теплую для того, чтобы не получить обморожения. Делает второй шаг, нащупывая дно, которое становится все глубже в синем океане, который, по сути, обнажает его, давая Марку некоторое время до прилива. Прилив опасен. Он может снести его в открытый океан, бросить на камень – добить его попытку зацепиться за жизнь в этой борьбе. Не только с природой, но и с самим собой. По существу с самим собой. Потому, что каким бы сильным соперником ни была бы природа, сам человек себе сильнейший враг.
Первый гребок. Бок немного тянет, но это поначалу. Поскольку, потом начинают болеть руки и спина. А Марк гребет. Гребет, возможно, смерть его гребет где-то рядом. И не была бы она так страшна без паники, которой Марк пока что не подвергался и всячески сторонился, стараясь иметь ровное дыхание.
Первый камень на пути. Можно передохнуть. Марк оборачивается назад, и видит остров, который не так уж и отдалился, как и материк, который практически не приблизился. Сложнейший путь, а осознание этого еще сложнее. Марк тяжело дышит. Ему это уже не видится. Не снится. Он это делает. Уже. Впереди большая гряда островков и отмелей. Некоторые из отмелей такие, что Марк дотягивается до дна кончиками пальцев. Но стоит проплыть чуть в сторону, и глубина океана увеличивается в десятки раз, как и течение, с которым также приходится бороться.
Явно переоценил свои возможности… Как-то так думал Марк, когда чуть не захлебнулся, почувствовав невероятную слабость в плечах и в мышцах пресса. Уже и мысли отходят на второй план. Все действия доводятся до автоматизма. Организм функционирует на грани возможности.
Изнеможение… Вот, что чувствует Марк…
Дышать все тяжелее. Боль обширнее…
Очередной закат… Сколько Марк их уже видел…
Солнце приближалось к горизонту. Так быстро…
А эта полоска суши, лишь только начала казаться больше и зеленее…
Волны все выше и пенистее…
Он не успеет до прилива… Он уже начинается... Уносит с собой отважного пловца на глубину… Порой вода далеко не символ жизни, и, плавая в ней, уж точно не стоит рассчитывать на эту жизнь…
Эмоции затухают, как лампочка… Как солнце, что скоро зайдет за горизонт… Впереди только вода… Последний видимый камень… Может быть, остаться на нем? Но проснется ли он завтра на нем? Не скроется под воду? Нет, нельзя… Или да? Или нет?..
Снова Марк глотнул много пенистой воды с волны, чуть не потопившей его в своей громадной массе. Волна против него. Широкая… Всесильная… Он никто против нее… и против следующей… их сотни… тысячи…
Нельзя так думать… Нельзя глотать воду… Нельзя смыкать глаза… Глаза… Они закрывались, не смотря на то, что Марк не прекращал движения…
Руки отпадают от плеч, как у куклы… Именно так он себя чувствовал в этот момент, признавая, что с каждой минутой все меньше сопротивляется стихии. Она сильнее в непомерное количество раз…
Он никогда не чувствовал себя так… Словно вода поглощала его сознание…
Вода…
Ее слишком много…
Долго…
Мучительно…
Невыносимо…
Запредельно…
Чувств практически не осталось…
Они умирают…
Покидают его…
Стефан Полански
Сентябрь, 1986 г.
XXV
Его лоб онемел.
От этого Стефан и проснулся, почувствовав, сквозь лобную кость, как во что-то упирается головой. Это стол.
Закончив главу, Стефан уснул прямо за ним. Чуть ли не впервые с ним было такое. Он писал почти всю ночь, написав довольно много, как для себя. Сам не верил, смотря на стопку отпечатанных листов, что лежали около его печатной машинки.
Разминая лоб одной рукой, второй он нащупал очки, которые успел, видимо, снять перед тем, как заснуть за столом. Надел их. Вспоминал, что всего лишь решил положить голову, и заснул. Выгибаясь, он услышал, как его позвоночник громко прохрустел в грудном отделе, сначала с небольшой болью, которая затем быстро оказалась приятной.
Почесав голову, и поправив очки, он еще раз дивно посмотрел на стопку листов. Слова… Много слов… И троеточие… Многообещающее, вдохновляющее его этим утром. Словно это была точка. Но Стефан любил троеточия. Возможно, поэтому он был рад тому троеточию, которое наблюдал внизу страницы, номер которой уже перевалил за двести, чего Стефан и ожидал от своего весьма компактного, по задумке, романа. Он приближался к своему логичному завершению. Он это уже точно знал, потому что видел перед собой, как нечто не проходящее. Перед глазами его была четкая картина. И как бы ни грела его эта уютная, совершенно не показная радость в груди, он стал убеждать себя, что нет повода довольствоваться проделанной работой, потому что нельзя быть довольным собой в полной мере, априори. И пора уже встать со стула и походить, что ли.
«Странно» - подумал он, - «Неужели, именно так чувствует себя писатель?» - наконец употребив к себе это слово в том самом смысле, в котором Стефан не желал относить себя к представителям данного ремесла, чувствуя неопределенное торжество перед фрустрацией. Словно бог, гордящийся проделанной работой. Все равно гордящийся, в какой-то мере. Стефану не понравилось это сравнение, и он быстро остепенил свои мысли, с трудом ступая на онемевшую ногу.
Нет, никогда он так не писал. Никогда у него не было такой продуктивной ночи. Никогда его пальцы так не болели!
Стефан пошел в ванную, чтобы привести себя в порядок. Умылся, почистил зубы, и понял один неприятный момент. Всю ночь, настолько увлеченный, он провел за печатной машинкой. Не с Анной.
Выйдя на террасу, в нем уже было чувство неловкости. Как и зачастую, Анна загорала под сентябрьским, более мягким, нежели летним, солнцем Сардинии. Ее ножки блестели от крема и аккуратного светло-золотистого загара. Длинные, стройные, прелестные. Когда Стефан выходил на террасу, это всегда было первым, что он видел. Некоторые вещи в жизни не меняются… наверное… Лишь потом, обходя Анну, он натыкался на собственные догадки, смотря ей в лицо – смотрит на него сквозь солнцезащитные очки, или нет? Или же чувствует его на каком-то ином уровне? Он поздоровался с ней, чтобы не быть в догадках, отчасти зажато:
